Он думает, что купил все и
вся, заплатив за билет. Я видела, как одного такого чуть удар не хватил, а
ведь он в возрасте дяди Тома и должен бы соображать, что к чему. А он
побагровел, полиловел, понес околесицу, и все потому, что официант не
сразу принес ему новую колоду карт.
Официант в это время сидел в скафандре, а стюард пытался успеть в три
места разом, да еще отвечал на вызовы из кают. Но нашему славному
попутчику на все это было наплевать, он угрожал вчинить иск Линии и всем
ее директорам.
Конечно, не все ведут себя так. Миссис Грю, несмотря на полноту, сама
заправляет постель и никогда не теряет терпения. И некоторые из тех, кто
раньше требовал массу услуг, тоже стараются обойтись собственными силами.
А некоторые ведут себя, прямо как избалованны дети. Это и в детях-то
неприятно, а уж в дедушках и бабушках - просто отвратительно.
Итак, я вошла вслед за Капитаном в убежище и сразу же убедилась, как
четко работает тревожная команда "Трезубца". Меня схватили прямо в
воздухе, как мяч, и передали из рук в руки. Конечно, при 0,1 "g" это
нетрудно, но все равно дух захватывает. Меня запихнули на полку так же
небрежно и безразлично, как хозяйка укладывает чистое белье. Кто-то
крикнул: "Фрайз Подкейн!", а другой ответил: "Есть".
Места вокруг меня заполнялись удивительно быстро - команда работала с
невозмутимым автоматизмом робота-сортировщика почтовых капсул. Где-то
плакал ребенок, и сквозь плач я услышала, как Капитан спросил: "Это
последняя?"
"Последняя, капитан, - ответил казначей. - Как со временем?"
"Две минуты тридцать семь секунд. Твои ребята могут подсчитывать
фишки - тревога не учебная".
"Я так и подумал, Шкипер. Значит, я выиграл пари у старпома".
Тут казначей пронес кого-то мимо моей полки. Я попыталась
приподняться, треснулась головой и глаза мои полезли на лоб.
Пассажирка, которую он нес, была в обмороке - голова ее моталась.
Сначала я не узнала ее, потому что лицо у нее было ярко-ярко красное.
Потом чуть не упала в обморок сама: это была миссис Роуйер.
Эритема - первый симптом при любом сильном облучении. Даже когда
перекалишься на солнце или под ультрафиолетовой лампой, первое, что
бросается в глаза, - розовая или ярко-красная кожа.
Но как ее угораздило схватить ТАКУЮ дозу? Или это потому, что ее
принесли последней?
В таком случае, обморок здесь ни при чем. Она была мертва.
А это значило, что те из пассажиров, кто последними добрался до
убежища, получили две или три смертельные дозы. Они еще ничего не
чувствуют и могут прожить еще несколько дней. Но они так же мертвы, как
если бы лежали в морге.
Сколько их! Догадаться я не могла. Возможно, точнее, вероятно, - все
пассажиры первого класса, им дольше всех добираться, да и защита тоньше.
Дядя Том и Кларк...
Тут на меня накатила черная тоска и я пожалела, что была в это время
в рубке. Если дядя Том и Кларк при смерти, мне и самой незачем жить.
Не помню, чтобы я хоть в малой степени жалела миссис Роуйер. Конечно,
ее полыхающее лицо меня потрясло. Но ведь, правду сказать, я считала ее
саму паразитом, а ее суждения - достойными лишь презрения. Умри она от
сердечной недостаточности, клянусь, я не потеряла бы аппетита. Никто ведь
не точит слез над теми миллионами и миллиардами, что умерли в прошлом...
или по тем, что еще живут, или по тем, кому предстоит родиться и в конце
концов умереть. Включая и саму Подкейн Фрайз. Так не глупо ли реветь,
оттого что оказалась рядом, когда та, кого ты не любишь - фактически,
презираешь - отдает концы?
Некогда мне было ее жалеть - я горевала о братишке и дяде. Я казнила
себя, что не жалела дядю Тома, по каждому поводу садилась ему на шею и
заставляла все бросать, чтобы помочь мне. И за то, что так часто дралась с
Кларком. Он, в конце концов, был ребенком, а я женщина, должна понимать.
Глаза мои наполнились слезами, и я чуть не пропустила первые слова
Капитана.
- Спутники, - сказал он ровно и твердо, - моя команда и наши гости на
борту "Трезубца"... это не тренировка, это - настоящий солнечный шторм.
Пожалуйста, не волнуйтесь. Все мы и каждый из нас - в абсолютной
безопасности. Наш врач проверил личный счетчик у последнего, кто вошел в
укрытие. Его показания не внушают опасений. Даже если сложить их с общей
дозой облучения самого облученного человека на борту - это, кстати, один
из членов команды - сумма окажется ниже опасной для здоровья и сохранности
генов.
Повторяю. Никто не пострадал и теперь уже не пострадает, просто нам
предстоят некоторые неудобства. Я хотел бы вам сказать, сколько времени
придется сидеть в убежище, но сам не знаю. Может быть, несколько часов,
может - несколько дней. Самый долгий шторм продолжался менее недели.
Надеюсь, что старина Сол рассердился не всерьез. Но нам придется сидеть
здесь, пока с "Гермеса" не дадут отбой. Когда шторм кончится, понадобится
еще немного времени, чтобы проверить корабль и уровень радиации в ваших
каютах. А пока будьте терпимее, повторяю, терпимее друг к другу.
Стоило Капитану заговорить, и мне стало легче. Его голос завораживал,
он успокаивал нас, как материнская колыбельная - младенца. Я немножко
отошла от пережитых страхов, но чуть позже принялась размышлять. Мог ведь
Капитан Дарлинг сказать нам, что все в порядке, просто потому, что уже
ничего не поделаешь?
Я перебрала в уме все, что знала о лучевом поражении, начиная с
детсадовского курса личной гигиены и кончая одной из пленок мистера
Клэнси, которую я просмотрела на этой неделе.
И решила, что Капитан сказал чистую правду. Почему? Потому что, если
бы даже сбылись мои опасения и нас ударило бы так сильно, словно рядом
рванула ядерная бомба, все равно можно кое-что предпринять. Нас поделили
бы на три группы. В первую вошли бы те, кто совсем не пострадал и
наверняка не умрет (это все, кто был в рубке плюс все или почти все
пассажиры третьего класса, если они не мешкали). Вторая группа -
облученные так страшно, что умрут наверняка, несмотря ни на что (скажем,
пассажиры первого класса). И, наконец, третья группа, не сказать насколько
большая, - те, кто облучен опасно, но могут быть спасены, если действовать
быстро и решительно.
В этом случае не было бы так тихо.
У нас забрали бы личные счетчики и заново пересортировали бы нас,
выбирая тех, кто нуждается в немедленном лечении, кололи бы морфий
обреченным и отделяли бы их от прочих, а тех, кто был в безопасности,
собрали бы в кучу, чтобы не путались под ногами или приставили бы помогать
врачу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
вся, заплатив за билет. Я видела, как одного такого чуть удар не хватил, а
ведь он в возрасте дяди Тома и должен бы соображать, что к чему. А он
побагровел, полиловел, понес околесицу, и все потому, что официант не
сразу принес ему новую колоду карт.
Официант в это время сидел в скафандре, а стюард пытался успеть в три
места разом, да еще отвечал на вызовы из кают. Но нашему славному
попутчику на все это было наплевать, он угрожал вчинить иск Линии и всем
ее директорам.
Конечно, не все ведут себя так. Миссис Грю, несмотря на полноту, сама
заправляет постель и никогда не теряет терпения. И некоторые из тех, кто
раньше требовал массу услуг, тоже стараются обойтись собственными силами.
А некоторые ведут себя, прямо как избалованны дети. Это и в детях-то
неприятно, а уж в дедушках и бабушках - просто отвратительно.
Итак, я вошла вслед за Капитаном в убежище и сразу же убедилась, как
четко работает тревожная команда "Трезубца". Меня схватили прямо в
воздухе, как мяч, и передали из рук в руки. Конечно, при 0,1 "g" это
нетрудно, но все равно дух захватывает. Меня запихнули на полку так же
небрежно и безразлично, как хозяйка укладывает чистое белье. Кто-то
крикнул: "Фрайз Подкейн!", а другой ответил: "Есть".
Места вокруг меня заполнялись удивительно быстро - команда работала с
невозмутимым автоматизмом робота-сортировщика почтовых капсул. Где-то
плакал ребенок, и сквозь плач я услышала, как Капитан спросил: "Это
последняя?"
"Последняя, капитан, - ответил казначей. - Как со временем?"
"Две минуты тридцать семь секунд. Твои ребята могут подсчитывать
фишки - тревога не учебная".
"Я так и подумал, Шкипер. Значит, я выиграл пари у старпома".
Тут казначей пронес кого-то мимо моей полки. Я попыталась
приподняться, треснулась головой и глаза мои полезли на лоб.
Пассажирка, которую он нес, была в обмороке - голова ее моталась.
Сначала я не узнала ее, потому что лицо у нее было ярко-ярко красное.
Потом чуть не упала в обморок сама: это была миссис Роуйер.
Эритема - первый симптом при любом сильном облучении. Даже когда
перекалишься на солнце или под ультрафиолетовой лампой, первое, что
бросается в глаза, - розовая или ярко-красная кожа.
Но как ее угораздило схватить ТАКУЮ дозу? Или это потому, что ее
принесли последней?
В таком случае, обморок здесь ни при чем. Она была мертва.
А это значило, что те из пассажиров, кто последними добрался до
убежища, получили две или три смертельные дозы. Они еще ничего не
чувствуют и могут прожить еще несколько дней. Но они так же мертвы, как
если бы лежали в морге.
Сколько их! Догадаться я не могла. Возможно, точнее, вероятно, - все
пассажиры первого класса, им дольше всех добираться, да и защита тоньше.
Дядя Том и Кларк...
Тут на меня накатила черная тоска и я пожалела, что была в это время
в рубке. Если дядя Том и Кларк при смерти, мне и самой незачем жить.
Не помню, чтобы я хоть в малой степени жалела миссис Роуйер. Конечно,
ее полыхающее лицо меня потрясло. Но ведь, правду сказать, я считала ее
саму паразитом, а ее суждения - достойными лишь презрения. Умри она от
сердечной недостаточности, клянусь, я не потеряла бы аппетита. Никто ведь
не точит слез над теми миллионами и миллиардами, что умерли в прошлом...
или по тем, что еще живут, или по тем, кому предстоит родиться и в конце
концов умереть. Включая и саму Подкейн Фрайз. Так не глупо ли реветь,
оттого что оказалась рядом, когда та, кого ты не любишь - фактически,
презираешь - отдает концы?
Некогда мне было ее жалеть - я горевала о братишке и дяде. Я казнила
себя, что не жалела дядю Тома, по каждому поводу садилась ему на шею и
заставляла все бросать, чтобы помочь мне. И за то, что так часто дралась с
Кларком. Он, в конце концов, был ребенком, а я женщина, должна понимать.
Глаза мои наполнились слезами, и я чуть не пропустила первые слова
Капитана.
- Спутники, - сказал он ровно и твердо, - моя команда и наши гости на
борту "Трезубца"... это не тренировка, это - настоящий солнечный шторм.
Пожалуйста, не волнуйтесь. Все мы и каждый из нас - в абсолютной
безопасности. Наш врач проверил личный счетчик у последнего, кто вошел в
укрытие. Его показания не внушают опасений. Даже если сложить их с общей
дозой облучения самого облученного человека на борту - это, кстати, один
из членов команды - сумма окажется ниже опасной для здоровья и сохранности
генов.
Повторяю. Никто не пострадал и теперь уже не пострадает, просто нам
предстоят некоторые неудобства. Я хотел бы вам сказать, сколько времени
придется сидеть в убежище, но сам не знаю. Может быть, несколько часов,
может - несколько дней. Самый долгий шторм продолжался менее недели.
Надеюсь, что старина Сол рассердился не всерьез. Но нам придется сидеть
здесь, пока с "Гермеса" не дадут отбой. Когда шторм кончится, понадобится
еще немного времени, чтобы проверить корабль и уровень радиации в ваших
каютах. А пока будьте терпимее, повторяю, терпимее друг к другу.
Стоило Капитану заговорить, и мне стало легче. Его голос завораживал,
он успокаивал нас, как материнская колыбельная - младенца. Я немножко
отошла от пережитых страхов, но чуть позже принялась размышлять. Мог ведь
Капитан Дарлинг сказать нам, что все в порядке, просто потому, что уже
ничего не поделаешь?
Я перебрала в уме все, что знала о лучевом поражении, начиная с
детсадовского курса личной гигиены и кончая одной из пленок мистера
Клэнси, которую я просмотрела на этой неделе.
И решила, что Капитан сказал чистую правду. Почему? Потому что, если
бы даже сбылись мои опасения и нас ударило бы так сильно, словно рядом
рванула ядерная бомба, все равно можно кое-что предпринять. Нас поделили
бы на три группы. В первую вошли бы те, кто совсем не пострадал и
наверняка не умрет (это все, кто был в рубке плюс все или почти все
пассажиры третьего класса, если они не мешкали). Вторая группа -
облученные так страшно, что умрут наверняка, несмотря ни на что (скажем,
пассажиры первого класса). И, наконец, третья группа, не сказать насколько
большая, - те, кто облучен опасно, но могут быть спасены, если действовать
быстро и решительно.
В этом случае не было бы так тихо.
У нас забрали бы личные счетчики и заново пересортировали бы нас,
выбирая тех, кто нуждается в немедленном лечении, кололи бы морфий
обреченным и отделяли бы их от прочих, а тех, кто был в безопасности,
собрали бы в кучу, чтобы не путались под ногами или приставили бы помогать
врачу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46