Тогда куда она делась? Он встал, ощущая себя опасно высоким и хрупким, и вышел со двора к дереву, к которому накануне привязал лошадей.
Одна из них так и оставалась под деревом. Ривас, моргая, огляделся по сторонам, остро желая, чтобы нос его либо уж разразился чихом, либо перестал свербить. Наконец он увидел ее в пятидесяти ярдах дальше по улице. Она ехала верхом на второй лошади.
- Эй! - завопил он. - Э... - Черт, почему он не удосужился узнать, как ее зовут. - Эй, девчонка!
Она оглянулась через плечо, натянула поводья и повернула лошадь обратно к дереву. Он стоял, прислонившись к стволу.
- Что? - спросила она.
- Куда ты собралась? - Ему пришлось прищуриться, чтобы смотреть на нее против света.
- В Шатер Переформирования, - нетерпеливо отозвалась она. - А ты думал куда?
- Ну... Бог мой, ты что, не собиралась подождать меня?
- Я думала, ты болен.
- О! - возмущенно кивнул он. - Ясно. Ты решила, я буду тормозить тебя?
- Да.
Он подавил приступ злости, напомнив себе, что она - важный реквизит в отведенной им себе роли блудного Сойки... и на короткое мгновение, прежде чем бесцеремонно подавить эту мысль, признался себе в том, что немедленно вышвырнул бы ее, заболей она или перестань представлять собой какую-то ценность для него.
- Так вот вовсе я не болен, - сказал он. - Это просто аллергия. У меня аллергия на этих... на эту сою. Ясно? Поэтому подожди меня. И не вздумай больше уезжать одна, слышишь?
Она посмотрела на него с легким удивлением.
- Долг каждого отбившегося от паствы последователя Господа как можно быстрее вернуться к своим.
- Ну да, конечно, - согласился он; легкий акцент уроженки Эллея заинтриговал его. - Но не настолько поспешно, чтобы ухудшить свои шансы вообще вернуться. Одинокая девушка... ба, да ты и двух миль не проедешь, чтобы не наткнуться на змею, или бой-шершня, или насильника, или еще парочку сутенеров.
Это удивило ее еще сильнее.
- Но душа-то моя будет в руках Господа. Почему же это беспокоит тебя?
Он развел руки и широко раскрыл глаза, показывая всю искренность своих намерений.
- Потому, что мне не безразлично, что с тобой происходит, вот почему.
Она подождала, пока он седлал свою лошадь и садился в седло - забравшись предварительно на дерево.
Выезжая на залитую солнцем улицу, девушка не проронила ни слова, но вид у нее был слегка встревоженный.
- Разве не я спас тебя от тех двух типов, что убили твою подругу? - напомнил он ей, выждав пару минут.
- Ты, - сказала она. Вдоль левой стороны дороги стояли с интервалом в несколько сотен ярдов телефонные столбы, и с некоторых перекладин свешивались еще петли истлевшей веревки; кое-где в них еще виднелись пожелтелые кости запястий. Примерно на каждый двадцать пятый щелчок подковы по асфальту лошади проезжали тень следующего столба. - Но... - произнесла девушка, помолчав еще немного, - разве нам положено заботиться друг о друге вот так?.. Спасать нас - дело пастырей... и даже если они и делают это, то не ради нас, а ради Господа, которому мы нужны.
Ривас покосился на нее с некоторым уважением. Неплохо, сестричка, подумал он. Для оцыпляченной птички у тебя острый взгляд. Она перехватила его взгляд и неуверенно улыбнулась, прежде чем отвернуться.
Ривас перевел взгляд на дрожавшие в мареве здания - они напоминали искрошенные, бесцветные зубы, торчащие из зеленых десен, но если сощуриться, они превращались просто в мазки краски. Солнце начало припекать, он пожалел, что не захватил вместе с Найджеловой рогаткой и его шляпу. Жара стояла такая, что ему казалось, будто его горячка заразила весь окружающий мир - так пролитое пиво постепенно пропитывает всю книгу, и страницы рвутся или слипаются. Очень постаравшись, он мог вспомнить, кто он, сколько ему лет и зачем он здесь, но на протяжении этой монотонной поездки на юг он не нуждался в этом, поэтому просто покачивался в седле в такт лошадиной поступи и - за исключением коротких мгновений, когда что-то привлекало его внимание, - не думал вообще ни о чем.
Только не вешай мне лапшу на уши, старина. Уж я-то знаю, ты ненавидишь всех, всех до единого.
Он нахмурился и попытался прояснить зрение. Где он слышал это в последнее время? Кто говорил ему это? Должно быть, он был пьян тогда, а то бы он запомнил. Или он просто был до ужаса сонный?..
Ты любишь только меня. Меня одного.
Да это же было сегодня ночью. Сон? Ну да, конечно, это был сон - сон, навеянный лихорадкой. Он попытался вспомнить его подробнее, но не смог.
Ближе к полудню ему удалось подстрелить из Найджеловой рогатки двух голубей, и пока он не слишком умело разделывал их, в памяти всплыла еще одна фраза из этого сна. Тебе слишком стыдно признаться в этом, говорил голос.
Ривас застыл с окровавленным ножом в руке и снова попытался вспомнить хотя бы, о чем был тот сон и кто говорил ему эти слова. Помучавшись немного, он вспомнил, что вроде как видел во сне кого-то... человека... себя самого? Он что, в зеркало смотрел? И почему, черт возьми, он видел себя самого, сосущего палец?
Он тряхнул головой, разобрался с разделкой птиц и развел огонь, оторвав клок материи от своей рубахи, намочив его в валюте и поколотив первой попавшейся железякой о камень до тех пор, пока какая-то искра не воспламенила пары спирта. Тогда он нанизал голубей на металлический прут и изжарил на костре, который развел из трухлявых деревяшек. Его спутница не выказала никакого удивления, когда он предложил ей одну из птиц, с показной роскошью сервированных на крышке капота от древнего «форда». Впрочем, и радости она тоже не выказала.
- Как тебя зовут? - спросил ее Ривас за едой, прислонясь спиной к здоровенной деревянной вывеске, в тени которой они укрылись. К тому же ему понравилась древняя надпись, выполненная большими рублеными буквами:
ВСЕ КАННИБАЛЫ ПОДЛЕЖАТ НЕМЕДЛЕННОМУ РАСПЯТИЮ - БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ!
Несколько секунд она продолжала обгладывать подгоревшую грудку.
- Сестра Уиндчайм, - осторожно ответила она наконец.
Он улыбнулся.
- Красиво. Мне нравится. А я - брат... - Тьфу ты, не Пог же! - Томас.
- Твое отношение к моему имени несущественно, - чуть раздраженно заметила она. Ривас припомнил, что «несущественно» является у Соек выражением довольно сильного неодобрения. - И зачем тебе эта бутылка денег?
- Дезинфицировать раны и разводить костер, - совершенно искренне ответил он. - А что? Уж не думаешь ли ты, что я пью это, ведь нет?
- Ты давно следуешь за Господом?
- С восемнадцати лет, - опять-таки сказал совершеннейшую правду Ривас.
- Ха, - поморщилась она. - Нечасто, должно быть, ты принимал причастие, если в твоем возрасте еще разгуливаешь сам по себе.
Он не нашелся, что ответить, поэтому только пожал плечами.
Она тоже откинулась на столб вывески и бросила обглоданную кость в огонь.
- Я не.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Одна из них так и оставалась под деревом. Ривас, моргая, огляделся по сторонам, остро желая, чтобы нос его либо уж разразился чихом, либо перестал свербить. Наконец он увидел ее в пятидесяти ярдах дальше по улице. Она ехала верхом на второй лошади.
- Эй! - завопил он. - Э... - Черт, почему он не удосужился узнать, как ее зовут. - Эй, девчонка!
Она оглянулась через плечо, натянула поводья и повернула лошадь обратно к дереву. Он стоял, прислонившись к стволу.
- Что? - спросила она.
- Куда ты собралась? - Ему пришлось прищуриться, чтобы смотреть на нее против света.
- В Шатер Переформирования, - нетерпеливо отозвалась она. - А ты думал куда?
- Ну... Бог мой, ты что, не собиралась подождать меня?
- Я думала, ты болен.
- О! - возмущенно кивнул он. - Ясно. Ты решила, я буду тормозить тебя?
- Да.
Он подавил приступ злости, напомнив себе, что она - важный реквизит в отведенной им себе роли блудного Сойки... и на короткое мгновение, прежде чем бесцеремонно подавить эту мысль, признался себе в том, что немедленно вышвырнул бы ее, заболей она или перестань представлять собой какую-то ценность для него.
- Так вот вовсе я не болен, - сказал он. - Это просто аллергия. У меня аллергия на этих... на эту сою. Ясно? Поэтому подожди меня. И не вздумай больше уезжать одна, слышишь?
Она посмотрела на него с легким удивлением.
- Долг каждого отбившегося от паствы последователя Господа как можно быстрее вернуться к своим.
- Ну да, конечно, - согласился он; легкий акцент уроженки Эллея заинтриговал его. - Но не настолько поспешно, чтобы ухудшить свои шансы вообще вернуться. Одинокая девушка... ба, да ты и двух миль не проедешь, чтобы не наткнуться на змею, или бой-шершня, или насильника, или еще парочку сутенеров.
Это удивило ее еще сильнее.
- Но душа-то моя будет в руках Господа. Почему же это беспокоит тебя?
Он развел руки и широко раскрыл глаза, показывая всю искренность своих намерений.
- Потому, что мне не безразлично, что с тобой происходит, вот почему.
Она подождала, пока он седлал свою лошадь и садился в седло - забравшись предварительно на дерево.
Выезжая на залитую солнцем улицу, девушка не проронила ни слова, но вид у нее был слегка встревоженный.
- Разве не я спас тебя от тех двух типов, что убили твою подругу? - напомнил он ей, выждав пару минут.
- Ты, - сказала она. Вдоль левой стороны дороги стояли с интервалом в несколько сотен ярдов телефонные столбы, и с некоторых перекладин свешивались еще петли истлевшей веревки; кое-где в них еще виднелись пожелтелые кости запястий. Примерно на каждый двадцать пятый щелчок подковы по асфальту лошади проезжали тень следующего столба. - Но... - произнесла девушка, помолчав еще немного, - разве нам положено заботиться друг о друге вот так?.. Спасать нас - дело пастырей... и даже если они и делают это, то не ради нас, а ради Господа, которому мы нужны.
Ривас покосился на нее с некоторым уважением. Неплохо, сестричка, подумал он. Для оцыпляченной птички у тебя острый взгляд. Она перехватила его взгляд и неуверенно улыбнулась, прежде чем отвернуться.
Ривас перевел взгляд на дрожавшие в мареве здания - они напоминали искрошенные, бесцветные зубы, торчащие из зеленых десен, но если сощуриться, они превращались просто в мазки краски. Солнце начало припекать, он пожалел, что не захватил вместе с Найджеловой рогаткой и его шляпу. Жара стояла такая, что ему казалось, будто его горячка заразила весь окружающий мир - так пролитое пиво постепенно пропитывает всю книгу, и страницы рвутся или слипаются. Очень постаравшись, он мог вспомнить, кто он, сколько ему лет и зачем он здесь, но на протяжении этой монотонной поездки на юг он не нуждался в этом, поэтому просто покачивался в седле в такт лошадиной поступи и - за исключением коротких мгновений, когда что-то привлекало его внимание, - не думал вообще ни о чем.
Только не вешай мне лапшу на уши, старина. Уж я-то знаю, ты ненавидишь всех, всех до единого.
Он нахмурился и попытался прояснить зрение. Где он слышал это в последнее время? Кто говорил ему это? Должно быть, он был пьян тогда, а то бы он запомнил. Или он просто был до ужаса сонный?..
Ты любишь только меня. Меня одного.
Да это же было сегодня ночью. Сон? Ну да, конечно, это был сон - сон, навеянный лихорадкой. Он попытался вспомнить его подробнее, но не смог.
Ближе к полудню ему удалось подстрелить из Найджеловой рогатки двух голубей, и пока он не слишком умело разделывал их, в памяти всплыла еще одна фраза из этого сна. Тебе слишком стыдно признаться в этом, говорил голос.
Ривас застыл с окровавленным ножом в руке и снова попытался вспомнить хотя бы, о чем был тот сон и кто говорил ему эти слова. Помучавшись немного, он вспомнил, что вроде как видел во сне кого-то... человека... себя самого? Он что, в зеркало смотрел? И почему, черт возьми, он видел себя самого, сосущего палец?
Он тряхнул головой, разобрался с разделкой птиц и развел огонь, оторвав клок материи от своей рубахи, намочив его в валюте и поколотив первой попавшейся железякой о камень до тех пор, пока какая-то искра не воспламенила пары спирта. Тогда он нанизал голубей на металлический прут и изжарил на костре, который развел из трухлявых деревяшек. Его спутница не выказала никакого удивления, когда он предложил ей одну из птиц, с показной роскошью сервированных на крышке капота от древнего «форда». Впрочем, и радости она тоже не выказала.
- Как тебя зовут? - спросил ее Ривас за едой, прислонясь спиной к здоровенной деревянной вывеске, в тени которой они укрылись. К тому же ему понравилась древняя надпись, выполненная большими рублеными буквами:
ВСЕ КАННИБАЛЫ ПОДЛЕЖАТ НЕМЕДЛЕННОМУ РАСПЯТИЮ - БЕЗ ИСКЛЮЧЕНИЯ!
Несколько секунд она продолжала обгладывать подгоревшую грудку.
- Сестра Уиндчайм, - осторожно ответила она наконец.
Он улыбнулся.
- Красиво. Мне нравится. А я - брат... - Тьфу ты, не Пог же! - Томас.
- Твое отношение к моему имени несущественно, - чуть раздраженно заметила она. Ривас припомнил, что «несущественно» является у Соек выражением довольно сильного неодобрения. - И зачем тебе эта бутылка денег?
- Дезинфицировать раны и разводить костер, - совершенно искренне ответил он. - А что? Уж не думаешь ли ты, что я пью это, ведь нет?
- Ты давно следуешь за Господом?
- С восемнадцати лет, - опять-таки сказал совершеннейшую правду Ривас.
- Ха, - поморщилась она. - Нечасто, должно быть, ты принимал причастие, если в твоем возрасте еще разгуливаешь сам по себе.
Он не нашелся, что ответить, поэтому только пожал плечами.
Она тоже откинулась на столб вывески и бросила обглоданную кость в огонь.
- Я не.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73