Поэтому я принес ему свои извинения за то, что нарушил его покой, объяснил, что поступил так из лучших побуждений, и заверил старика, что ему ни в коем случае не следует меня опасаться. Сейчас я направляюсь в Пренесте и не вижу ничего странного в том, что по дороге я решил навестить моего доброго учителя.
Мне показалось, будто Сенеке не понравилось, что я назвал его своим добрым учителем, однако он промолчал и даже взглянул на меня с сочувствием.
— Послушай, Минуций, — проговорил старик. — Не обижайся, но я хочу сказать тебе кое-что. То же, что сказал некогда Нерону, желая поучить его мудрости. В течение какого-то времени любой человек может скрывать черты своего характера, нося маску притворства и смирения. Но рано или поздно все раскрывается, и с волка спадает белоснежная овечья шкура. У Нерона в жилах течет волчья кровь, однако он актер, и хороший актер, и он умеет обманывать приближенных и завораживать толпу. Ты тоже похож на него, Минуций, но ты куда более трусливый волк, чем Нерон.
Я не знал, радоваться мне этому или обижаться, и предпочел спросить у старика, верит ли он, что Антония также вовлечена в заговор и поддерживает Пизона.
Сенека предостерегающе покачал своей взлохмаченной головой.
— На твоем месте, — сказал он, — я никогда и ни в чем не стал бы доверять Антонии. Одно ее имя наводит на людей страх. Среди ее предков были мужчины и женщины из двух древних кровожадных семейств. Я знаю такие поразительные истории из времен ее юности, что даже не осмеливаюсь рассказывать их. Пойми, я просто предупреждаю тебя. Во имя всех богов, не допусти, чтобы она присоединилась к заговорщикам! Если ты можешь помешать ей, но не сделаешь этого, то я буду считать тебя сумасшедшим. Она еще больше, чем Агриппина, стремится к власти; и кстати, покойная мать императора была не такой уж плохой женщиной.
Предостережение Сенеки потрясло меня до глубины души, но я не подал виду. Я был ослеплен любовью и подумал, будто он сказал все это из зависти. Раньше Сенека был государственным деятелем, но его отправили в отставку, так что неудивительно, что он злобствует. Да и как философ он тоже добился не слишком впечатляющих успехов: учеников у него было не очень много, и за ним никогда не ходили толпы приверженцев, внимавших каждому его слову. Конечно, он замечательно говорил о притворстве, но и сам умел при случае казаться не тем, кем был в действительности.
Когда мы расставались, Сенека заявил, что не верит, будто заговорщики согласятся сделать его императором, но тем не менее может в нужный день прибыть в Рим и поддержать их. Он, мол, убежден, что тщеславный и напыщенный, как индюк, Пизон, натворит глупостей, а ему, Сенеке, важна победа противников Нерона, ибо философ устал жить в постоянном напряжении.
— Ежедневно мне угрожает опасность, — горько улыбнулся старик, — так что я ничего не потеряю, если появлюсь на людях. Хорошо бы Пизону добиться своего и свергнуть цезаря; в этом случае я непременно встану рядом с победителем и первым поздравлю его. Ну, а если заговор будет раскрыт, я умру. Впрочем, мудрецы не должны бояться смерти, ибо она неизбежна. Так что это не очень существенно, когда именно человек навсегда закроет глаза — завтра или через двадцать лет.
По мне, второе было куда предпочтительнее, и я отправился в Пренесте в подавленном настроении, потому что отнесся к последним словам Сенеки, как к мрачному пророчеству. Меня мучила мысль о том, что я не принял никаких мер предосторожности на тот случай, если заговорщиков разоблачат. Предусмотрительность должна была посоветовать мне не класть все яйца в одну корзину.
Я-то предполагал, что восстание начнется в провинциях, где его поддержат легионы, а не в самом Риме. Разумеется, тогда прольется много крови, но ведь солдаты знали, что их может ожидать, когда нанимались на военную службу. В конце концов им платят жалованье как раз за то, что они в любой момент готовы погибнуть… Однако, к сожалению, тщеславие и уязвленное самолюбие всегда оказываются сильнее здравого смысла.
Обвал начался в Мизенах. Прокул счел, что его участие в убийстве Агриппины было недооценено Нероном. Конечно, ему поручили командовать флотом, но дело это было Прокулу не по душе. К тому же с этим прекрасно справлялся назначенный его помощником Аникст: бывший брадобрей внимательно прислушивался к мнению опытных капитанов, и потому мизенская флотилия всегда была готова выйти в море.
Но только не в штормовую погоду. Получив приказ Нерона покинуть порт, Прокул пренебрег мудрыми советами и подчинился императору. Очень скоро почти два десятка кораблей налетели на острые скалы и затонули вместе со своими гребцами и матросами. Людей, естественно, можно было набрать новых, но вот боевые корабли стоили очень и очень дорого.
Понятно, что Нерон пришел в ярость, хотя и знал, что Прокул выполнял его собственную волю. Цезарь мрачно поинтересовался, прыгнет ли Прокул по его приказу в море, на что тот без раздумий ответил, что, пожалуй, нет, ибо не умеет плавать. Тогда Нерон с досадой посоветовал ему не пытаться впредь обманывать природу, чьи приказы на море главенствуют даже над императорскими. Нерон сказал, что подыскать замену флотоводцу легко, во всяком случае, куда легче, чем построить двадцать боевых кораблей. Денег в казне на это сейчас нет, так что новым флотом придется заниматься только после того, как возведут Золотой дом.
Волузий Прокул почувствовал себя глубоко оскорбленным, и Эпихарида поспешила этим воспользоваться. Она была очень красива и до тонкостей знала все секреты любовных утех.
Насколько мне известно, прежде она вообще занималась только тем, что развлекала мужчин, так что многих удивил ее политический пыл и лютая ненависть к Нерону.
Но я-то уверен, что император несколько лет назад жестоко оскорбил Эпихариду, когда, желая плотских радостей, пришел к ней, а потом безжалостно отверг. Женщина не простила этого и начала вынашивать планы жестокой мести.
И вот Эпихарида, уставшая от проволочек, потребовала от Прокула немедленных действий. Она хотела, чтобы се новый приятель, собрав все оставшиеся суда, направился в Остию, но у Волузия родилась иная мысль. Из осторожности Эпихарида назвала ему всего несколько имен заговорщиков, так что он не знал, как их на самом деле много. Решив, будто речь идет об одном-двух десятках злодеев, Прокул вознамерился выслужиться перед Нероном и стать доносчиком. Он надеялся на хорошее вознаграждение, однако император не поверил ему, ибо был слишком уверен в собственной популярности, а сбивчивый рассказ Волузия звучал не слишком правдоподобно.
Тем не менее он на всякий случай приказал арестовать Эпихариду и допросить ее под пытками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101