Языки пламени, полыхающие над горевшей балкой, помогали следить за их движениями. Дэниелс выстрелил. Один из наступавших кувырнулся. Остолоп испустил клич времен Гражданской войны, который наверняка понравился бы его деду.
— Кто сказал, что я плох в бою? Пулеметчик недоуменно уставился на него:
— Разве я что-то говорил?
Мальчишка привстал на одно колено, чтобы выстрелить, затем упал на спину почти что с изяществом циркового акробата. На Дэниелса брызнуло что-то горячее и мокрое. В колеблющемся свете пламени он различил у себя на руке серую с красными прожилками массу. Он лихорадочно обтер руку о брюки.
Бросив взгляд в сторону пулеметчика, Дэниелс увидел, что у того верхняя часть черепа снесена, словно топором. Оттуда текла густая лужа крови.
У Дэниелса не было времени позволить своему желудку вывернуться наизнанку, хотя тот был бы не прочь это сделать. Насколько Дэниелс понимал, он сейчас сражался на самой передовой позиции американских войск. Сержант выстрелил в одного из ящеров — думал, промахнулся, но маленькое чудовище рухнуло вниз. Затем он развернулся на четверть оборота и выстрелил 8 другого.
Остолоп совершенно не представлял, куда попала вторая пуля и попала ли вообще. Он отлично понимал, что, если и дальше стрелять из винтовки с затворам по тем, кто палит из автоматов, ему очень скоро прострелят задницу и все остальные части тела. Дэниелс схватил ручной пулемет. У мертвого пулеметчика остались еще две ленты. На какое-то время хватит.
Когда он нажал на курок, отдача ударила в плечо, словно сердитая лошадь. Пули брызнули, как струя воды из шланга. Долгая вспышка на конце ствола почти ослепила его, прежде чем он прекратил стрелять и снова забрался в укрытие. «Повоюй тут с такой чертовой игрушкой, — подумал он. — Плюешься из нее свинцом и надеешься, что эти чешуйчатые сволочи угодят под твои пули».
«И поле боя — тоже картинка из ада», — пришло Остолопу в голову. Кругом мрак, только сполохи пожара и вспышки от выстрелов, шум стрельбы и крики, эхом отдающиеся от полуразрушенных стен. А в воздухе — запах гари, сливающийся с запахами пота, крови и страха. Если это не ад, то что вообще тогда называется адом?
***
Корабль-госпиталь «Милосердный тринадцатый Император Поропсс» должен был бы показаться Уссмаку островком Родины. В какой-то степени так оно и было; нормальная температура, привычный свет, а не та чрезмерная голубизна, что простиралась над Тосев-3. И самое главное — никаких Больших Уродов, постоянно пытающихся тебя убить. Даже пища была лучше, чем та пастообразная дрянь, которую он ел на фронте. Уссмак должен был бы испытывать счастье.
Наверное, так бы оно и было, если бы он чувствовал себя хоть чуточку лучше.
Но когда Большие Уроды снесли башню его танка, он выбросился через водительский люк… прямо на участок с повышенной радиоактивностью. Позже Уссмака обнаружили солдаты в защитных костюмах; их дозиметры бешено стучали на этом месте. И теперь он находился на борту космического госпиталя — его чинили, чтобы вернуть на поле боя и позволить тосевитам изобрести новые способы превратить Уссмака в куски пережаренного рубленого мяса.
Поначалу лучевая болезнь вызывала у него сильную рвоту, не позволяющую получать у довольствие от хорошей госпитальной пищи. Но когда рвота поутихла, его стало тошнить уже от лечения. Уссмаку сделали полное переливание крови и ввели клеточный трансплантат для замены поврежденных кроветворных желез. Лекарства, угнетающе действующие на иммунную систему, и другие препараты, вызывающие подавление злокачественных генов, терзали не меньше, чем полученная доза радиации. Уссмак провалялся на койке немало дней, ощущая себя по-настоящему несчастным.
Теперь дело шло на поправку. Однако его душа продолжала сражаться против самого коварного заболевания, встречающегося в любом госпитале, — скуки. Уссмак прочел все, что смог, наигрался во все компьютерные игры, какие способен был выдержать. Ему хотелось снова вернуться в настоящий мир, даже если этим миром был Тосев-3, полный больших уродливых врагов с их большими уродливыми пушками, минами и прочими гадостями.
И в то же время Уссмак страшился возвращаться. Командование снова сделает его частью какого-нибудь наспех собранного экипажа (снова полная неизвестность характеров) и пошлет в те места, где он не слишком-то уютно себя чувствовал. На цго глазах погибли уже два экипажа. Сможет ли он выдержать такое же в третий раз и не сойти с ума? Или и его теперь ждет гибель? Это решило бы его проблемы, но не так, как хотелось бы Уссмаку.
В Палате послышалось шуршание: появился санитар, толкающий уборочную машину. Как и множество других самцов, выполняющих подобную грязную работу, у него на руках были нарисованы зеленые кольца, означающие, что он наказан за нарушение дисциплины. Скуки ради Уссмак стал раздумывать, в чек этот санитар провинился. Сейчас подобные праздные мысли были для него едва ля не единственным занятием.
Санитар сделал перерыв в своих бесконечных кружениях по палате и повернул одни глаз в сторону Уссмака.
— Знаешь, приятель, я видел тех, кто выглядит более счастливым, — заметил он.
— В самом деле? — отозвался Уссмак. — Я что-то не слышал, чтобы главнокомандующий издал приказ, обязывающий всех постоянно быть счастливыми.
— Чудак ты, приятель. — Рот санитара широко раскрылся. Они были вдвоем в палате, но санитар все равно обшарил глазами все помещение, прежде чем спросил:
— Скажи-ка, хочешь на какое-то время стать счастливым?
— Как это ты можешь сделать меня счастливым? — иронично усмехнулся Усемак.
«Разве что уберешься отсюда», — мысленно добавил он. Если этот мелкий нарушитель дисциплины не перестанет ему докучать, он выскажет это вслух.
Глаза санитара вновь забегали по комнате. Голос его понизился до таинственного полушепота:
— То, что тебе нужно, приятель, у меня с собой. Можешь мне верить.
— Что? — насмешливо спросил Уссмак. — Холодный сон и корабль, летящий на Родину? И все это — в твоей сумке, да? Расскажи мне что-нибудь поинтереснее.
Но его сарказм не обидел санитара.
— То, что у меня есть, приятель, лучше полета на Родичу, и, если хочешь, я с тобой поделюсь.
— Ничего не может быть лучше полета на Родину, — убежденно проговорил Уссмак. Между тем болтливый санитар подогрел в нем любопытство. Больших усилий это не составляло: среди отупляюще нудной госпитальной жизни чего-либо отличавшегося от монотонного течения времени уже было достаточно. Поэтому Уссмак спросил:
— Ну и что же у тебя там?
Санитар снова оглянулся по сторонам, словно ждал, что откуда-нибудь из стены выпрыгнет начальник дисциплинарной комиссии и предъявит ему новые обвинения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194
— Кто сказал, что я плох в бою? Пулеметчик недоуменно уставился на него:
— Разве я что-то говорил?
Мальчишка привстал на одно колено, чтобы выстрелить, затем упал на спину почти что с изяществом циркового акробата. На Дэниелса брызнуло что-то горячее и мокрое. В колеблющемся свете пламени он различил у себя на руке серую с красными прожилками массу. Он лихорадочно обтер руку о брюки.
Бросив взгляд в сторону пулеметчика, Дэниелс увидел, что у того верхняя часть черепа снесена, словно топором. Оттуда текла густая лужа крови.
У Дэниелса не было времени позволить своему желудку вывернуться наизнанку, хотя тот был бы не прочь это сделать. Насколько Дэниелс понимал, он сейчас сражался на самой передовой позиции американских войск. Сержант выстрелил в одного из ящеров — думал, промахнулся, но маленькое чудовище рухнуло вниз. Затем он развернулся на четверть оборота и выстрелил 8 другого.
Остолоп совершенно не представлял, куда попала вторая пуля и попала ли вообще. Он отлично понимал, что, если и дальше стрелять из винтовки с затворам по тем, кто палит из автоматов, ему очень скоро прострелят задницу и все остальные части тела. Дэниелс схватил ручной пулемет. У мертвого пулеметчика остались еще две ленты. На какое-то время хватит.
Когда он нажал на курок, отдача ударила в плечо, словно сердитая лошадь. Пули брызнули, как струя воды из шланга. Долгая вспышка на конце ствола почти ослепила его, прежде чем он прекратил стрелять и снова забрался в укрытие. «Повоюй тут с такой чертовой игрушкой, — подумал он. — Плюешься из нее свинцом и надеешься, что эти чешуйчатые сволочи угодят под твои пули».
«И поле боя — тоже картинка из ада», — пришло Остолопу в голову. Кругом мрак, только сполохи пожара и вспышки от выстрелов, шум стрельбы и крики, эхом отдающиеся от полуразрушенных стен. А в воздухе — запах гари, сливающийся с запахами пота, крови и страха. Если это не ад, то что вообще тогда называется адом?
***
Корабль-госпиталь «Милосердный тринадцатый Император Поропсс» должен был бы показаться Уссмаку островком Родины. В какой-то степени так оно и было; нормальная температура, привычный свет, а не та чрезмерная голубизна, что простиралась над Тосев-3. И самое главное — никаких Больших Уродов, постоянно пытающихся тебя убить. Даже пища была лучше, чем та пастообразная дрянь, которую он ел на фронте. Уссмак должен был бы испытывать счастье.
Наверное, так бы оно и было, если бы он чувствовал себя хоть чуточку лучше.
Но когда Большие Уроды снесли башню его танка, он выбросился через водительский люк… прямо на участок с повышенной радиоактивностью. Позже Уссмака обнаружили солдаты в защитных костюмах; их дозиметры бешено стучали на этом месте. И теперь он находился на борту космического госпиталя — его чинили, чтобы вернуть на поле боя и позволить тосевитам изобрести новые способы превратить Уссмака в куски пережаренного рубленого мяса.
Поначалу лучевая болезнь вызывала у него сильную рвоту, не позволяющую получать у довольствие от хорошей госпитальной пищи. Но когда рвота поутихла, его стало тошнить уже от лечения. Уссмаку сделали полное переливание крови и ввели клеточный трансплантат для замены поврежденных кроветворных желез. Лекарства, угнетающе действующие на иммунную систему, и другие препараты, вызывающие подавление злокачественных генов, терзали не меньше, чем полученная доза радиации. Уссмак провалялся на койке немало дней, ощущая себя по-настоящему несчастным.
Теперь дело шло на поправку. Однако его душа продолжала сражаться против самого коварного заболевания, встречающегося в любом госпитале, — скуки. Уссмак прочел все, что смог, наигрался во все компьютерные игры, какие способен был выдержать. Ему хотелось снова вернуться в настоящий мир, даже если этим миром был Тосев-3, полный больших уродливых врагов с их большими уродливыми пушками, минами и прочими гадостями.
И в то же время Уссмак страшился возвращаться. Командование снова сделает его частью какого-нибудь наспех собранного экипажа (снова полная неизвестность характеров) и пошлет в те места, где он не слишком-то уютно себя чувствовал. На цго глазах погибли уже два экипажа. Сможет ли он выдержать такое же в третий раз и не сойти с ума? Или и его теперь ждет гибель? Это решило бы его проблемы, но не так, как хотелось бы Уссмаку.
В Палате послышалось шуршание: появился санитар, толкающий уборочную машину. Как и множество других самцов, выполняющих подобную грязную работу, у него на руках были нарисованы зеленые кольца, означающие, что он наказан за нарушение дисциплины. Скуки ради Уссмак стал раздумывать, в чек этот санитар провинился. Сейчас подобные праздные мысли были для него едва ля не единственным занятием.
Санитар сделал перерыв в своих бесконечных кружениях по палате и повернул одни глаз в сторону Уссмака.
— Знаешь, приятель, я видел тех, кто выглядит более счастливым, — заметил он.
— В самом деле? — отозвался Уссмак. — Я что-то не слышал, чтобы главнокомандующий издал приказ, обязывающий всех постоянно быть счастливыми.
— Чудак ты, приятель. — Рот санитара широко раскрылся. Они были вдвоем в палате, но санитар все равно обшарил глазами все помещение, прежде чем спросил:
— Скажи-ка, хочешь на какое-то время стать счастливым?
— Как это ты можешь сделать меня счастливым? — иронично усмехнулся Усемак.
«Разве что уберешься отсюда», — мысленно добавил он. Если этот мелкий нарушитель дисциплины не перестанет ему докучать, он выскажет это вслух.
Глаза санитара вновь забегали по комнате. Голос его понизился до таинственного полушепота:
— То, что тебе нужно, приятель, у меня с собой. Можешь мне верить.
— Что? — насмешливо спросил Уссмак. — Холодный сон и корабль, летящий на Родину? И все это — в твоей сумке, да? Расскажи мне что-нибудь поинтереснее.
Но его сарказм не обидел санитара.
— То, что у меня есть, приятель, лучше полета на Родичу, и, если хочешь, я с тобой поделюсь.
— Ничего не может быть лучше полета на Родину, — убежденно проговорил Уссмак. Между тем болтливый санитар подогрел в нем любопытство. Больших усилий это не составляло: среди отупляюще нудной госпитальной жизни чего-либо отличавшегося от монотонного течения времени уже было достаточно. Поэтому Уссмак спросил:
— Ну и что же у тебя там?
Санитар снова оглянулся по сторонам, словно ждал, что откуда-нибудь из стены выпрыгнет начальник дисциплинарной комиссии и предъявит ему новые обвинения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194