Вся прозрачная, будто светится. Даже я, ее сестра, глаз не могу отвести.
— Прямо спящая красавица какая-то, — грустно улыбается Букашка.
— И не говорите…
— Значит, кто-то ее поцелует — и она проснется?
— Хорошо бы, — вздыхает Мари.
Обе замолкают. Букашка вертит в руках пульт телевизора. Далеко за окном завывает сирена «скорой помощи».
— Мари-тян! А ты веришь в переселение душ?
Мари качает головой:
— Скорее нет.
— Думаешь, следующей жизни не бывает?
— Да я как-то глубоко не задумывалась… Но, помоему, верить в такие вещи у человека нет никаких оснований.
— Что же, мы умрем — и больше ничего не будет? Сплошное My?
— В общем, наверное, да.
— А мне кажется, переселение душ обязательно есть. Ведь если представить, что его не бывает, — тогда и жить слишком страшно. Я, например, никак не могу понять, что такое My. Даже представить не получается…
— My — это когда вообще ничего нет. Поэтому ни понимать, ни представлять его незачем.
— Ну а если тебе вдруг понадобилось понять, что такое My? Что будешь делать? Может, ты просто еще ни разу не умирала? Может, только разок умерев, сообразишь, о чем речь?
— Да… Возможно.
— Когда я обо всем этом думать начинаю, так страшно делается, — говорит Букашка. — Аж горло перехватывает, и гусиная кожа по всему телу. Прямо вся каменею сразу. Ведь если так, то уж лучше верить в следующую жизнь. Все веселее. В какую бы зверюгу я дальше ни переродилась — в лошадь там, или в улитку, — это все-таки возможно представить. Пускай ты даже не подозреваешь, кем будешь дальше, всегда остается какойто следующий шанс…
— Ну, не знаю… — говорит Мари. — Мне все-таки проще думать, что после смерти не будет уже ничего.
— Это, наверное, потому, что у тебя сильная психика.
— У меня?
Букашка кивает:
— Ты, похоже, саму себя крепко держишь в руках.
Мари качает головой:
— Скажете тоже. Я же ничего не удерживаю… С самого детства никогда в себя не верила. Вечно перед всеми робела. В школе меня дразнили по любому поводу. До сих пор внутри этот страх сидит: ну вот, сейчас опять дразнить начнут. Даже сны об этом снятся постоянно.
— Но ты ведь стараешься от этого избавиться, правда же? От всех этих страхов, от дурных воспоминаний… И потихоньку-полегоньку у тебя получается, верно?
— Потихоньку-полегоньку, — кивает Мари. — Видно, характер такой. На месте стоять не могу. Вечно заставляю себя что-то делать. Какие-то усилия прилагаю.
— Вот-вот. В одиночку — тюк, тюк. Как дровосек в лесу…
— Ну, примерно.
— Вот я об этом и говорю. Здорово, когда люди так могут.
— Когда стараются?
— Когда могут заставить себя постараться.
— Даже если они больше ни на что не способны?
Букашка молча улыбается.
Мари размышляет над ее словами, потом говорит:
— Конечно, какое-то время я боролась за себя, строила свой мирок. И теперь всегда могу спрятаться в том мирке и хоть немного расслабиться. Одна. Как улитка в панцире. Но ведь мне потому и пришлось сооружать этот панцирь, что сама я — беззащитный слизняк. Да и для внешнего мира мой мирок совсем крошечный и ничтожный. Как хижина из картонных ящиков. Ветер дунул посильнее — все тут же и развалилось…
— У тебя парень есть? — вдруг спрашивает Букашка.
Мари качает головой.
— Так, может, ты еще девочка?
Мари краснеет, потом чуть заметно кивает:
— Ага.
— А чего ты стесняешься? Ничего стыдного нет.
— Угу.
— Что ж, никто пока не нравился?
— Встречалась кое с кем. Да все как-то…
— Нравился, но не настолько?
— В общем, да, — кивает Мари. — Что-то в нем, конечно, было, но до этого доводить как-то не захотелось… Я сама плохо поняла.
— Ну и ладно, подумаешь. Не захотелось — и не надо. Здесь-то чего себя заставлять? Я вот, честно сказать, с целой кучей мужчин переспала. Но если подумать — все это было скорее от страха. Когда меня мужики, не очень хотели — боялась, что вообще никому не нужна. А когда хотели — не могла отказать как следует. Вот и все, без вариантов. А в сексе из страха ничего приятного нет. С каждым разом все меньше понимаешь, зачем на свете живешь… Соображаешь, о чем я?
— Кажется, да.
— Ну вот. Встретишь кого надо — тогда и в себе уверенности побольше будет, чем до сих пор. А с середины на половину хорошие дела не делаются. Некоторые вещи на свете получаются только в одиночку. А некоторые — только вдвоем. Уметь их совмещать — хорошая штука. А вот путать одно с другим никуда не годится.
Мари кивает.
Букашка задумчиво теребит мочку уха.
— Я, к сожалению, все это поняла слишком поздно…
— Послушайте, Букашка…
— Ну?
— Вы же обязательно убежите, правда?
— Ох, — качает головой Букашка. — Иногда кажется, что я убегаю от собственной тени. Хоть на край света от нее уматывай — она все равно за пятки цепляется. Разве можно оторваться от своей тени?
— Но, может, это не так? — говорит Мари. И, немного подумав, добавляет: — Может, это не ваша тень, а что-то совсем другое?
Букашка задумывается. И наконец кивает:
— Да уж… Придется разобраться с ней до конца. Ничего другого не остается.
Она смотрит на часы, крепко потягивается и встает.
— Ну что… Пойду поработаю. Ты поспи немного, а как рассветет — езжай домой. Договорились?
— Ага.
— За сестру не волнуйся, все будет хорошо. Мне почему-то кажется.
— Спасибо, — кивает Мари.
— Вы с сестрой, видно, не очень ладите… Но ведь когда-то было и по-другому. Вспомни тот момент, когда ты почувствовала, что на всем белом свете она для тебя — самый родной человек. Сразу, может, и не припомнишь. Но если постараешься, что-нибудь всплывет обязательно. Все-таки семья — это очень долгие отношения. И этот момент хоть однажды, да наступал…
— Я постараюсь, — обещает Мари.
— Я и сама часто о прошлом думаю, — продолжает Букашка. — Особенно теперь… И вот что замечаю. Если очень хорошо, изо всех сил постараться, можно вызывать из прошлого любые воспоминания. Все, что с тобой в жизни случилось. Все, что сама считала давно забытым. Только настройся на правильный ритм, оно тут же — раз! — и выскакивает. Из глубины памяти — прямо тебе в мозги. Но знаешь, что самое интересное? Наша память — ужасно странная штука. Такой огромный шкаф с ящиками, забитый чем попало. Лишние знания, бесполезная информация, бредовые мысли забивают этот шкаф сверху донизу. А чего-то действительно важного не раскопать, хоть тресни…
Стоя посреди номера, Букашка помахивает пультом от телевизора.
— И вот что я думаю. Для того чтобы жить, человеку нужны воспоминания, как топливо. Все равно какие воспоминания. Дорогие или никчемные, суперважные или нелепые — все они просто топливо. Газетная реклама или философские трактаты, грязная порнуха или десятитысячные банкноты — для огня, в который их бросают, все это просто бумага. Не будет же огонь полыхать по-разному, завывая то и дело:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Прямо спящая красавица какая-то, — грустно улыбается Букашка.
— И не говорите…
— Значит, кто-то ее поцелует — и она проснется?
— Хорошо бы, — вздыхает Мари.
Обе замолкают. Букашка вертит в руках пульт телевизора. Далеко за окном завывает сирена «скорой помощи».
— Мари-тян! А ты веришь в переселение душ?
Мари качает головой:
— Скорее нет.
— Думаешь, следующей жизни не бывает?
— Да я как-то глубоко не задумывалась… Но, помоему, верить в такие вещи у человека нет никаких оснований.
— Что же, мы умрем — и больше ничего не будет? Сплошное My?
— В общем, наверное, да.
— А мне кажется, переселение душ обязательно есть. Ведь если представить, что его не бывает, — тогда и жить слишком страшно. Я, например, никак не могу понять, что такое My. Даже представить не получается…
— My — это когда вообще ничего нет. Поэтому ни понимать, ни представлять его незачем.
— Ну а если тебе вдруг понадобилось понять, что такое My? Что будешь делать? Может, ты просто еще ни разу не умирала? Может, только разок умерев, сообразишь, о чем речь?
— Да… Возможно.
— Когда я обо всем этом думать начинаю, так страшно делается, — говорит Букашка. — Аж горло перехватывает, и гусиная кожа по всему телу. Прямо вся каменею сразу. Ведь если так, то уж лучше верить в следующую жизнь. Все веселее. В какую бы зверюгу я дальше ни переродилась — в лошадь там, или в улитку, — это все-таки возможно представить. Пускай ты даже не подозреваешь, кем будешь дальше, всегда остается какойто следующий шанс…
— Ну, не знаю… — говорит Мари. — Мне все-таки проще думать, что после смерти не будет уже ничего.
— Это, наверное, потому, что у тебя сильная психика.
— У меня?
Букашка кивает:
— Ты, похоже, саму себя крепко держишь в руках.
Мари качает головой:
— Скажете тоже. Я же ничего не удерживаю… С самого детства никогда в себя не верила. Вечно перед всеми робела. В школе меня дразнили по любому поводу. До сих пор внутри этот страх сидит: ну вот, сейчас опять дразнить начнут. Даже сны об этом снятся постоянно.
— Но ты ведь стараешься от этого избавиться, правда же? От всех этих страхов, от дурных воспоминаний… И потихоньку-полегоньку у тебя получается, верно?
— Потихоньку-полегоньку, — кивает Мари. — Видно, характер такой. На месте стоять не могу. Вечно заставляю себя что-то делать. Какие-то усилия прилагаю.
— Вот-вот. В одиночку — тюк, тюк. Как дровосек в лесу…
— Ну, примерно.
— Вот я об этом и говорю. Здорово, когда люди так могут.
— Когда стараются?
— Когда могут заставить себя постараться.
— Даже если они больше ни на что не способны?
Букашка молча улыбается.
Мари размышляет над ее словами, потом говорит:
— Конечно, какое-то время я боролась за себя, строила свой мирок. И теперь всегда могу спрятаться в том мирке и хоть немного расслабиться. Одна. Как улитка в панцире. Но ведь мне потому и пришлось сооружать этот панцирь, что сама я — беззащитный слизняк. Да и для внешнего мира мой мирок совсем крошечный и ничтожный. Как хижина из картонных ящиков. Ветер дунул посильнее — все тут же и развалилось…
— У тебя парень есть? — вдруг спрашивает Букашка.
Мари качает головой.
— Так, может, ты еще девочка?
Мари краснеет, потом чуть заметно кивает:
— Ага.
— А чего ты стесняешься? Ничего стыдного нет.
— Угу.
— Что ж, никто пока не нравился?
— Встречалась кое с кем. Да все как-то…
— Нравился, но не настолько?
— В общем, да, — кивает Мари. — Что-то в нем, конечно, было, но до этого доводить как-то не захотелось… Я сама плохо поняла.
— Ну и ладно, подумаешь. Не захотелось — и не надо. Здесь-то чего себя заставлять? Я вот, честно сказать, с целой кучей мужчин переспала. Но если подумать — все это было скорее от страха. Когда меня мужики, не очень хотели — боялась, что вообще никому не нужна. А когда хотели — не могла отказать как следует. Вот и все, без вариантов. А в сексе из страха ничего приятного нет. С каждым разом все меньше понимаешь, зачем на свете живешь… Соображаешь, о чем я?
— Кажется, да.
— Ну вот. Встретишь кого надо — тогда и в себе уверенности побольше будет, чем до сих пор. А с середины на половину хорошие дела не делаются. Некоторые вещи на свете получаются только в одиночку. А некоторые — только вдвоем. Уметь их совмещать — хорошая штука. А вот путать одно с другим никуда не годится.
Мари кивает.
Букашка задумчиво теребит мочку уха.
— Я, к сожалению, все это поняла слишком поздно…
— Послушайте, Букашка…
— Ну?
— Вы же обязательно убежите, правда?
— Ох, — качает головой Букашка. — Иногда кажется, что я убегаю от собственной тени. Хоть на край света от нее уматывай — она все равно за пятки цепляется. Разве можно оторваться от своей тени?
— Но, может, это не так? — говорит Мари. И, немного подумав, добавляет: — Может, это не ваша тень, а что-то совсем другое?
Букашка задумывается. И наконец кивает:
— Да уж… Придется разобраться с ней до конца. Ничего другого не остается.
Она смотрит на часы, крепко потягивается и встает.
— Ну что… Пойду поработаю. Ты поспи немного, а как рассветет — езжай домой. Договорились?
— Ага.
— За сестру не волнуйся, все будет хорошо. Мне почему-то кажется.
— Спасибо, — кивает Мари.
— Вы с сестрой, видно, не очень ладите… Но ведь когда-то было и по-другому. Вспомни тот момент, когда ты почувствовала, что на всем белом свете она для тебя — самый родной человек. Сразу, может, и не припомнишь. Но если постараешься, что-нибудь всплывет обязательно. Все-таки семья — это очень долгие отношения. И этот момент хоть однажды, да наступал…
— Я постараюсь, — обещает Мари.
— Я и сама часто о прошлом думаю, — продолжает Букашка. — Особенно теперь… И вот что замечаю. Если очень хорошо, изо всех сил постараться, можно вызывать из прошлого любые воспоминания. Все, что с тобой в жизни случилось. Все, что сама считала давно забытым. Только настройся на правильный ритм, оно тут же — раз! — и выскакивает. Из глубины памяти — прямо тебе в мозги. Но знаешь, что самое интересное? Наша память — ужасно странная штука. Такой огромный шкаф с ящиками, забитый чем попало. Лишние знания, бесполезная информация, бредовые мысли забивают этот шкаф сверху донизу. А чего-то действительно важного не раскопать, хоть тресни…
Стоя посреди номера, Букашка помахивает пультом от телевизора.
— И вот что я думаю. Для того чтобы жить, человеку нужны воспоминания, как топливо. Все равно какие воспоминания. Дорогие или никчемные, суперважные или нелепые — все они просто топливо. Газетная реклама или философские трактаты, грязная порнуха или десятитысячные банкноты — для огня, в который их бросают, все это просто бумага. Не будет же огонь полыхать по-разному, завывая то и дело:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36