«Такой же как вы» Жириновский не спускался, по его собственному признанию, в метро многие годы.
«Таким образом, он никогда не опережал свое время», продолжает Плеханов, пытаясь объяснить своего героя , — «в тюрьмах не сидел, в диссидентском движении не участвовал, не писал в «стол», как и огромная масса людей его круга, он привычно брюзжал на очевидные глупости советской системы, рассказывал анекдоты, похваливал загнивающий. Не он создавал нынешнюю ситуацию, а она создала его как политика.»
Талантливый, энергичный, но не храбрый, Владимир Вольфович трусил рисковать, как делали это камикадзе еврейского движения, и потому закономерно не стал лидером в условиях, когда храбрость значила куда больше, чем талант и энергия. Но когда, как мы видим, в легальных условиях он расхрабрился и вышел на сцену театра «Шалом» (и политического еврейского театра), он их сразу всех потеснил, стал лидером четырех сразу секций. Однако поздно пришел. Все главные должности были разобраны теми, кто похрабрее. И тут… ведь уже перестали сажать за политику, не храбрый, но талантливый, трусливый Владимир Вольфович стал заглядываться на куда большую сцену — РУССКУЮ.
Смотрины
Тот недоеденный им бутерброд с салом, я, странным образом, четко помню его, долго лежал на кухне, засыхая. И так как я использовал квартиру на улице Герцена для деловых свиданий, каждые два часа кто-нибудь приходил, я обязательно демонстрировал его гостям: одним — чтобы попугать, другим — чтобы удивить. «Вот, Жириновский недоел!» Я по природе своей хулиган, потому с удовольствием его, надкушенный этот, неестественный, признаюсь, показывал девочке из демократической газеты. «Вот Жириновского бутерброд… А сидел он вот тут». Гости морщились. Дело прошлое, признаюсь, я и сало это подсунул, заставив Архипова порезать, — сало было мое, Архипов колбасу принес; все это тоже из хулиганства, из озорства скорее. Будет Жириновский есть или нет? Он пожевал. Теперь я знаю, что он и не то способен съесть. На следующее утро я улетел в Красноярск. Вернулся я утром первого марта, так как в этот день должен был состояться мой творческий вечер в Центральном Доме литераторов. Накануне разговаривая с Архиповым, я случайно упомянул о вечере. Мои близкие знают, что я трезво равнодушен к юбилеям и прочим пышностям, включая свои дни рождения, так что я на этот вечер никого не приглашал, билеты были платные, выручка шла ЦДЛу. Архипов перезвонил и спросил, может ли туда придти Жириновский. Я сказал, что конечно может, я буду рад, только я должен узнать «механизм» прохода. Узнал, сообщил Архипову по телефону. То есть, если у меня было любопытство по отношению к Жириновскому, то у него было любопытство по отношению ко мне. Вечер вела неизвестно почему-то женщина мне совершенно неизвестная, позднее оказалось, что это дочь (не всеми признаваемая) Александра Галича. Ее, по моему полному равнодушию к происходящему, пригласил мой издатель, директор «Глагола» Александр Николаевич Шаталов. Я Шаталову доверял, и когда он сказал, что будет ведущая Алена, я не возражал. В вечере участвовали и на сцене сидели и редактор газеты «Советская Россия» Валентин Чикин, и заместитель редактора газеты «День» Владимир Бондаренко. В «Советской России» я печатал свои статьи с января 1991 года, с того времени, как после публикации моей статьи о НАШИХ — «Размышления у пушки» 2 ноября 90 г. закончилась моя недолгая журналистская карьера в «Известиях».
На сцене происходило действо: говорили обо мне, то умно, то не очень умно, то так, что у меня в глазах щипало: непривычно-сентиментально, по-русски близко, позже мне задавали вопросы, однако основное действо было залу невидимо, а если видимо, то непонятно. Сидел с неизменным Владимиром Михайловичем, телохранителем своим в зале Владимир Вольфович, слушая, присматриваясь и оценивая, что я говорю и как говорю. За кулисами, видимый мне с моего места отлично, сидел Геннадий Андреевич Зюганов, председатель коммунистической партии. Он пришел за кулисы за добрых полчаса до начала вечера и был представлен мне Валентином Чикиным. То есть если зрители, заплатившие за билеты, посылали умные и дружелюбные или же подкалывающие и враждебные и даже угрожающие записки мне, то одновременно совершалась куда более важная церемония СМОТРИН, то есть меня пришли глядеть «в деле», «в работе», оценить мое умение общаться толпой и определить, на что я гожусь, два Председателя Партий. Сегодня, в феврале 1994 года, ясно, что это оказались очень умелые председатели очень неслабых организаций. Между тем, ни того, ни другого я не приглашал. Я был доволен, что они пришли, но повторяю: я их не приглашал. Я довольно легко отбивался от зала, атаковал, но там была разномастная публика… Я забыл упомянуть, что в зале находился еще один Председатель партии сексуальных меньшинств, и какое-то количество членов этой партии, так я полагаю, потому что записочки на всяких цветных бумажках вновь и вновь повторяли каверзные, как казалось, очевидно, отправителям, вопросы.
Нестандартная эта публика вносила нервозность, если не в меня, то в работу Шаталова и Бондаренко, которые зачитывали мне записки. Вот как комментировали тот вечер газеты. «Литературная Газета» от 18 марта:
«В Большом зале ЦДЛ состоялся авторский вечер писателя и публициста Эдуарда Лимонова /…/ Вечер вели главный редактор газеты «Советская Россия» В.В.Чикин и замредактора газеты «День» В.Бондаренко. Обсуждались: нерушимость границ СССР и военная тема, заговор демократов и еврейский вопрос. О литературе говорилось мало. Подлинным украшением встречи оказалось присутствие в зале Владимира Жириновского, а также появление на сцене громадного цэдээловского рыжего кота, расцененное участниками встречи как «провокация левых».»
Газета «Литературные новости» № 3 сообщила, что Владимир Бондаренко сказал: «Лимонов — наш автор, автор газеты «День», а не журнала «Знамя», туда он попал случайно» — вот резюме его выступления. Затем главный редактор «Советской России» В.Чикин рассказал, как Лимонов помог ему избавиться от комплекса партийности. «Я впервые почувствовал себя беспартийным… Мы поняли, что очень нужны друг другу». Столь трогательное братание тяжеловесной коммунистической номенклатуры с изящным «Эдичкой», бывшим диссидентом вызвало со стороны собравшихся немало иронических вопросов. Лимонов был подготовлен к ним: «Я лучше себя чувствую, когда мне говорят злые слова». Однако большинство не злилось, а потешалось.
— Не агент ли вы КГБ?
— В 92-м я горд этим званием.
— Куда поведете вы нас, верный ленинец Лимонов?
— На Запад. Мы там были в 45-м.
— А если большевики возьмут власть, войдете ли вы в эстеблишмент?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
«Таким образом, он никогда не опережал свое время», продолжает Плеханов, пытаясь объяснить своего героя , — «в тюрьмах не сидел, в диссидентском движении не участвовал, не писал в «стол», как и огромная масса людей его круга, он привычно брюзжал на очевидные глупости советской системы, рассказывал анекдоты, похваливал загнивающий. Не он создавал нынешнюю ситуацию, а она создала его как политика.»
Талантливый, энергичный, но не храбрый, Владимир Вольфович трусил рисковать, как делали это камикадзе еврейского движения, и потому закономерно не стал лидером в условиях, когда храбрость значила куда больше, чем талант и энергия. Но когда, как мы видим, в легальных условиях он расхрабрился и вышел на сцену театра «Шалом» (и политического еврейского театра), он их сразу всех потеснил, стал лидером четырех сразу секций. Однако поздно пришел. Все главные должности были разобраны теми, кто похрабрее. И тут… ведь уже перестали сажать за политику, не храбрый, но талантливый, трусливый Владимир Вольфович стал заглядываться на куда большую сцену — РУССКУЮ.
Смотрины
Тот недоеденный им бутерброд с салом, я, странным образом, четко помню его, долго лежал на кухне, засыхая. И так как я использовал квартиру на улице Герцена для деловых свиданий, каждые два часа кто-нибудь приходил, я обязательно демонстрировал его гостям: одним — чтобы попугать, другим — чтобы удивить. «Вот, Жириновский недоел!» Я по природе своей хулиган, потому с удовольствием его, надкушенный этот, неестественный, признаюсь, показывал девочке из демократической газеты. «Вот Жириновского бутерброд… А сидел он вот тут». Гости морщились. Дело прошлое, признаюсь, я и сало это подсунул, заставив Архипова порезать, — сало было мое, Архипов колбасу принес; все это тоже из хулиганства, из озорства скорее. Будет Жириновский есть или нет? Он пожевал. Теперь я знаю, что он и не то способен съесть. На следующее утро я улетел в Красноярск. Вернулся я утром первого марта, так как в этот день должен был состояться мой творческий вечер в Центральном Доме литераторов. Накануне разговаривая с Архиповым, я случайно упомянул о вечере. Мои близкие знают, что я трезво равнодушен к юбилеям и прочим пышностям, включая свои дни рождения, так что я на этот вечер никого не приглашал, билеты были платные, выручка шла ЦДЛу. Архипов перезвонил и спросил, может ли туда придти Жириновский. Я сказал, что конечно может, я буду рад, только я должен узнать «механизм» прохода. Узнал, сообщил Архипову по телефону. То есть, если у меня было любопытство по отношению к Жириновскому, то у него было любопытство по отношению ко мне. Вечер вела неизвестно почему-то женщина мне совершенно неизвестная, позднее оказалось, что это дочь (не всеми признаваемая) Александра Галича. Ее, по моему полному равнодушию к происходящему, пригласил мой издатель, директор «Глагола» Александр Николаевич Шаталов. Я Шаталову доверял, и когда он сказал, что будет ведущая Алена, я не возражал. В вечере участвовали и на сцене сидели и редактор газеты «Советская Россия» Валентин Чикин, и заместитель редактора газеты «День» Владимир Бондаренко. В «Советской России» я печатал свои статьи с января 1991 года, с того времени, как после публикации моей статьи о НАШИХ — «Размышления у пушки» 2 ноября 90 г. закончилась моя недолгая журналистская карьера в «Известиях».
На сцене происходило действо: говорили обо мне, то умно, то не очень умно, то так, что у меня в глазах щипало: непривычно-сентиментально, по-русски близко, позже мне задавали вопросы, однако основное действо было залу невидимо, а если видимо, то непонятно. Сидел с неизменным Владимиром Михайловичем, телохранителем своим в зале Владимир Вольфович, слушая, присматриваясь и оценивая, что я говорю и как говорю. За кулисами, видимый мне с моего места отлично, сидел Геннадий Андреевич Зюганов, председатель коммунистической партии. Он пришел за кулисы за добрых полчаса до начала вечера и был представлен мне Валентином Чикиным. То есть если зрители, заплатившие за билеты, посылали умные и дружелюбные или же подкалывающие и враждебные и даже угрожающие записки мне, то одновременно совершалась куда более важная церемония СМОТРИН, то есть меня пришли глядеть «в деле», «в работе», оценить мое умение общаться толпой и определить, на что я гожусь, два Председателя Партий. Сегодня, в феврале 1994 года, ясно, что это оказались очень умелые председатели очень неслабых организаций. Между тем, ни того, ни другого я не приглашал. Я был доволен, что они пришли, но повторяю: я их не приглашал. Я довольно легко отбивался от зала, атаковал, но там была разномастная публика… Я забыл упомянуть, что в зале находился еще один Председатель партии сексуальных меньшинств, и какое-то количество членов этой партии, так я полагаю, потому что записочки на всяких цветных бумажках вновь и вновь повторяли каверзные, как казалось, очевидно, отправителям, вопросы.
Нестандартная эта публика вносила нервозность, если не в меня, то в работу Шаталова и Бондаренко, которые зачитывали мне записки. Вот как комментировали тот вечер газеты. «Литературная Газета» от 18 марта:
«В Большом зале ЦДЛ состоялся авторский вечер писателя и публициста Эдуарда Лимонова /…/ Вечер вели главный редактор газеты «Советская Россия» В.В.Чикин и замредактора газеты «День» В.Бондаренко. Обсуждались: нерушимость границ СССР и военная тема, заговор демократов и еврейский вопрос. О литературе говорилось мало. Подлинным украшением встречи оказалось присутствие в зале Владимира Жириновского, а также появление на сцене громадного цэдээловского рыжего кота, расцененное участниками встречи как «провокация левых».»
Газета «Литературные новости» № 3 сообщила, что Владимир Бондаренко сказал: «Лимонов — наш автор, автор газеты «День», а не журнала «Знамя», туда он попал случайно» — вот резюме его выступления. Затем главный редактор «Советской России» В.Чикин рассказал, как Лимонов помог ему избавиться от комплекса партийности. «Я впервые почувствовал себя беспартийным… Мы поняли, что очень нужны друг другу». Столь трогательное братание тяжеловесной коммунистической номенклатуры с изящным «Эдичкой», бывшим диссидентом вызвало со стороны собравшихся немало иронических вопросов. Лимонов был подготовлен к ним: «Я лучше себя чувствую, когда мне говорят злые слова». Однако большинство не злилось, а потешалось.
— Не агент ли вы КГБ?
— В 92-м я горд этим званием.
— Куда поведете вы нас, верный ленинец Лимонов?
— На Запад. Мы там были в 45-м.
— А если большевики возьмут власть, войдете ли вы в эстеблишмент?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61