Нерон вскинул на него глаза, полные гнева.
— Что? Они не любят театр? — Цезарь медленно поднялся со своего места. Он не привык прощать пренебрежительного отношения к искусству пения. — Значит, они — настоящие враги Рима и заслуживают сурового наказания. Решено: мы объявим их поджигателями и врагами всего рода человеческого. Не думаю, что кто-нибудь попытается взять их под свою защиту.
Я встал, чувствуя, что колени мои дрожат и подкашиваются.
— Но послушай, — начал я, — все обстоит несколько иначе. Я тоже изредка участвую в христианских трапезах и ни разу не видел ничего предосудительного и тем более непристойного. Они пьют вино и едят хлеб и другую простую пищу, считая, что это — кровь и плоть их Христа. Поев, они целуются, но в этом нет ничего плохого.
Нерон отмахнулся от меня, как от назойливой мухи.
— Не раздражай меня, Манилиан, — предостерегающе промолвил он. — Все мы знаем, что ты не слишком-то умен, так что христианам легко было обмануть тебя.
— Ну да, — отозвался Тигеллин. — Наш Минуций слишком уж доверчив, а тут еще христианские колдуны отвели ему глаза. Мне тоже пришлось несладко, когда я их нынче допрашивал. С виду-то они кроткие, точно овечки, лица спокойные, на губах — улыбки, речь ведут неспешно и тихо, вот бедняки и попадаются в их сети, надеются на будущую безмятежную жизнь. Но им нельзя верить, если только не боишься подпасть под власть магов и чародеев.
В общем, нам удалось добиться лишь одного: Нерон согласился обойтись для своих целей двумя-тремя тысячами христиан, а остальных Тигеллину было велено отпустить — после того, как они отрекутся от вредоносных суеверий.
— А теперь давайте поговорим о приятном — о том, как нам получше развлечь публику. Тигеллин, я поручаю тебе отобрать побольше здоровых юношей и девушек и клейменых рабов — они понадобятся Для циркового представления…
Возвращаясь с префектом преторианцев на площадь парадов, я вслух предположил, что Нерон задумал это поразительное и отталкивающее действо только ради того, чтобы напугать христиан публичной казнью нескольких их единоверцев, а затем даровать всем арестованным свободу.
Тигеллин промолчал. Лишь гораздо позднее я узнал о тех планах, что зародились тогда в его мозгу.
Мы вышли на площадь. Задержанные, страдающие от все еще жгучих лучей осеннего солнца, тем более что на открытом пространстве укрыться от жары было негде, и мучимые голодом и страшной жаждой (казенной пищи и воды на всех не хватало), просили начальника преторианцев разрешить им самим оплатить свои трапезы, как то позволял закон.
Подойдя к почтенного вида мужчине в тоге, Тигеллин вежливо осведомился у него:
— Ты участвовал в поджоге Рима?
Старик отрицательно покачал головой, и тогда Тигеллин предложил:
— Послушай, ты кажешься мне достойным всяческого уважения, и я с радостью отпущу тебя, если ты пообещаешь мне отречься от христианской веры. Я полагаю, у тебя найдется сотня сестерциев, чтобы оплатить расходы по твоему здесь содержанию?
Однако старый человек мягко, но решительно отказался, и его примеру последовало множество мужчин и женщин, которые, заметив наше удивление, объяснили, что не могут предать Христа, вызволившего их из пучины греха и призвавшего в свое царство. Если же, добавляли они, этого условия им ставить не будут, то префект немедленно получит от них по сто или двести сестерциев — этих денег наверняка хватит, дабы покрыть все издержки.
В конце концов Тигеллин перестал обращать внимание на отказы упрямцев — так торопился он выполнить порученное ему Нероном дело. Он только тихо спрашивал:
— Ты отрекаешься от Христа, не так ли? — и быстро добавлял: — Хорошо-хорошо, можешь идти.
Он даже перестал требовать взятки, стремясь отправить по домам как можно больше римских граждан. Впрочем, некоторые из них выказывали поразительную строптивость и, тайком вернувшись на площадь, прятались среди других христиан.
Через своих солдат Тигеллин распространил по столице известие о том, что подозреваемых в поджоге Рима проведут вскоре по Священной дороге, через руины центральной части города, и доставят на другой берег Тибра, в цирк Нерона, где они будут до самого суда содержаться под стражей. Одновременно префект дал понять страже, что не стоит возражать, если по дороге нескольким арестантам дадут сбежать и смешаться с толпой.
Некоторые пожилые люди и слабые женщины жаловались на то, что им не под силу проделать такой дальний путь, и Тигеллин, посмеиваясь, объяснял, что у него не хватит носилок на такое количество арестантов.
Вскоре префект отдал приказ, и узники, подгоняемые преторианцами, двинулись в путь.
Вдоль дороги уже стояли вопящие группки простолюдинов, бросавшие в бредущих мимо них христиан камни и комки грязи, однако цепь подозреваемых оказалась столь длинной, что даже самые рьяные хулители утомились задолго до того, как мимо них прошли последние «поджигатели».
Сам я без устали разъезжал вдоль колонны, зорко следя за тем, чтобы преторианцы не пренебрегали своими обязанностями и защищали арестованных от наиболее агрессивно настроенных зрителей.
Впрочем, я частенько видел, что и сами солдаты так сильно били заключенных, что те оставались лежать на земле, истекая кровью и испуская жалобные стоны.
Когда мы приблизились к Священной дороге, небо над нашими головами побагровело и послышались раскаты грома; толпа притихла, взоры устремились вверх; преторианцы опасливо перешептывались, передавая друг другу, что Христос вот-вот явится в Рим, дабы защитить своих приверженцев.
Многие христиане, утомленные долгим переходом, садились прямо в пыль у обочины дороги, уверяя, что не могут идти дальше, — и никто из солдат их не трогал.
Усталые страдальцы умоляли своих товарищей не оставлять их и не лишать радости скорой встречи с Иисусом, и тогда наиболее предприимчивые и состоятельные из заключенных наняли повозки, обычно используемые для доставки щебня и строительного камня, и поместили на них тех, кто не мог уже передвигаться самостоятельно. Вскоре процессию сопровождали более сотни таких повозок, и оставлять на дороге никого не пришлось.
Тигеллин только молча и удивленно крутил головой. Он явно не ожидал от христиан такого единодушного упрямства.
Префект совершил ошибку, когда решил провести христиан через остров Эскулапа и еврейский квартал Ватикана. В сгустившихся сумерках толпа, следующая за христианами, вновь принялась улюлюкать и кидаться грязью; некоторые же начали грабить лавки торговцев-евреев, попадавшиеся на пути, и Тигеллин был вынужден приказать своим солдатам на время забыть об арестантах и заняться наведением порядка. Вот почему заключенные сами отыскивали Ватиканский цирк, спрашивая друг друга и| первых встречных, не сбились ли они с пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101