Впрочем, христиане вообще кажутся опьяненными этим бушующим пламенем. Да и не они одни. Недаром же Нерон взобрался на башню Мецената, откуда было удобно смотреть на языки огня.
Я сделал вид, что внимательно приглядываюсь к девушке, хотя мне очень хотелось закрыть глаза или вообще уйти из этого страшного места.
— Тигеллин, — медленно произнес я, — а ведь она похожа на еврейку.
Тигеллин испуганно схватил меня за руку.
— Только не говори ничего Поппее, — попросил он. — Сам подумай, легко ли отличить еврейку от нееврейки? С мужчинами все понятно, а вот с женщинами… Однако она наверняка христианка. И, между прочим, отнюдь не отреклась от своей веры, хотя за это я обещал сохранить ей жизнь. Может, ее околдовали?
К счастью, история юной христианки заставила Тигеллина отказаться от пыток. Ведь виновных в поджоге будет судить сам император, и вряд ли его заинтересуют итоги предварительного разбирательства.
Едва мы с Тигеллином вернулись в его личные покои, как префекту доложили, что с ним желают побеседовать старик-сенатор Пуд Публикола и какой-то пожилой еврей, причем оба кричат и сердятся.
Тигеллин, нахмурившись, озабоченно почесал в затылке.
— Пуд — человек мягкий и глупый, — сказал он, обращаясь ко мне. — За что ему злиться на меня? Может, я по ошибке арестовал кого из его клиентов? Останься здесь и помоги мне — ведь ты так хорошо разбираешься в еврейских обычаях.
Сенатор Пуд буквально ворвался в комнату. Его убеленная сединами голова тряслась от ярости. К моему удивлению, следом вошел Кифа с пастушеским посохом в руке; лицо его было красно от волнения. Этих двоих сопровождал бледный от страха молодой человек по имени Клетий, которого мне уже приходилось встречать — он состоял при Кифе толмачом.
Поднявшись, Тигеллин собрался было вежливо поприветствовать сенатора, однако старик с бранью накинулся на него, норовя пнуть в бок своей пурпурной сандалией.
— Ты, Тигеллин, — кричал Пуд, — вонючий лошадиный барышник, развратник и педераст! Что все это значит?! Что это ты задумал? Как посмел ты оскорбить добродетельных христиан?!
Тигеллин принялся миролюбиво объяснять, что его увлечение мальчиками не имеет никакого отношения к службе и он вовсе не стыдится того, что, прежде чем стать префектом преторианцев, он в дни своего изгнания разводил лошадей.
— И вообще, дорогой Пуд, — добавил Тигеллин, — прекрати оскорблять меня. Ведь ты явился сюда не как частное лицо, но как государственный муж. Если же ты хочешь в чем-то обвинить меня, я тебя внимательно выслушаю.
И тут в разговор вмешался Кифа. Воздев руки, он быстро произнес несколько фраз по-арамейски, даже не взглянув в мою сторону, как будто мы и знакомы с ним не были.
Тигеллин изумленно посмотрел на него и спросил:
— Кто этот еврей? С кем и о чем он сейчас беседует? Я надеюсь, он не колдует и у него под плащом не спрятан опасный амулет, наводящий порчу?
Я дернул Тигеллина за одежду, привлекая его внимание.
— Это предводитель христиан по имени Кифа, — объяснил я. — Считается, что он воскрешал мертвых и творил иные чудеса, которые даже не снились известному тебе Симону-волшебнику. Он давно уже находится под покровительством сенатора Пуда, вылеченного им когда-то от тяжкого недуга.
Тигеллин выставил вперед два растопыренных пальца, обороняясь от злых чар Кифы.
— Он еврей, — твердо произнес префект. — И я не желаю иметь с ним ничего общего. Пускай он немедленно убирается отсюда вместе со своим колдовским посохом, иначе я рассержусь.
Тем временем сенатор успел взять себя в руки.
— Глубокоуважаемый Кифа, — сказал он, — пришел к тебе, чтобы ответить на все те обвинения, которые ты, Тигеллин, выдвигаешь против христиан. Он просит отпустить их и предлагает взамен себя, ибо Кифа — пастырь над ними, и арестованные тобою несчастные лишь следовали по пути, указанному им этим мудрым человеком.
Лицо Тигеллина побелело, губы задрожали. Прижавшись к стене, он пробормотал:
— Выставьте его вон, иначе я за себя не ручаюсь. И посоветуйте ему вообще покинуть наш город. По приказу императора я расследую дело о поджоге Рима злоумышленниками, и многие из них уже сознались в содеянном. Правда, я не отрицаю, что некоторые христиане не ведали об этом ужасном плане. Возможно, старый колдун со своим отвратительным посохом тоже из их числа.
Пуд слушал его, недоуменно приоткрыв рот. Обвислые щеки старика дрожали. Наконец он отрицательно покачал головой.
— Все знают, — заявил он громко, — что Нерон сам поджег Рим, чтобы заполучить под свой новый дворец место между Целием и Эсквилином. Однако он заблуждается, если думает, что сумеет безнаказанно переложить вину на христиан. Ведь об этом наверняка станет известно, и тогда ему не убежать от гнева толпы.
Тигеллин огляделся вокруг, как если бы вдруг заподозрил, что у стен есть уши.
— Ты уже старый человек, Пуд, — предостерегающе сказал он, — а с возрастом мысли начинают путаться. Следи же за собой и не позволяй досужим небылицам овладевать твоим разумом. А может, ты тоже христианин и тоже замешан во всем этом? Ведь ты столь доверчив? Я советую тебе впредь быть осмотрительнее. Знай, что твое имя есть в моем списке, хотя я и не придаю значения всяким глупым наветам. Я убежден: член сената не может оказаться поджигателем и, следовательно, врагом Рима.
Не сводя глаз с Кифы, Тигеллин принужденно рассмеялся. Я заметил, что он вздрагивал всякий раз, как Кифа шевелился.
Пуд, кажется, осознал, что зашел слишком далеко.
— Может, среди христиан и впрямь есть фанатики, изуверы и лжепророки, — сказал он. — Но Кифа не таков. И он готов ответить за всю свою паству на публичном суде. Колдовство тут совершенно ни при чем.
Тигеллин немного успокоился.
— Я не хочу огорчать вас, — примирительно проговорил он, — и я рад был бы уступить, но от меня, к сожалению, мало что зависит. Нет, Пуд, твой еврейский кудесник никак не сможет заменить собою всех арестованных, ибо император строго-настрого велел мне не впутывать в это дело евреев. Ну, сам подумай, мыслимо ли отличить на глаз правоверных иудеев от сектантов? Мне-то, разумеется, кажется, что Рим, избавившись от евреев, посветлеет и похорошеет, но это мое личное мнение, а я состою на службе и обязан выполнить императорский приказ.
Я коротко передал Клетию слова Тигеллина, он перевел их Кифе, и мудрец тут же побагровел от гнева. Сначала он пытался сдерживаться, но потом перешел на крик и даже принялся оживленно жестикулировать. Клетий пытался переводить, я хотел кое-что объяснить и потому тоже вступил в беседу, и так мы говорили одновременно, совершенно не слыша друг друга.
Тигеллин поднял руку, требуя тишины.
— Хватит, — сказал он. — Вот что, Пуд. Уважая твои седины и желая завоевать благорасположение этого могущественного колдуна, я отпущу на свободу десять, или двадцать, или даже сто христиан — тех, на которых он сам укажет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Я сделал вид, что внимательно приглядываюсь к девушке, хотя мне очень хотелось закрыть глаза или вообще уйти из этого страшного места.
— Тигеллин, — медленно произнес я, — а ведь она похожа на еврейку.
Тигеллин испуганно схватил меня за руку.
— Только не говори ничего Поппее, — попросил он. — Сам подумай, легко ли отличить еврейку от нееврейки? С мужчинами все понятно, а вот с женщинами… Однако она наверняка христианка. И, между прочим, отнюдь не отреклась от своей веры, хотя за это я обещал сохранить ей жизнь. Может, ее околдовали?
К счастью, история юной христианки заставила Тигеллина отказаться от пыток. Ведь виновных в поджоге будет судить сам император, и вряд ли его заинтересуют итоги предварительного разбирательства.
Едва мы с Тигеллином вернулись в его личные покои, как префекту доложили, что с ним желают побеседовать старик-сенатор Пуд Публикола и какой-то пожилой еврей, причем оба кричат и сердятся.
Тигеллин, нахмурившись, озабоченно почесал в затылке.
— Пуд — человек мягкий и глупый, — сказал он, обращаясь ко мне. — За что ему злиться на меня? Может, я по ошибке арестовал кого из его клиентов? Останься здесь и помоги мне — ведь ты так хорошо разбираешься в еврейских обычаях.
Сенатор Пуд буквально ворвался в комнату. Его убеленная сединами голова тряслась от ярости. К моему удивлению, следом вошел Кифа с пастушеским посохом в руке; лицо его было красно от волнения. Этих двоих сопровождал бледный от страха молодой человек по имени Клетий, которого мне уже приходилось встречать — он состоял при Кифе толмачом.
Поднявшись, Тигеллин собрался было вежливо поприветствовать сенатора, однако старик с бранью накинулся на него, норовя пнуть в бок своей пурпурной сандалией.
— Ты, Тигеллин, — кричал Пуд, — вонючий лошадиный барышник, развратник и педераст! Что все это значит?! Что это ты задумал? Как посмел ты оскорбить добродетельных христиан?!
Тигеллин принялся миролюбиво объяснять, что его увлечение мальчиками не имеет никакого отношения к службе и он вовсе не стыдится того, что, прежде чем стать префектом преторианцев, он в дни своего изгнания разводил лошадей.
— И вообще, дорогой Пуд, — добавил Тигеллин, — прекрати оскорблять меня. Ведь ты явился сюда не как частное лицо, но как государственный муж. Если же ты хочешь в чем-то обвинить меня, я тебя внимательно выслушаю.
И тут в разговор вмешался Кифа. Воздев руки, он быстро произнес несколько фраз по-арамейски, даже не взглянув в мою сторону, как будто мы и знакомы с ним не были.
Тигеллин изумленно посмотрел на него и спросил:
— Кто этот еврей? С кем и о чем он сейчас беседует? Я надеюсь, он не колдует и у него под плащом не спрятан опасный амулет, наводящий порчу?
Я дернул Тигеллина за одежду, привлекая его внимание.
— Это предводитель христиан по имени Кифа, — объяснил я. — Считается, что он воскрешал мертвых и творил иные чудеса, которые даже не снились известному тебе Симону-волшебнику. Он давно уже находится под покровительством сенатора Пуда, вылеченного им когда-то от тяжкого недуга.
Тигеллин выставил вперед два растопыренных пальца, обороняясь от злых чар Кифы.
— Он еврей, — твердо произнес префект. — И я не желаю иметь с ним ничего общего. Пускай он немедленно убирается отсюда вместе со своим колдовским посохом, иначе я рассержусь.
Тем временем сенатор успел взять себя в руки.
— Глубокоуважаемый Кифа, — сказал он, — пришел к тебе, чтобы ответить на все те обвинения, которые ты, Тигеллин, выдвигаешь против христиан. Он просит отпустить их и предлагает взамен себя, ибо Кифа — пастырь над ними, и арестованные тобою несчастные лишь следовали по пути, указанному им этим мудрым человеком.
Лицо Тигеллина побелело, губы задрожали. Прижавшись к стене, он пробормотал:
— Выставьте его вон, иначе я за себя не ручаюсь. И посоветуйте ему вообще покинуть наш город. По приказу императора я расследую дело о поджоге Рима злоумышленниками, и многие из них уже сознались в содеянном. Правда, я не отрицаю, что некоторые христиане не ведали об этом ужасном плане. Возможно, старый колдун со своим отвратительным посохом тоже из их числа.
Пуд слушал его, недоуменно приоткрыв рот. Обвислые щеки старика дрожали. Наконец он отрицательно покачал головой.
— Все знают, — заявил он громко, — что Нерон сам поджег Рим, чтобы заполучить под свой новый дворец место между Целием и Эсквилином. Однако он заблуждается, если думает, что сумеет безнаказанно переложить вину на христиан. Ведь об этом наверняка станет известно, и тогда ему не убежать от гнева толпы.
Тигеллин огляделся вокруг, как если бы вдруг заподозрил, что у стен есть уши.
— Ты уже старый человек, Пуд, — предостерегающе сказал он, — а с возрастом мысли начинают путаться. Следи же за собой и не позволяй досужим небылицам овладевать твоим разумом. А может, ты тоже христианин и тоже замешан во всем этом? Ведь ты столь доверчив? Я советую тебе впредь быть осмотрительнее. Знай, что твое имя есть в моем списке, хотя я и не придаю значения всяким глупым наветам. Я убежден: член сената не может оказаться поджигателем и, следовательно, врагом Рима.
Не сводя глаз с Кифы, Тигеллин принужденно рассмеялся. Я заметил, что он вздрагивал всякий раз, как Кифа шевелился.
Пуд, кажется, осознал, что зашел слишком далеко.
— Может, среди христиан и впрямь есть фанатики, изуверы и лжепророки, — сказал он. — Но Кифа не таков. И он готов ответить за всю свою паству на публичном суде. Колдовство тут совершенно ни при чем.
Тигеллин немного успокоился.
— Я не хочу огорчать вас, — примирительно проговорил он, — и я рад был бы уступить, но от меня, к сожалению, мало что зависит. Нет, Пуд, твой еврейский кудесник никак не сможет заменить собою всех арестованных, ибо император строго-настрого велел мне не впутывать в это дело евреев. Ну, сам подумай, мыслимо ли отличить на глаз правоверных иудеев от сектантов? Мне-то, разумеется, кажется, что Рим, избавившись от евреев, посветлеет и похорошеет, но это мое личное мнение, а я состою на службе и обязан выполнить императорский приказ.
Я коротко передал Клетию слова Тигеллина, он перевел их Кифе, и мудрец тут же побагровел от гнева. Сначала он пытался сдерживаться, но потом перешел на крик и даже принялся оживленно жестикулировать. Клетий пытался переводить, я хотел кое-что объяснить и потому тоже вступил в беседу, и так мы говорили одновременно, совершенно не слыша друг друга.
Тигеллин поднял руку, требуя тишины.
— Хватит, — сказал он. — Вот что, Пуд. Уважая твои седины и желая завоевать благорасположение этого могущественного колдуна, я отпущу на свободу десять, или двадцать, или даже сто христиан — тех, на которых он сам укажет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101