– Я думаю, лучше его приберечь в качестве подарка на помолвку, если она состоится до Рождества.
Хотя голос ее был ровным, но в глазах был влажный отблеск от канделябра и у рта появилась печальная складка, у этого нежно очерченного рта.
– Не хотите ли это примерить?
Он услышал себя издалека. Вновь ощущение легкости охватило его. Сэмьюэл почувствовал, что его захватывает прибой, поднимающийся перед штормом.
– О нет, я не могу.
– Я бы хотел увидеть его. Он пытался казаться безразличным.
Мистер Джерард также был одет для обеда, в черном смокинге и белом галстуке.
– В ювелирной лавке были одни мужчины.
– Нам пора идти, они собираются. Он достал ожерелье из футляра и подошел к секретеру с зеркалом.
– Подойдите сюда, мисс Этуаль. У меня на службе вы еще не успели хорошо поработать.
Она сжала губы. Опустила голову и подошла к тому месту, где он ее ждал. Сэмьюэл отодвинул стул от секретера, и она уселась на него, сжимая руки на коленях, спиной к нему.
Стараясь не коснуться девушки, он обвил украшение вокруг ее шеи. Но ожерелье было сделано с таким расчетом, чтобы оно плотно облегало шею, а поэтому имело маленькую скрытую застежку, и ему пришлось дотронуться пальцами до ее затылка и шеи.
Легкий нижний локон ее прически коснулся его руки. Он почувствовал тепло ее кожи. Взглянул в зеркало.
Леда смотрела на свое отражение, на бриллианты, на него. Он слишком резко поднял пальцы от застежки. Ее локон выбился из прически. Колье сверкало на ее груди. И она, и камни были светом, обрамленным окружающим мраком. Он сам – мрак, падение… падение…
Ему не следовало этого делать. Ожерелью надлежало покоиться запертым в коробке, ему не нужно было добиваться ее мнения о нем, не превращать в силу свою слабость.
Свечи отбрасывали отблески на ее локон. Она подняла руку, чтобы закрепить локон на прежнем месте, но он перехватил ее кисть. Он играл ее локоном в своих пальцах, опустив свою руку на ее обнаженное плечо. Казалось, его действия отчуждены от него самого, и все же он чувствовал все – он ощущал каждый ее волос, каждый ее легкий вздох.
Он скользнул рукой по ее нежной шее под ожерельем, коснулся нежной кожи под ухом, которая была такой волнующей, – он никогда в своей жизни не испытывал ничего подобного.
Он стоял молча, касаясь ее. Это было выше его сил, выше его сил, он не мог призвать свою волю.
«Останови меня, – молил он. – Не позволяй мне»
Сэмьюэл не мог отнять руку, не мог говорить. Не мог произнести ни звука.
Леда только смотрела на него в зеркале своими темно-зелеными глазами, которые стали огромными. За месяцы, что его не было, у нее округлились щеки, ее лицо изменилось. Он знал, что она раньше голодала, жила на краю бедности. Он воспользовался ее отчаянием и связал с собою, сделал невозможным для нее предать его.
Но она никогда и не предавала его. С самого начала, когда он едва ее не убил. Уязвимость девушки была безмерной, ее неподвижность под его руками была выражением безграничного доверия.
Своими пальцами он мог сдирать кору со стволов деревьев… и он слышал биение ее сердца в пульсе на шее, таком легком и частом. Он поднял другую руку и прижал к себе ее лицо.
Маленькое тельце птички в его ладонях. Желание наполняло его… Боже, что он хотел…
Он подумал о Кэй, о своих планах, о доме, который он построил. Это казалось другой планетой: фантазия и туман, а он еще никогда не жил до этого мгновения.
Сэмьюэл ласкал ее волосы, ее виски, щеки, нежную кожу. Она только смотрела на него в зеркале. Какие у нее красивые глаза, зеленые, как луг в тумане ее английских лесов, а ресницы такие длинные, что он чувствовал их движение под своими пальцами.
Он продолжал стоять, касаясь ее, представляя ее с распущенными волосами, все ее тело: чувственный запах, звуки. Его горло сдавил приглушенный стон. Он хотел держать ее, обнять и прижать к себе – он хотел обладать ею. Внутри его билась сильная волна. Все, что он знал, все, что он испытал и чем владел в жизни, – было разрушено. Воля изменила ему.
– Помни, – предупреждал Дожен, – твоя всепоглощающая страсть, твое сердце, которое столь яростно воплощает смятение тела и столь же отвергает его, превратится в лес мечей, которые разрубят на куски твою душу. Помни это.
Только чувство стыда, безмерного стыда, наконец, заставило его убрать руки, отпустить ее и выйти из комнаты ослепшим и безмолвным.
23
Леда неподвижно сидела перед зеркалом. Вдалеке прозвенел колокол к обеду.
Она знала, что двери позади нее открыты. Ожерелье сверкало у нее на шее, все в блеске бриллиантов. У нее зарябило в глазах.
Девушка пощупала застежку, не смогла ее найти и расплакалась всерьез.
«Это все потому, что моя мать была француженка, – думала она. – Я фривольна. Я распутница. Я счастлива. Но я не могу быть счастливой.»
Она уставилась на свое отражение сквозь неясные очертания в зеркале. Унижение и горькая радость смешались вместе в ее груди.
Она не может чувствовать себя счастливой. Недостойно быть счастливой. Она глубоко и смертельно оскорблена. Она вела себя недостойно. Это было вызовом по отношению те леди Кэй, ко всей семье, даже крыше над их толовой. Это было непростительно.
Ожерелье не расстегивалось. Леда мучилась над ним и, услышав шаги и голоса из куполообразного холла внизу, в панике с силой открыла застежку. Схватила коробку со стола, бросившись в тень комнаты. Через несколько минут гости покинут большую гостиную и выйдут через открытые двойные двери к лестнице, джентльмены поведут дам вниз к обеду в том порядке, который определен самой Ледой после ознакомления с книгой Берка «Пэрство», откуда она переписала все необходимое для лорда и леди Эшланд.
Теперь же, после месяцев благополучных обедов с семьей, знание этикета привело ее в панику. Она помнила наизусть, как гости и хозяева разбиты на пары для обеда. Как служащая и женщина простого происхождения, она должна идти последней, перед хозяйкой, под руку с джентльменом, который по социальному положению равен ей.
Мистер Джерард.
И она будет сидеть по его правую руку на протяжении всего обеда, в то время как леди Кэй будет находиться напротив них за столом.
Леда пришла в ужас оттого, что сама все так спланировала. Если бы не это обстоятельство, она могла бы поставить гостью дома с мистером Джерардом, а себя – рядом с пожилым мистером Сидни, у которого было не больше прав, чем у нее, есть в столовой, если уж точно соблюдать правила этикета.
Но, расписывая места за столом, она надеялась, что в течение хотя бы недели она воспользуется этим совпадением обстоятельств, общих для нее и мистера Джерарда: факт, что они не принадлежали высшему обществу, если не считать, что он владелец корабельной компании, директор деревообрабатывающих заводов и т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Хотя голос ее был ровным, но в глазах был влажный отблеск от канделябра и у рта появилась печальная складка, у этого нежно очерченного рта.
– Не хотите ли это примерить?
Он услышал себя издалека. Вновь ощущение легкости охватило его. Сэмьюэл почувствовал, что его захватывает прибой, поднимающийся перед штормом.
– О нет, я не могу.
– Я бы хотел увидеть его. Он пытался казаться безразличным.
Мистер Джерард также был одет для обеда, в черном смокинге и белом галстуке.
– В ювелирной лавке были одни мужчины.
– Нам пора идти, они собираются. Он достал ожерелье из футляра и подошел к секретеру с зеркалом.
– Подойдите сюда, мисс Этуаль. У меня на службе вы еще не успели хорошо поработать.
Она сжала губы. Опустила голову и подошла к тому месту, где он ее ждал. Сэмьюэл отодвинул стул от секретера, и она уселась на него, сжимая руки на коленях, спиной к нему.
Стараясь не коснуться девушки, он обвил украшение вокруг ее шеи. Но ожерелье было сделано с таким расчетом, чтобы оно плотно облегало шею, а поэтому имело маленькую скрытую застежку, и ему пришлось дотронуться пальцами до ее затылка и шеи.
Легкий нижний локон ее прически коснулся его руки. Он почувствовал тепло ее кожи. Взглянул в зеркало.
Леда смотрела на свое отражение, на бриллианты, на него. Он слишком резко поднял пальцы от застежки. Ее локон выбился из прически. Колье сверкало на ее груди. И она, и камни были светом, обрамленным окружающим мраком. Он сам – мрак, падение… падение…
Ему не следовало этого делать. Ожерелью надлежало покоиться запертым в коробке, ему не нужно было добиваться ее мнения о нем, не превращать в силу свою слабость.
Свечи отбрасывали отблески на ее локон. Она подняла руку, чтобы закрепить локон на прежнем месте, но он перехватил ее кисть. Он играл ее локоном в своих пальцах, опустив свою руку на ее обнаженное плечо. Казалось, его действия отчуждены от него самого, и все же он чувствовал все – он ощущал каждый ее волос, каждый ее легкий вздох.
Он скользнул рукой по ее нежной шее под ожерельем, коснулся нежной кожи под ухом, которая была такой волнующей, – он никогда в своей жизни не испытывал ничего подобного.
Он стоял молча, касаясь ее. Это было выше его сил, выше его сил, он не мог призвать свою волю.
«Останови меня, – молил он. – Не позволяй мне»
Сэмьюэл не мог отнять руку, не мог говорить. Не мог произнести ни звука.
Леда только смотрела на него в зеркале своими темно-зелеными глазами, которые стали огромными. За месяцы, что его не было, у нее округлились щеки, ее лицо изменилось. Он знал, что она раньше голодала, жила на краю бедности. Он воспользовался ее отчаянием и связал с собою, сделал невозможным для нее предать его.
Но она никогда и не предавала его. С самого начала, когда он едва ее не убил. Уязвимость девушки была безмерной, ее неподвижность под его руками была выражением безграничного доверия.
Своими пальцами он мог сдирать кору со стволов деревьев… и он слышал биение ее сердца в пульсе на шее, таком легком и частом. Он поднял другую руку и прижал к себе ее лицо.
Маленькое тельце птички в его ладонях. Желание наполняло его… Боже, что он хотел…
Он подумал о Кэй, о своих планах, о доме, который он построил. Это казалось другой планетой: фантазия и туман, а он еще никогда не жил до этого мгновения.
Сэмьюэл ласкал ее волосы, ее виски, щеки, нежную кожу. Она только смотрела на него в зеркале. Какие у нее красивые глаза, зеленые, как луг в тумане ее английских лесов, а ресницы такие длинные, что он чувствовал их движение под своими пальцами.
Он продолжал стоять, касаясь ее, представляя ее с распущенными волосами, все ее тело: чувственный запах, звуки. Его горло сдавил приглушенный стон. Он хотел держать ее, обнять и прижать к себе – он хотел обладать ею. Внутри его билась сильная волна. Все, что он знал, все, что он испытал и чем владел в жизни, – было разрушено. Воля изменила ему.
– Помни, – предупреждал Дожен, – твоя всепоглощающая страсть, твое сердце, которое столь яростно воплощает смятение тела и столь же отвергает его, превратится в лес мечей, которые разрубят на куски твою душу. Помни это.
Только чувство стыда, безмерного стыда, наконец, заставило его убрать руки, отпустить ее и выйти из комнаты ослепшим и безмолвным.
23
Леда неподвижно сидела перед зеркалом. Вдалеке прозвенел колокол к обеду.
Она знала, что двери позади нее открыты. Ожерелье сверкало у нее на шее, все в блеске бриллиантов. У нее зарябило в глазах.
Девушка пощупала застежку, не смогла ее найти и расплакалась всерьез.
«Это все потому, что моя мать была француженка, – думала она. – Я фривольна. Я распутница. Я счастлива. Но я не могу быть счастливой.»
Она уставилась на свое отражение сквозь неясные очертания в зеркале. Унижение и горькая радость смешались вместе в ее груди.
Она не может чувствовать себя счастливой. Недостойно быть счастливой. Она глубоко и смертельно оскорблена. Она вела себя недостойно. Это было вызовом по отношению те леди Кэй, ко всей семье, даже крыше над их толовой. Это было непростительно.
Ожерелье не расстегивалось. Леда мучилась над ним и, услышав шаги и голоса из куполообразного холла внизу, в панике с силой открыла застежку. Схватила коробку со стола, бросившись в тень комнаты. Через несколько минут гости покинут большую гостиную и выйдут через открытые двойные двери к лестнице, джентльмены поведут дам вниз к обеду в том порядке, который определен самой Ледой после ознакомления с книгой Берка «Пэрство», откуда она переписала все необходимое для лорда и леди Эшланд.
Теперь же, после месяцев благополучных обедов с семьей, знание этикета привело ее в панику. Она помнила наизусть, как гости и хозяева разбиты на пары для обеда. Как служащая и женщина простого происхождения, она должна идти последней, перед хозяйкой, под руку с джентльменом, который по социальному положению равен ей.
Мистер Джерард.
И она будет сидеть по его правую руку на протяжении всего обеда, в то время как леди Кэй будет находиться напротив них за столом.
Леда пришла в ужас оттого, что сама все так спланировала. Если бы не это обстоятельство, она могла бы поставить гостью дома с мистером Джерардом, а себя – рядом с пожилым мистером Сидни, у которого было не больше прав, чем у нее, есть в столовой, если уж точно соблюдать правила этикета.
Но, расписывая места за столом, она надеялась, что в течение хотя бы недели она воспользуется этим совпадением обстоятельств, общих для нее и мистера Джерарда: факт, что они не принадлежали высшему обществу, если не считать, что он владелец корабельной компании, директор деревообрабатывающих заводов и т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102