Самые обычные подушка и одеяло. Не символические, не абстрактные, совершенно реальные. Никаких ответов на вопросы не предлагают. Эри проводит пальцами по лицу. Ее руки опускаются ниже, ощупывают грудь под пижамой. Красивое лицо, полная высокая грудь. «Это я. Эти грудь и лицо — мои», — словно хочет сказать себе Эри. Но почему-то в том не уверена.
Тошнота прошла, но качает по-прежнему. Как будто из-под нее вдруг выдернули опору и она летит в какуюто пропасть. Будто в Эри не осталось внутренностей и она превратилась в полую куклу. Будто все, из чего она состояла, — ее органы, ее чувства, мысли, память и ощущения, — одно за другим ампутировал искусный хирург.
И Эри превратилась в Ничто. Теперь она — лишь емкость для заполнения чужой реальностью.
Отчаяние накрывает ее, как волна. «Нет! Хочу остаться собой!» — кричит она во весь голос. Но крики не слышны даже ей самой.
«Нужно еще раз заснуть, — решает она. — Вот было бы здорово заснуть покрепче — и проснуться в родном и привычном мире!» И впрямь, соглашаемся мы. Похоже, это единственный способ отсюда выбраться. По крайней мере, попробовать стоит. Но сон, которым она уснула в последний раз, по вызову не является. Да и проспала она слишком долго. Так долго и так глубоко, что ее прошлый мир уже затерялся где-то далеко позади.
Эри вертит в пальцах карандаш. В надежде, что он разбудит в ней хоть какие-то воспоминания. Но одинокий, забытый кем-то карандаш только сильнее подчеркивает ее одиночество. Она разжимает пальцы, карандаш летит на пол. Она сворачивается калачиком под одеялом и закрывает глаза.
«Никто не знает, где я, — думает она. — Это я поняла. Никто на свете не знает, что я здесь…» Мы — знаем. Но показать ей этого не в состоянии.
Мы смотрим сверху на съежившуюся фигурку. Точка нашего зрения плавно поднимается выше. Мы прошиваем насквозь потолок, но продолжаем смотреть. Кровать со спящей Эри Асаи уменьшается с каждой секундой и наконец исчезает. Мы улетаем воображаемым затылком вверх все быстрее, и уже очень скоро выходим из земной стратосферы. Земля делается все меньше, за тем исчезает и она. Наша точка зрения улетает назад в Пустоту с огромной скоростью, управлять которой уже никому не под силу.
И вот наконец мы снова в комнате Эри Асаи. В кровати никого нет. Телевизор включен. На экране мельтешит черно-белая песчаная буря. В динамиках — назойливый шум помех. Мы рассеянно смотрим на эту бурю. В комнате постепенно темнеет. Экран гаснет, и черная мгла затапливает все вокруг. Мари и Такахаси сидят на скамейке в парке. Парк совсем крошечный — узкая полоска деревьев посреди мегаполиса. За деревьями громоздятся старые многоэтажки. В углу парка — детская площадка: две пары качелей, колонка с питьевой водой, яркие ртутные фонари. Над скамейкой чернеют широкие кроны деревьев. Вдоль дорожки тянутся кусты. Палые листья усеяли землю вокруг и сухо шуршат при ходьбе. Четыре утра. Кроме этой парочки, в парке нет ни души. Серп луны поблескивает острым лезвием в осенней ночи. Мари держит на коленях белого котенка и кормит его сэндвичем с бумажной салфетки. Котенок жадно ест, а Мари гладит его по спине. Еще семь или восемь кошек наблюдают за ними издалека.
— Когда я в «Альфавиле» работал, приходил сюда часто, — говорит Такахаси. — В перерывах. Принесешь им чего-нибудь вкусненького — они себя погладить дают. Теперь-то я квартиру снимаю, хозяева кошку держать не дают. А погладить иногда хочется. Уж очень привык.
— Когда жил с родителями?
— Ну да. Братьев-сестер у меня не было. Вот я все Детство с кошками прожил…
— А собак не любишь?
— Собак тоже люблю. Сам троих вырастил. Но кошек все-таки больше. Они мне по характеру подходят.
— А у меня ни кошки, ни собаки не было никогда, — признается Мари. — У сестры аллергия на шерсть. Как начнет чихать — не остановишь…
— Серьезно?
— Ага. У нее с детства была аллергия на все что угодно. На кедровую пыльцу, на свинину, на скумбрию, на креветки, на свежую краску… Ну и еще много на что.
— На свежую краску? — Такахаси озадаченно морщит лоб. — Никогда о такой аллергии не слышал.
— Ну вот, есть и такая. Очень противная, кстати.
— А какие симптомы?
— Сыпь по всему телу, и дышать трудно. Чтобы не задохнуться, срочно в больницу бежит.
— Что — всякий раз, как унюхает свежую краску?
— Ну, не всякий… Изредка.
— Даже изредка — ужасно, наверное.
Мари молча гладит котенка.
— А у тебя какая? — спрашивает Такахаси.
— Аллергия?
— Ага.
— У меня ничего такого нет, — пожимает плечами Мари. — Даже не болела серьезно ни разу. Так у нас в семье и повелось. Старшая сестра — хрупкая Белоснежка, а младшая — здоровая Горная Козочка…
— И все потому, что две Белоснежки в одном доме не нужны?
Мари кивает.
— Зато горных козочек выращивать куда приятнее. И от свежей краски голова не болит.
Мари укоризненно смотрит на него:
— Можно подумать, проблема только в этом.
— Конечно, не только в этом, — кивает Такахаси. — Я понимаю… Ты, кстати, еще не мерзнешь?
— Да нет, все в порядке.
Мари отламывает от сэндвича еще кусок. Оголодавший котенок снова набрасывается на еду.
Такахаси долго колеблется, не зная, стоит ли начинать новую тему. Но в итоге решается.
— На самом деле однажды мне довелось поговорить с твоей сестрой. Всего однажды. Но очень серьезно и долго.
Мари поднимает голову и пристально глядит на него:
— Когда это было?
— В этом году, в апреле. Я искал один диск, ближе к вечеру решил заскочить в «Тауэр Рекордз». И у входа столкнулся с Эри Асаи. Я был один, она тоже. Ну, привет-привет, разговорились… Стояли болтали, стоять надоело — зашли в ближайшее кафе. Первые полчаса языками чесали о том, о сем. Все-таки не каждый день на улице одноклассника встретишь. Кто чем занимается, кто куда делся и все такое… А потом она сама предложила: пойдем, говорит, чего-нибудь выпьем. И уже в баре переключилась на очень личные вещи. В общем, как бы сказать… Похоже, у нее скопилось много проблем.
— Очень личных?
— Ну да…
Мари не понимает:
— Странно. Но почему она заговорила о них с тобой? Вы ведь и не дружили никогда, и характеры у вас совершенно разные…
— Друзьями не были, это точно. Два года назад, в бассейне, впервые о чем-то вообще поболтали. Я даже сомневаюсь, что она помнит, как меня зовут…
Ничего не говоря, Мари гладит котенка на коленях.
— Просто именно тогда, в тот вечер, ей захотелось хоть с кем-нибудь поговорить, — продолжает Такахаси. — Наверное, для таких разговоров больше подходят закадычные подруги. Но, может, у нее нет подруг, которым бы она такое доверила. Вот и выбрала меня, раз уж я подвернулся. Хотя мог бы подвернуться и кто-нибудь другой.
— И все-таки — почему именно ты? Насколько я знаю, с парнями у нее никогда комплексов не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Тошнота прошла, но качает по-прежнему. Как будто из-под нее вдруг выдернули опору и она летит в какуюто пропасть. Будто в Эри не осталось внутренностей и она превратилась в полую куклу. Будто все, из чего она состояла, — ее органы, ее чувства, мысли, память и ощущения, — одно за другим ампутировал искусный хирург.
И Эри превратилась в Ничто. Теперь она — лишь емкость для заполнения чужой реальностью.
Отчаяние накрывает ее, как волна. «Нет! Хочу остаться собой!» — кричит она во весь голос. Но крики не слышны даже ей самой.
«Нужно еще раз заснуть, — решает она. — Вот было бы здорово заснуть покрепче — и проснуться в родном и привычном мире!» И впрямь, соглашаемся мы. Похоже, это единственный способ отсюда выбраться. По крайней мере, попробовать стоит. Но сон, которым она уснула в последний раз, по вызову не является. Да и проспала она слишком долго. Так долго и так глубоко, что ее прошлый мир уже затерялся где-то далеко позади.
Эри вертит в пальцах карандаш. В надежде, что он разбудит в ней хоть какие-то воспоминания. Но одинокий, забытый кем-то карандаш только сильнее подчеркивает ее одиночество. Она разжимает пальцы, карандаш летит на пол. Она сворачивается калачиком под одеялом и закрывает глаза.
«Никто не знает, где я, — думает она. — Это я поняла. Никто на свете не знает, что я здесь…» Мы — знаем. Но показать ей этого не в состоянии.
Мы смотрим сверху на съежившуюся фигурку. Точка нашего зрения плавно поднимается выше. Мы прошиваем насквозь потолок, но продолжаем смотреть. Кровать со спящей Эри Асаи уменьшается с каждой секундой и наконец исчезает. Мы улетаем воображаемым затылком вверх все быстрее, и уже очень скоро выходим из земной стратосферы. Земля делается все меньше, за тем исчезает и она. Наша точка зрения улетает назад в Пустоту с огромной скоростью, управлять которой уже никому не под силу.
И вот наконец мы снова в комнате Эри Асаи. В кровати никого нет. Телевизор включен. На экране мельтешит черно-белая песчаная буря. В динамиках — назойливый шум помех. Мы рассеянно смотрим на эту бурю. В комнате постепенно темнеет. Экран гаснет, и черная мгла затапливает все вокруг. Мари и Такахаси сидят на скамейке в парке. Парк совсем крошечный — узкая полоска деревьев посреди мегаполиса. За деревьями громоздятся старые многоэтажки. В углу парка — детская площадка: две пары качелей, колонка с питьевой водой, яркие ртутные фонари. Над скамейкой чернеют широкие кроны деревьев. Вдоль дорожки тянутся кусты. Палые листья усеяли землю вокруг и сухо шуршат при ходьбе. Четыре утра. Кроме этой парочки, в парке нет ни души. Серп луны поблескивает острым лезвием в осенней ночи. Мари держит на коленях белого котенка и кормит его сэндвичем с бумажной салфетки. Котенок жадно ест, а Мари гладит его по спине. Еще семь или восемь кошек наблюдают за ними издалека.
— Когда я в «Альфавиле» работал, приходил сюда часто, — говорит Такахаси. — В перерывах. Принесешь им чего-нибудь вкусненького — они себя погладить дают. Теперь-то я квартиру снимаю, хозяева кошку держать не дают. А погладить иногда хочется. Уж очень привык.
— Когда жил с родителями?
— Ну да. Братьев-сестер у меня не было. Вот я все Детство с кошками прожил…
— А собак не любишь?
— Собак тоже люблю. Сам троих вырастил. Но кошек все-таки больше. Они мне по характеру подходят.
— А у меня ни кошки, ни собаки не было никогда, — признается Мари. — У сестры аллергия на шерсть. Как начнет чихать — не остановишь…
— Серьезно?
— Ага. У нее с детства была аллергия на все что угодно. На кедровую пыльцу, на свинину, на скумбрию, на креветки, на свежую краску… Ну и еще много на что.
— На свежую краску? — Такахаси озадаченно морщит лоб. — Никогда о такой аллергии не слышал.
— Ну вот, есть и такая. Очень противная, кстати.
— А какие симптомы?
— Сыпь по всему телу, и дышать трудно. Чтобы не задохнуться, срочно в больницу бежит.
— Что — всякий раз, как унюхает свежую краску?
— Ну, не всякий… Изредка.
— Даже изредка — ужасно, наверное.
Мари молча гладит котенка.
— А у тебя какая? — спрашивает Такахаси.
— Аллергия?
— Ага.
— У меня ничего такого нет, — пожимает плечами Мари. — Даже не болела серьезно ни разу. Так у нас в семье и повелось. Старшая сестра — хрупкая Белоснежка, а младшая — здоровая Горная Козочка…
— И все потому, что две Белоснежки в одном доме не нужны?
Мари кивает.
— Зато горных козочек выращивать куда приятнее. И от свежей краски голова не болит.
Мари укоризненно смотрит на него:
— Можно подумать, проблема только в этом.
— Конечно, не только в этом, — кивает Такахаси. — Я понимаю… Ты, кстати, еще не мерзнешь?
— Да нет, все в порядке.
Мари отламывает от сэндвича еще кусок. Оголодавший котенок снова набрасывается на еду.
Такахаси долго колеблется, не зная, стоит ли начинать новую тему. Но в итоге решается.
— На самом деле однажды мне довелось поговорить с твоей сестрой. Всего однажды. Но очень серьезно и долго.
Мари поднимает голову и пристально глядит на него:
— Когда это было?
— В этом году, в апреле. Я искал один диск, ближе к вечеру решил заскочить в «Тауэр Рекордз». И у входа столкнулся с Эри Асаи. Я был один, она тоже. Ну, привет-привет, разговорились… Стояли болтали, стоять надоело — зашли в ближайшее кафе. Первые полчаса языками чесали о том, о сем. Все-таки не каждый день на улице одноклассника встретишь. Кто чем занимается, кто куда делся и все такое… А потом она сама предложила: пойдем, говорит, чего-нибудь выпьем. И уже в баре переключилась на очень личные вещи. В общем, как бы сказать… Похоже, у нее скопилось много проблем.
— Очень личных?
— Ну да…
Мари не понимает:
— Странно. Но почему она заговорила о них с тобой? Вы ведь и не дружили никогда, и характеры у вас совершенно разные…
— Друзьями не были, это точно. Два года назад, в бассейне, впервые о чем-то вообще поболтали. Я даже сомневаюсь, что она помнит, как меня зовут…
Ничего не говоря, Мари гладит котенка на коленях.
— Просто именно тогда, в тот вечер, ей захотелось хоть с кем-нибудь поговорить, — продолжает Такахаси. — Наверное, для таких разговоров больше подходят закадычные подруги. Но, может, у нее нет подруг, которым бы она такое доверила. Вот и выбрала меня, раз уж я подвернулся. Хотя мог бы подвернуться и кто-нибудь другой.
— И все-таки — почему именно ты? Насколько я знаю, с парнями у нее никогда комплексов не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36