Элизабет поморщилась.
– Это мадам Гилле так сказала?
– Нет. Но она хочет видеть нас обеих в своем кабинете не позднее вечера в понедельник.
– В понедельник! Но, мама, ведь я только что приехала. Мне и так досталось, и ты по крайней мере могла бы оставить меня здесь до премьеры твоего фильма.
– Ни в коем случае. Я уже говорила, фестиваль – не для детей. И что бы ты по этому поводу ни думала, пока еще ты всего лишь ребенок. А будешь продолжать в том же духе, – добавила Карен, немного смягчившись, – так им и останешься.
В отчаянии Элизабет рухнула в кресло.
– Но это нечестно! Я столько пережила из-за этой несчастной поездки, а меня выставляют отсюда, как какую-нибудь преступницу!
Карен улыбнулась. Во многом ее дочь была похожа на нее. Эта уверенность, жажда независимости, и как горячо она отстаивает свои убеждения…
– Ну зачем тебе понадобилось сюда приезжать, Элизабет? И откуда ты взяла столько денег? – спросила Карен, взглянув на деньги, которые достала из кармана Элизабет.
– Ограбила всех, кого можно было. Эрин, Лизетт и, конечно, Питера.
– Ах да, конечно, Питера! – Несмотря на то, что злилась на парня, который пошел на поводу у Элизабет, Карен невольно подумала о нем с нежностью за трогательную заботу о ее дочери.
– Не сердись на Питера, пожалуйста, – попросила Элизабет. – Просто я не оставила ему другого выбора.
– Могу представить. Но ты еще не ответила на мой вопрос.
– Зачем я приехала? Я думала, и так все ясно. Мне хотелось к тебе.
– Но ведь эта причина не единственная!
Элизабет широко раскрыла глаза от удивления.
– Что ты имеешь в виду?
– Тебе хотелось доказать, что ты выросла, показать мне, что способна позаботиться о себе в самой сложной ситуации. А еще ты рассчитывала на то, что окажешься среди звезд и всего этого блеска.
Опустив голову, Элизабет ничего не ответила. В своих обвисших джинсах, рубашке из шотландки и грязных теннисках она казалась слишком несчастной, чтобы ее еще ругать. Карен положила руку на темные блестящие волосы дочери.
– Ах, деточка, известность не так прекрасна, как ты думаешь! По сравнению с тем, что приходится терять, часто получаешь не так уж и много.
– Но ведь тебе все удалось.
– Да, после немалых жертв, – согласилась Карен, отлично помня, как решение играть в «Небесных видениях» изменило всю ее жизнь. – Я не хочу, чтобы ты через это прошла.
– Тогда как же, по-твоему, я стану актрисой?
Закусив губу, Карен посмотрела в доверчивые глаза дочери, окинула взглядом ее девичью фигурку, только-только начинавшую обретать женственность.
– Неужели ты серьезно об этом думаешь, дорогая? Я имею в виду, привлекают ли тебя лишь блеск и слава? Или ты горишь желанием играть?
– Горю желанием играть, – повторила Элизабет.
Карен улыбнулась.
– А ты хоть знаешь, что значит гореть желанием?
Элизабет начала было что-то отвечать, однако вскоре запнулась и замолчала.
– Это когда необходимость играть заслоняет собой все остальное, – продолжала Карен, сев в кресло рядом с дочерью, и взяла ее руку в свои. – Заслоняет гордость, потому что твое «я» будет не раз раздавлено, и сострадание к другим, так как тебя могут выбрать на роль, которую месяцами репетировала другая актриса, и тем самым разрушить все ее надежды. Тебе придется подготовиться к долгим утомительным собеседованиям, во время которых ты встретишься с нетерпеливым, даже оскорбительным отношением режиссеров – причем многие из них окажутся такими же неудачниками, как и ты. Это борьба с собой за роль в пять строчек, за эпизод в радио– или телепередаче, которые, может, никогда не выйдут в эфир, за пьесу, которую через неделю отменят, – и все ради заработка, а его едва хватит, чтобы оплатить квартиру.
– Но это в театре, мама. А в Голливуде все по-другому.
– В Голливуде бывает и хуже. Он может стать волшебным и чудесным. А может быть грубым и жестоким. Тысячи девушек потеряли там не только мечты.
Элизабет уставилась на сломанный ноготь на мизинце.
– Разумеется, – немного помолчав, продолжала Карен, – все гораздо проще, если рядом есть свой человек – мама, например…
Элизабет тотчас же воспрянула духом.
– Ты серьезно? Значит, ты мне поможешь?
– При одном условии.
Девочка снова нахмурилась.
– При каком условии?
– Что ты получишь образование. Ты будешь брать уроки драмы и посмотришь, насколько ты талантлива и хватит ли у тебя на все это выдержки. И ты дашь себе немного времени, чтобы проверить, будешь ли ты так же гореть лет через шесть.
– По-моему, ты сказала «одно условие»? – вставила Элизабет.
– Прошу не умничать, сударыня. Так мы заключаем сделку или нет?
– А эти уроки драмы? Где я их буду брать?
– Ну, не знаю. Есть Американская академия искусств и наук, Театральная школа, Институт Ли Штрасберга.
– Но, мама, все это в Нью-Йорке. – Элизабет медленно встала – на ее лице читалась надежда и радость. – Неужели ты хочешь, чтобы я вернулась домой? И мне можно не оставаться в «Ле Берже»?
– Я думала, тебе там нравится…
– Мне нравилось. То есть нравится. Но Эрин так скучает по своим, в конце семестра она едет домой. Питер тоже заканчивает и переходит в Оксфорд. А без них… – Элизабет поколебалась. – По правде говоря, я тоже немного скучаю по дому, иногда…
Карен кивнула. Она и сама уже об этом догадалась. Однако у Элизабет слишком быстро менялось настроение, и было очень трудно разобраться, что она чувствует на самом деле.
– Тогда в понедельник мы можем поговорить об этом с мадам Гилле. Пока же, надеюсь, ты понимаешь, что я не потерплю плохих отметок, сумасшедших нарядов и мальчиков в твоей спальне.
Но Элизабет уже не слушала. Соскочив с кресла и схватив Карен за руки, она закружила ее по комнате.
– Обещаю! Я все обещаю. Мамочка, ты просто прелесть! Я так счастлива. – Неожиданно став серьезной, она перестала танцевать. – А ты думаешь, меня примут в «Ли Штрасберг»?
– Наверное, если ты покажешь себя подающей надежды и решительной.
Сияя от радости, Элизабет обняла Карен за шею и стиснула ее в объятиях.
– Я так и сделаю! Обещай, что ты будешь гордиться мной.
– Я уже горжусь тобой, детка. – Она шутя хлопнула ее пониже спины. – А сейчас прими-ка душ, надень пижаму, и мы с тобой пару часиков поспим.
Увернувшись, Элизабет озорно улыбнулась матери:
– Я согласна, но сначала, chere maman, ты тоже мне кое-что объяснишь.
Карен, которая уже стелила постель, засмеялась:
– И что же именно я должна тебе объяснить?
– Кто тот красавец, которого ты посылала меня спасать?
– Ну, что скажете?
Парикмахер Луизы Прэгер отступила назад с гордой улыбкой на круглом, как у пупсика, личике.
– О, Цецилия!
Сидя в своей спальне перед зеркалом, Луиза вглядывалась в собственное отражение с удовольствием и со страхом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102