Как выяснилось вскоре, оба оказались великими знатоками и любителями сыров, и Телли забеспокоился: Арнольд был парень будь здоров, но этот тощий оказался тоже не дурак пожрать. Под разговор и пиво сыр исчезал с пугающей скоростью. Тил поспешил утащить и себе кусочек, пока эти двое не съели все, и с ним расположился у костра.
— Тьфу, окаянный, опять за свое! — с досадой вымолвила Эрна. — Весь дом своим сыром провонял.
— А что, вы сыр не любите? — спросил Вильям.
— Да надоел уже. Добро бы — покупать по малости, но у себя варить… И дочка, вон, от этой сырности все время кашляет.
Вильям угрюмо сидел у костра и кивал, прижимая ко лбу медную кастрюлю, любезно одолженную Эрной. Берет рифмача превратился в грязный засохший блин, носить его было решительно невозможно, и Вилли по совету Норы спрятал его в мешок.
— Вы уж простите, господин певун, что я вас этого… того… оглоблей-то по кумполу, — продолжала Эрна. — Сами понимаете — места глухие, люди разные встречаются. Вы, между прочим, тоже хороши — приперлись и давай орать. Дочку, вон, напугали.
Жуга поднял голову:
— А что с дочкой?
— Да кашляет она и бледная с лица, а к осени и вовсе слегла, не знаю, что и думать. Вот, наторговали денег, едем в Лиссбург. Там, говорят, один такой лекарь есть, говорят, большой умелец, и говорят, берет недорого. Мне свекровь говорила. Прозывается он, помнится еще, как-то не по-людски — чего-то там насчет соломы.
Жуга помрачнел.
— Знаю его, — сказал он. — А только нет его там.
— Как нет? — насторожилась та. — А куда ж он делся-то?
— Уехал, говорят.
— Как так уехал? Врешь, поди… Что ж делать-то теперь?
Жуга вздохнул, уселся и потянул к себе мешок.
— Вот что. Позволь-ка, я на нее взгляну. Может, чего и присоветую.
— Еще чего задумал — девку щупать! Да ты умеешь ли?
Вильям прыснул, но тут же прикрылся кастрюлей и очень удачно притворился, что закашлялся. Травник тоже не сдержал улыбки.
— Умею, — сказал он.
— Умеет, умеет! — прокудахтал Вильям из глубины кастрюли. — Еще как умеет!
— Ну ладно, коли так… — с сомнением проговорила та. — А дорого возьмешь?
— Там видно будет.
Через два часа все четверо опять сидели у костра. Арнольд и Иоганн уже давно прикончили и сыр, и пиво, и заснули рядом. Нора с позволенья Эрны залезла спать в фургон. Дракон свернулся под повозкой. Вильям, придвинувшись к огню, царапал по пергаменту, записывая под диктовку травника состав снадобья.
— … Трава зверобоя, — перечислял Жуга, — аир болотный — корень, девясила тоже корень, ива белая — запиши, Вилли: у ивы кору собирать весной с молодых веток, пока листьев нет. Записал?
— «С моло-дых ве-ток»… Записал. — Бард размял пальцы. — Много там еще?
— Пиши, пиши… Так. Птичья гречиха, шалфея листья, гледича-трехколючка, чистотел, пастушья сумка, пижма, подорожник, орех греческий тоже… Сколько там?
— Сейчас подсчитаю: раз, два, три, пять… Четырнадцать!
— Вроде, все, — задумчиво сказал Жуга. — Теперь пиши: взять поровну всего, сушить и измельчить. Три с половиной унции на кружку, настаивать пять дней и после кипятить полчаса. Чуть-чуть если водки добавить, тоже хорошо… Пусть пьет весной и осенью по тридцать капель в кружку с чаем.
— Мне это ни в жисть все не вспомнить! — замахала руками Эрна. — Да и где мы столько травы-то найдем?
— Трав я дам на первое время. А что забудешь, так на то и пишем. Покажешь аптекарю в городе, если не дурак, поймет. Да, вот еще чего! Воду лучше брать проточную. Я горную брал, а здесь не знаю, что и присоветовать… В ключах у Лиссбурга, разве что.
— Да уж больно мудрено. Надо ли все это? Бог даст, и так поправится…
— Как знаете, — пожал плечами тот. — Слабая она в груди.
— А сыр? — засуетилась Эрна. — Как же с сыром быть?
— Да сыр тут не при чем, — отмахнулся травник. — Наоборот, пусть ест. И молоко пусть пьет, оно полезное.
Эрна все еще с опаской взяла протянутый Вильямом пергамент и повертела его в руках, не зная, куда деть. Подняла взгляд.
— А как же с платой быть?
Жуга и Вильям переглянулись.
— Подвезите нас до Цурбаагена, и будем в расчете.
— Прямо и не знаю… — усомнилась та. — Поди, вам неудобно будет?
— Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, — усмехнулся Вильям.
— Дракон пешком пойдет, — поспешно добавил Жуга, заметив замешательство крестьянки.
— Ну, ладно, коли так. Все равно теперь обратно ехать…
— А мне? — внезапно вынырнул из темноты патлатый фермерский мальчишка. — Мне тоже нужно будет эту гадость пить?
— Господи, Биттнер! — Эрна подскочила и схватилась за сердце. — Тебя тут только не хватало! Марш спать! Быстро!
— … Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять…
Вильям проснулся сразу и без перехода, как будто вынырнул на воздух из воды, но повинуясь какому-то неясному тревожному предчувствию, остался неподвижен, только приоткрыл глаза. Ночь была тиха и холодна. Все спали. Бард повернул голову и вздрогнул: тонкий серпик молодого месяца высветил сидящий у погасшего костра угловатый силуэт человека с раскрытым зонтиком в руках. Послышался тихий, чуть звенящий смех, и Вильям с замирающим сердцем узнал Олле.
Не обратив внимания на Вилли, канатоходец покачнулся, с легким хлопком закрыл свой зонтик, вновь захихикал и вдруг рассыпался считалкой:
Скачет заяц по дороге,
От лисы уносит ноги.
От лисы не убежать:
Как догонит, сразу — хвать.
— Ну, так уж и — хвать, — вслух усомнился кто-то, и Вильям разглядел у костра еще один неясный силуэт. Травник выступил из темноты и подошел к костру. — Так значит, ты и есть тот самый Олле?
— Конечно, это я. Или, быть может, есть еще один Олле?
— Вильям рассказывал о тебе, но мне этого мало. Кто ты такой? — спросил, помедлив, Лис. — Кем ты был раньше?
— Кем я был? — переспросил тот. — Гордецом и ветренником. Что ни слово, давал клятвы. Нарушал их средь бела дня. Засыпал с мыслями об удовольствиях и просыпался, чтобы их себе доставить. Пил и играл в кости. Сердцем был лжив, легок на слово, жесток на руку, хитер, как лисица, ненасытен, как волк, бешен, как пес, жаден, как медведь. А ты? Кто ты такой? Вертлявый глупый хлопотун! Встал на голову, чтоб увидеть ноги, ха! Дурак!
Приходит дуракам капут,
Не спрос на них сегодня.
Разумные себя ведут
Безумных сумасбродней.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А то, — осклабился циркач, — что всем вам придется поиграть.
— Поиграть? — насторожился травник. — Во что?
— В веселую игру. Угадайка называется. Один из вас — не тот, что говорит. Другой — не тот, что думает. Еще один — не тот, что должен быть.
— Не понимаю.
— И не поймешь, пока не вспомнишь все.
Лис по лесу убегает,
А собаки догоняют.
Слышен лай со всех сторон,
Кто догонит — вышел вон!
Канатоходец смолк, но вскоре снова тихо захихикал:
— Брось псам свои никчемные лекарства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
— Тьфу, окаянный, опять за свое! — с досадой вымолвила Эрна. — Весь дом своим сыром провонял.
— А что, вы сыр не любите? — спросил Вильям.
— Да надоел уже. Добро бы — покупать по малости, но у себя варить… И дочка, вон, от этой сырности все время кашляет.
Вильям угрюмо сидел у костра и кивал, прижимая ко лбу медную кастрюлю, любезно одолженную Эрной. Берет рифмача превратился в грязный засохший блин, носить его было решительно невозможно, и Вилли по совету Норы спрятал его в мешок.
— Вы уж простите, господин певун, что я вас этого… того… оглоблей-то по кумполу, — продолжала Эрна. — Сами понимаете — места глухие, люди разные встречаются. Вы, между прочим, тоже хороши — приперлись и давай орать. Дочку, вон, напугали.
Жуга поднял голову:
— А что с дочкой?
— Да кашляет она и бледная с лица, а к осени и вовсе слегла, не знаю, что и думать. Вот, наторговали денег, едем в Лиссбург. Там, говорят, один такой лекарь есть, говорят, большой умелец, и говорят, берет недорого. Мне свекровь говорила. Прозывается он, помнится еще, как-то не по-людски — чего-то там насчет соломы.
Жуга помрачнел.
— Знаю его, — сказал он. — А только нет его там.
— Как нет? — насторожилась та. — А куда ж он делся-то?
— Уехал, говорят.
— Как так уехал? Врешь, поди… Что ж делать-то теперь?
Жуга вздохнул, уселся и потянул к себе мешок.
— Вот что. Позволь-ка, я на нее взгляну. Может, чего и присоветую.
— Еще чего задумал — девку щупать! Да ты умеешь ли?
Вильям прыснул, но тут же прикрылся кастрюлей и очень удачно притворился, что закашлялся. Травник тоже не сдержал улыбки.
— Умею, — сказал он.
— Умеет, умеет! — прокудахтал Вильям из глубины кастрюли. — Еще как умеет!
— Ну ладно, коли так… — с сомнением проговорила та. — А дорого возьмешь?
— Там видно будет.
Через два часа все четверо опять сидели у костра. Арнольд и Иоганн уже давно прикончили и сыр, и пиво, и заснули рядом. Нора с позволенья Эрны залезла спать в фургон. Дракон свернулся под повозкой. Вильям, придвинувшись к огню, царапал по пергаменту, записывая под диктовку травника состав снадобья.
— … Трава зверобоя, — перечислял Жуга, — аир болотный — корень, девясила тоже корень, ива белая — запиши, Вилли: у ивы кору собирать весной с молодых веток, пока листьев нет. Записал?
— «С моло-дых ве-ток»… Записал. — Бард размял пальцы. — Много там еще?
— Пиши, пиши… Так. Птичья гречиха, шалфея листья, гледича-трехколючка, чистотел, пастушья сумка, пижма, подорожник, орех греческий тоже… Сколько там?
— Сейчас подсчитаю: раз, два, три, пять… Четырнадцать!
— Вроде, все, — задумчиво сказал Жуга. — Теперь пиши: взять поровну всего, сушить и измельчить. Три с половиной унции на кружку, настаивать пять дней и после кипятить полчаса. Чуть-чуть если водки добавить, тоже хорошо… Пусть пьет весной и осенью по тридцать капель в кружку с чаем.
— Мне это ни в жисть все не вспомнить! — замахала руками Эрна. — Да и где мы столько травы-то найдем?
— Трав я дам на первое время. А что забудешь, так на то и пишем. Покажешь аптекарю в городе, если не дурак, поймет. Да, вот еще чего! Воду лучше брать проточную. Я горную брал, а здесь не знаю, что и присоветовать… В ключах у Лиссбурга, разве что.
— Да уж больно мудрено. Надо ли все это? Бог даст, и так поправится…
— Как знаете, — пожал плечами тот. — Слабая она в груди.
— А сыр? — засуетилась Эрна. — Как же с сыром быть?
— Да сыр тут не при чем, — отмахнулся травник. — Наоборот, пусть ест. И молоко пусть пьет, оно полезное.
Эрна все еще с опаской взяла протянутый Вильямом пергамент и повертела его в руках, не зная, куда деть. Подняла взгляд.
— А как же с платой быть?
Жуга и Вильям переглянулись.
— Подвезите нас до Цурбаагена, и будем в расчете.
— Прямо и не знаю… — усомнилась та. — Поди, вам неудобно будет?
— Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, — усмехнулся Вильям.
— Дракон пешком пойдет, — поспешно добавил Жуга, заметив замешательство крестьянки.
— Ну, ладно, коли так. Все равно теперь обратно ехать…
— А мне? — внезапно вынырнул из темноты патлатый фермерский мальчишка. — Мне тоже нужно будет эту гадость пить?
— Господи, Биттнер! — Эрна подскочила и схватилась за сердце. — Тебя тут только не хватало! Марш спать! Быстро!
— … Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять…
Вильям проснулся сразу и без перехода, как будто вынырнул на воздух из воды, но повинуясь какому-то неясному тревожному предчувствию, остался неподвижен, только приоткрыл глаза. Ночь была тиха и холодна. Все спали. Бард повернул голову и вздрогнул: тонкий серпик молодого месяца высветил сидящий у погасшего костра угловатый силуэт человека с раскрытым зонтиком в руках. Послышался тихий, чуть звенящий смех, и Вильям с замирающим сердцем узнал Олле.
Не обратив внимания на Вилли, канатоходец покачнулся, с легким хлопком закрыл свой зонтик, вновь захихикал и вдруг рассыпался считалкой:
Скачет заяц по дороге,
От лисы уносит ноги.
От лисы не убежать:
Как догонит, сразу — хвать.
— Ну, так уж и — хвать, — вслух усомнился кто-то, и Вильям разглядел у костра еще один неясный силуэт. Травник выступил из темноты и подошел к костру. — Так значит, ты и есть тот самый Олле?
— Конечно, это я. Или, быть может, есть еще один Олле?
— Вильям рассказывал о тебе, но мне этого мало. Кто ты такой? — спросил, помедлив, Лис. — Кем ты был раньше?
— Кем я был? — переспросил тот. — Гордецом и ветренником. Что ни слово, давал клятвы. Нарушал их средь бела дня. Засыпал с мыслями об удовольствиях и просыпался, чтобы их себе доставить. Пил и играл в кости. Сердцем был лжив, легок на слово, жесток на руку, хитер, как лисица, ненасытен, как волк, бешен, как пес, жаден, как медведь. А ты? Кто ты такой? Вертлявый глупый хлопотун! Встал на голову, чтоб увидеть ноги, ха! Дурак!
Приходит дуракам капут,
Не спрос на них сегодня.
Разумные себя ведут
Безумных сумасбродней.
— Что ты хочешь этим сказать?
— А то, — осклабился циркач, — что всем вам придется поиграть.
— Поиграть? — насторожился травник. — Во что?
— В веселую игру. Угадайка называется. Один из вас — не тот, что говорит. Другой — не тот, что думает. Еще один — не тот, что должен быть.
— Не понимаю.
— И не поймешь, пока не вспомнишь все.
Лис по лесу убегает,
А собаки догоняют.
Слышен лай со всех сторон,
Кто догонит — вышел вон!
Канатоходец смолк, но вскоре снова тихо захихикал:
— Брось псам свои никчемные лекарства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171