И через это создавать ситуацию, когда все вокруг приходит в движение. Примерно так.
— У, как сложно…
— Очень сложно! — кивает Такахаси. — Вот почему я и решил завязать. Выйду наследующей станции и пересяду на другую линию.
— И что? Больше никогда к музыке не вернешься?
Он разводит руками:
— Может, и не придется…
— В фирму устроишься?
Такахаси качает головой:
— Нет. Служить не пойду.
— Чем же ты будешь заниматься? — спрашивает Мари, помолчав.
— Буду закон изучать. Всерьез. А потом сдам экзамен на адвоката.
Мари молчит. Но ее любопытство, похоже, слегка задето.
— Это, конечно, займет какое-то время, —добавляет он. — Вообще-то я числился на юрфаке. Но до сих пор из-за банды на лекции вообще не ходил. Если сейчас не налечь на учебу, догнать не получится. Большой мир — слишком непростая штука…
Официантка приносит кофе. Такахаси добавляет в чашку сливки, размешивает, звякая ложечкой, делает глоток.
— Если честно, я впервые в жизни решил всерьез чему-нибудь научиться. Хотя в школе особым лоботрясом не был. Не лучший ученик, но и не худший. Всегда вовремя соображал, что главное, что нет, потому и на экзаменах выкручивался неплохо. Уж это я умею. Так же и в институт поступил. Продолжай я в том же духе — устроился бы в приличную компанию. Потом бы женился, семью завел, как у всех… Так? Только однажды мне все это осточертело… Раз — и как отрезало.
— Ну а теперь чего? — осведомляется Мари.
— В смысле? Чего вдруг учиться решил?
— Ну да…
Такахаси берет в руки чашку и, прищурившись, смотрит на Мари. Словно заглядывает с улицы в дом через щелку в окне.
— Ты хочешь, чтобы я серьезно ответил?
— Ну конечно. Зачем, по-твоему, вопросы задают?
— Логично. Хотя многие спрашивают не ради смысла, а из вежливости.
— Не понимаю. Зачем бы я спрашивала из вежливости?
— Тоже верно… — Такахаси, задумавшись, звякает чашкой о блюдце. — Есть длинный ответ, а есть короткий. Тебе какой?
— Средний.
— Понятно. Ответ средней длины…
Он задумывается, подбирая формулировки.
— Два месяца, с апреля по июнь, я ходил в суд. В Токийский окружной суд на Касумигасэки. Задание было такое. Прослушать несколько процессов и составить рефераты для семинара. Э-э… Ты когда-нибудь бывала в суде?
Мари качает головой.
— Здание суда похоже на огромный кинотеатр, — продолжает Такахаси. — Список сегодняшних заседаний вывешивают на огромную доску у входа, а рядом пишут время, когда что идет. Выбирай, что интересно, заходи и слушай. Вход свободный. Только магнитофоны и камеры нельзя проносить. И еду. Разговаривать тоже запрещается. Кресла узенькие. Захрапишь — тут же предупреждение сделают. Хотя если учесть, что вход бесплатный, жаловаться не на что…
Он делает паузу.
— Я ходил слушать уголовные дела. Избиения, поджоги и убийства с ограблениями. Живут на свете подонки, они совершают всякие гадости, их ловят, приводят в суд и назначают им наказания. С такими, как правило, сразу все понятно. То ли дело экономические или интеллектуальные преступления. Вот там — ужас как запутано. Пока разберешься, где зло, где добро, голова кругом пойдет. Ну я-то думал, напишу по-быстрому рефераты, зачет получу — да на том все и кончится. Что-то вроде школьного сочинения «Как я провел лето»…
Вдруг умолкнув, он смотрит на свои ладони.
— Но пока я туда ходил и слушал все эти заседания, во мне вдруг проснулось какое-то странное любопытство. К этим людям — и к тому, за что их там судят. Как бы сказать… Перестал принимать их за людей, что ли? Очень необычное ощущение. Ведь как ни крути, а все они — совсем не такие, как я! Чужая порода какая-то. И живут в другом мире, и думают иначе, и поступают совсем не так. Будто между их миром и моим — высокая, прочная стена… То есть это поначалу мне так казалось. Ну разве нет? Уж в моей-то жизни никак невозможно совершить то, что натворили они. Я и человека-то не ударил ни разу. С детства ни на кого рука не поднималась… И потому я ходил на все эти суды, как на экскурсию. Глядя на всю их систему сверху вниз. Как на то, что не имеет ко мне ни малейшего отношения.
Такахаси поднимает голову, смотрит на Мари. И снова подбирает слова.
— Только знаешь… Чем больше я слушал все эти показания свидетелей, аргументы прокуроров и адвокатов, все эти оправдания обвиняемых, тем меньше во мне оставалось уверенности в чьей бы то ни было правоте. Стало вдруг казаться, что на самом деле никакой стены между нашими реальностями нет. А если и есть, то что-нибудь вроде сёдзи (Сёдзи — раздвижные декоративные двери из деревянных решеток, оклеенных белой бумагой. Неотъемлемая часть японского интерьера.): ткни пальцем — сразу в тот мир провалишься. Как будто в каждом из нас по ту сторону что-то скрывается, просто мы этого обычно не замечаем… Вот такое ощущение. Извини, если непонятно говорю.
Он провел пальцем по краю чашки.
— Но только я начал так думать — все сразу стало выглядеть по-другому. Вся эта система суда представилась мне каким-то странной формы животным…
— Животным?
— Ну да, чем-то вроде осьминога. Исполинского осьминога, который обитает глубоко на дне моря. Много тысяч лет он все ползет куда-то в темной морской пучине, перебирая щупальцами… И вот, слушая заседания суда, я постоянно представлял себе это животное. Иногда оно принимает форму Государства, иногда форму Закона. А иногда — форму чего-то совершенно ужасного и непотребного. Милю за милей ползет вперед, отращивая все новые и новые щупальца. И никто на свете не может его убить. Слишком оно всесильно, и слишком глубоко живет. И где у него сердце, никому не известно. Каждый раз, когда я его представлял, меня охватывал ужас. Ужас и отчаяние. Потому что убежать от него невозможно. Оно даже не различает, что ты — это ты, а я — это я. Вообще об этом не думает. Какие бы люди перед ним ни предстали — они тут же теряют лица и имена. Для него мы все — только числа. Порядковые номера…
Мари пристально смотрит парню в лицо.
Такахаси отхлебывает кофе.
— Не очень скучно рассказываю?
— Ну я же внимательно слушаю.
Он ставит чашку обратно на блюдце.
— Два года назад в Татикаве случилось убийство с поджогом. Один мужик зарубил топором двух стариков, мужа и жену, стащил их банковские книжки и печати, а чтобы уничтожить улики, дом вместе с трупами подпалил. Был сильный ветер, выгорело чуть ли не полквартала. Его присудили к высшей мере. Для сегодняшней Японии приговор обычный. За убийство двух и более человек, почти в любом случае, — смертная казнь через повешение. А тут еще и поджог… Сам мужик — мерзавец конченый. Ярко выраженная склонность к насилию, несколько судимостей, наркоман. Родная семья от него давным-давно отказалась. После каждой отсидки тут же новое преступление совершал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— У, как сложно…
— Очень сложно! — кивает Такахаси. — Вот почему я и решил завязать. Выйду наследующей станции и пересяду на другую линию.
— И что? Больше никогда к музыке не вернешься?
Он разводит руками:
— Может, и не придется…
— В фирму устроишься?
Такахаси качает головой:
— Нет. Служить не пойду.
— Чем же ты будешь заниматься? — спрашивает Мари, помолчав.
— Буду закон изучать. Всерьез. А потом сдам экзамен на адвоката.
Мари молчит. Но ее любопытство, похоже, слегка задето.
— Это, конечно, займет какое-то время, —добавляет он. — Вообще-то я числился на юрфаке. Но до сих пор из-за банды на лекции вообще не ходил. Если сейчас не налечь на учебу, догнать не получится. Большой мир — слишком непростая штука…
Официантка приносит кофе. Такахаси добавляет в чашку сливки, размешивает, звякая ложечкой, делает глоток.
— Если честно, я впервые в жизни решил всерьез чему-нибудь научиться. Хотя в школе особым лоботрясом не был. Не лучший ученик, но и не худший. Всегда вовремя соображал, что главное, что нет, потому и на экзаменах выкручивался неплохо. Уж это я умею. Так же и в институт поступил. Продолжай я в том же духе — устроился бы в приличную компанию. Потом бы женился, семью завел, как у всех… Так? Только однажды мне все это осточертело… Раз — и как отрезало.
— Ну а теперь чего? — осведомляется Мари.
— В смысле? Чего вдруг учиться решил?
— Ну да…
Такахаси берет в руки чашку и, прищурившись, смотрит на Мари. Словно заглядывает с улицы в дом через щелку в окне.
— Ты хочешь, чтобы я серьезно ответил?
— Ну конечно. Зачем, по-твоему, вопросы задают?
— Логично. Хотя многие спрашивают не ради смысла, а из вежливости.
— Не понимаю. Зачем бы я спрашивала из вежливости?
— Тоже верно… — Такахаси, задумавшись, звякает чашкой о блюдце. — Есть длинный ответ, а есть короткий. Тебе какой?
— Средний.
— Понятно. Ответ средней длины…
Он задумывается, подбирая формулировки.
— Два месяца, с апреля по июнь, я ходил в суд. В Токийский окружной суд на Касумигасэки. Задание было такое. Прослушать несколько процессов и составить рефераты для семинара. Э-э… Ты когда-нибудь бывала в суде?
Мари качает головой.
— Здание суда похоже на огромный кинотеатр, — продолжает Такахаси. — Список сегодняшних заседаний вывешивают на огромную доску у входа, а рядом пишут время, когда что идет. Выбирай, что интересно, заходи и слушай. Вход свободный. Только магнитофоны и камеры нельзя проносить. И еду. Разговаривать тоже запрещается. Кресла узенькие. Захрапишь — тут же предупреждение сделают. Хотя если учесть, что вход бесплатный, жаловаться не на что…
Он делает паузу.
— Я ходил слушать уголовные дела. Избиения, поджоги и убийства с ограблениями. Живут на свете подонки, они совершают всякие гадости, их ловят, приводят в суд и назначают им наказания. С такими, как правило, сразу все понятно. То ли дело экономические или интеллектуальные преступления. Вот там — ужас как запутано. Пока разберешься, где зло, где добро, голова кругом пойдет. Ну я-то думал, напишу по-быстрому рефераты, зачет получу — да на том все и кончится. Что-то вроде школьного сочинения «Как я провел лето»…
Вдруг умолкнув, он смотрит на свои ладони.
— Но пока я туда ходил и слушал все эти заседания, во мне вдруг проснулось какое-то странное любопытство. К этим людям — и к тому, за что их там судят. Как бы сказать… Перестал принимать их за людей, что ли? Очень необычное ощущение. Ведь как ни крути, а все они — совсем не такие, как я! Чужая порода какая-то. И живут в другом мире, и думают иначе, и поступают совсем не так. Будто между их миром и моим — высокая, прочная стена… То есть это поначалу мне так казалось. Ну разве нет? Уж в моей-то жизни никак невозможно совершить то, что натворили они. Я и человека-то не ударил ни разу. С детства ни на кого рука не поднималась… И потому я ходил на все эти суды, как на экскурсию. Глядя на всю их систему сверху вниз. Как на то, что не имеет ко мне ни малейшего отношения.
Такахаси поднимает голову, смотрит на Мари. И снова подбирает слова.
— Только знаешь… Чем больше я слушал все эти показания свидетелей, аргументы прокуроров и адвокатов, все эти оправдания обвиняемых, тем меньше во мне оставалось уверенности в чьей бы то ни было правоте. Стало вдруг казаться, что на самом деле никакой стены между нашими реальностями нет. А если и есть, то что-нибудь вроде сёдзи (Сёдзи — раздвижные декоративные двери из деревянных решеток, оклеенных белой бумагой. Неотъемлемая часть японского интерьера.): ткни пальцем — сразу в тот мир провалишься. Как будто в каждом из нас по ту сторону что-то скрывается, просто мы этого обычно не замечаем… Вот такое ощущение. Извини, если непонятно говорю.
Он провел пальцем по краю чашки.
— Но только я начал так думать — все сразу стало выглядеть по-другому. Вся эта система суда представилась мне каким-то странной формы животным…
— Животным?
— Ну да, чем-то вроде осьминога. Исполинского осьминога, который обитает глубоко на дне моря. Много тысяч лет он все ползет куда-то в темной морской пучине, перебирая щупальцами… И вот, слушая заседания суда, я постоянно представлял себе это животное. Иногда оно принимает форму Государства, иногда форму Закона. А иногда — форму чего-то совершенно ужасного и непотребного. Милю за милей ползет вперед, отращивая все новые и новые щупальца. И никто на свете не может его убить. Слишком оно всесильно, и слишком глубоко живет. И где у него сердце, никому не известно. Каждый раз, когда я его представлял, меня охватывал ужас. Ужас и отчаяние. Потому что убежать от него невозможно. Оно даже не различает, что ты — это ты, а я — это я. Вообще об этом не думает. Какие бы люди перед ним ни предстали — они тут же теряют лица и имена. Для него мы все — только числа. Порядковые номера…
Мари пристально смотрит парню в лицо.
Такахаси отхлебывает кофе.
— Не очень скучно рассказываю?
— Ну я же внимательно слушаю.
Он ставит чашку обратно на блюдце.
— Два года назад в Татикаве случилось убийство с поджогом. Один мужик зарубил топором двух стариков, мужа и жену, стащил их банковские книжки и печати, а чтобы уничтожить улики, дом вместе с трупами подпалил. Был сильный ветер, выгорело чуть ли не полквартала. Его присудили к высшей мере. Для сегодняшней Японии приговор обычный. За убийство двух и более человек, почти в любом случае, — смертная казнь через повешение. А тут еще и поджог… Сам мужик — мерзавец конченый. Ярко выраженная склонность к насилию, несколько судимостей, наркоман. Родная семья от него давным-давно отказалась. После каждой отсидки тут же новое преступление совершал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36