Пускай он без промедления отправляется на площадь и отбирает их. Арестованных и впрямь слишком много, так что я с удовольствием избавлюсь от нескольких десятков.
Однако Кифа, поразмыслив, отказался принять это великодушное предложение и продолжал настаивать на том, чтобы его заключили под стражу, а всех прочих освободили. Его требование могло показаться бессмысленным, но, немного подумав, я понял, что он прав.
Кифа, выбирающий из толпы задержанных сотню-другую чем-то приглянувшихся ему людей, наверняка вызовет ненависть остальных христиан, которые только что с таким трудом сумели договориться между собой и преодолеть внутренние распри.
Переговоры зашли в тупик, и Тигеллин, потерявший всякое терпение, решился отбросить свой страх перед колдовскими чарами, ибо понял, что страдают его авторитет и власть. Он стремительно вышел из дома и рявкнул караульным, чтобы те плетьми выгнали этого нахального еврея вон.
— Но не слишком-то усердствуйте, — добавил префект, — и ни в косм случае не прикасайтесь к сенатору Пуду. Он — высокородный римский гражданин.
Преторианцам не очень хотелось выполнять приказ своего командира, ибо многие из них охраняли Павла, слушали его речи и с тех пор прониклись уважением к христианам. Кроме того, они панически боялись Кифы, считая его могущественным волшебником, так что Тигеллин никак не мог заставить солдат повиноваться.
В конце концов он пообещал награду в размере месячного жалованья тому, кто выгонит Кифу за пределы претории и сделает так, чтобы старик не появлялся больше в Риме.
И вот пятеро новобранцев — грубых и неотесанных людей — согласились избить Кифу. Они хвастались друг перед другом своей смелостью и утверждали, что не боятся никаких заклятий.
Хлебнув вина, они вошли в помещение для допросов и принялись хлестать еврея плетьми, принуждая его удалиться.
Пуд не мог ничего поделать, ибо даже сенатор не смеет отменить приказ, отданный командиром своим подчиненным; он только осыпал ругательствами Тигеллина, на всякий случай отступившего в угол и оттуда подбадривавшего преторианцев громкими возгласами.
Плети, имевшие на концах свинцовые шарики, оставляли на спине и плечах Кифы кровавые следы, но статный старик лишь улыбался и просил солдат бить его сильнее — он был рад пострадать за своего учителя.
Желая облегчить им работу, он скинул грубый плащ и, дабы уберечь его от капель крови, передал сенатору Пуду.
Последний, разумеется, с удовольствием подержал бы одеяние святого старца, но я не мог допустить, чтобы убеленный сединами государственный муж утруждал себя, и потому, сам взяв плащ, перекинул его через плечо.
Обезумевшие от страха солдаты продолжали стегать Кифу, иногда задевая и друг друга, и вскоре его тога превратилась в лохмотья, а седую бороду залила кровь из рассеченного лба. Кровавые брызги летели во все стороны, и нам с Пудом пришлось отойти подальше. Чем яростнее преторианцы бичевали старика, тем лучезарнее он улыбался и тем громче выкрикивал слова благодарности, умоляя Христа благословить воинов за доставленную ему, Кифе, огромную радость.
Наблюдавший эту сцену Тигеллин окончательно уверился в том, что перед ним стоит опаснейший маг и чародей, даже не чувствующий боли, и велел прекратить экзекуцию и вытащить Кифу на улицу.
Солдаты не сразу решились схватить старика, но потом, подстрекаемые насмешками и улюлюканьем своих товарищей, все-таки взяли его под локти и, невзирая на сильное сопротивление, поволокли к выходу. При этом они ругались, то и дело спотыкались и очень мешали друг другу.
Им удалось протащить Кифу через галерею, к самой мраморной лестнице, ведущей во двор.
Здесь он резким движением сбросил со своих плеч их руки и объявил, что добровольно пойдет к воротам — при условии, что его будут непрестанно бить плетьми. Преторианцы охотно согласились на это, но предупредили, что, поскольку своим колдовством он лишил их силы, им не удастся хлестать его так же больно, как прежде.
Арестованные христиане, едва завидев Кифу, толпой бросились к нему, они выкрикивали имя старика и обнимали его колени.
Блаженно улыбаясь, этот поразительный человек просил своих единоверцев выдержать все испытания, ниспосланные им свыше, и твердил о муках Христа. Глядя на окровавленного Кифу, арестованные преисполнялись надеждой, благоговением и мужеством, а их взаимное недоверие бесследно исчезало. Кифа намеревался остаться за оградой и голодать там, ожидая развязки событий, однако Пуд убедил его не делать этого и препоручил обессиленного старика заботам своих слуг, которые должны были тайно проводить христианина в сенаторский дом. Пуд настоял на том, чтобы Кифа воспользовался его носилками, хотя слабый от потери крови старец отказывался от них, уверяя, будто может идти пешком. Сам же сенатор возвратился к Тигеллину, желая еще раз побеседовать с ним — спокойно и достойно, как и подобает знатному римлянину.
Префект преторианцев, недовольный тем, что христиане были слишком возбуждены и слишком громко переговаривались между собой, велел им вернуться на площадь, а несколько человек получило приказ тщательно вытереть забрызганные кровью пол и стены в комнате для допросов.
Христиане недоуменно переглянулись: у них не было ни тряпок, ни щеток, ни тазов для воды. Тигеллин расхохотался.
— Мне неважно, — язвительно проговорил он, — как именно вы это проделаете, хоть языками вылизывайте. Здесь должно быть чисто — вот и все.
Тогда арестованные опустились на колени и принялись вытирать кровь своей одеждой и платками, решив, что их страдания даже не могут сравниться со страданиями Иисуса Христа. И делали они все со смирением и улыбкой.
Пуд, войдя к Тигеллину, напомнил тому об обещании отпустить на волю сто человек, и префект, дабы укрепить свой пошатнувшийся авторитет и не прослыть лгуном, кивнул в знак согласия.
— По мне, так бери хоть две сотни, — примирительным тоном заявил он. — Но лишь из числа тех, кто не сознался в соучастии в поджоге.
Пуд торопливо направился на площадь, опасаясь, что Тигеллин передумает, но префект только засмеялся и крикнул сенатору вслед:
— Это обойдется тебе в сотню сестерциев за каждого — в мой кошелек, разумеется.
Префект отлично знал, что Пуд небогат: его доход едва-едва позволял ему жить так, как полагалось сенатору. В свое время император Клавдий даже снизил денежный ценз, чтобы уважаемый всеми Пуд имел возможность остаться в сенате и не покинуть его по бедности, так что Тигеллин понимал, что большей суммы ему из христианского заступника выжать не удастся.
Из множества задержанных Пуд отбирал тех, кто, как ему было известно, чаще других общался с Кифой, а также девушек и матерей семейств, у которых дома остались дети.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101