и вместе с тем было установлено, что имеется
привходящее в этом смысле и есть привходящее в том смысле, в каком
"образованное" есть привходящее для Сократа; в этом же последнем смысле
привходящее не есть привходящее для привходящего, а таково лишь привходящее
в первом смысле; следовательно, не все будет сказываться как привходящее.
Таким образом, и в этом случае должно существовать нечто, означающее
сущность. А если так, то доказано, что противоречащее одно другому не может
сказываться вместе.
Далее, если относительно одного и того же вместе было бы истинно все
противоречащее одно другому, то ясно, что все было бы одним [и тем же].
Действительно, одно и то же было бы и триерой, и стеной, и человеком, раз
относительно всякого предмета можно нечто одно и утверждать и отрицать, как
это необходимо признать тем, кто принимает учение Протагора. И в самом
деле, если кто считает, что человек не есть триера, то ясно, что он не
триера. Стало быть, он есть также триера, раз противоречащее одно другому
истинно. И в таком случае получается именно как у Анаксагора: "все вещи
вместе", и, следовательно, ничего не существует истинно. Поэтому они,
видимо, говорят нечто неопределенное, и, полагая, что говорят о сущем, они
говорят о не-сущем, ибо неопределенно то, что существует в возможности, а
не в действительности. Но им необходимо все и утверждать и отрицать.
Действительно, нелепо, если относительно каждого предмета отрицание его
допустимо, а отрицание чего-то другого - того, что ему не присуще, -
недопустимо. Так, например, если о человеке правильно сказать, что он не
человек, то ясно, что правильно сказать, что он или триера, или не триера.
Если правильно утверждение, то необходимо правильно и отрицание; а если
утверждение недопустимо, то во всяком случае [соответствующее] отрицание
будет скорее допустимо, нежели отрицание самого предмета. Если поэтому
допустимо даже это отрицание, то допустимо также и отрицание того, что он
триера; а если это отрицание, то и утверждение.
Вот какой вывод получается для тех, кто высказывает это положение, а также
вывод, что нет необходимости [в каждом случае] или утверждать, или
отрицать. В самом деле, если истинно, что кто-то есть человек и не-человек,
то ясно, что истинно также то, что он не есть ни человек, ни не-человек,
ибо для двух утверждений имеются два отрицания, а если указанное
утверждение есть одно высказывание, состоящее из двух, то одним будет и
отрицание, противолежащее этому утверждению.
Далее, либо дело обстоит во всех случаях так, как они говорят, тогда нечто
есть и белое и не-белое, и сущее и не-сущее (и то же можно сказать о всех
других утверждениях и отрицаниях), либо дело так обстоит не во всех
случаях, а в некоторых так, в некоторых же не так. И если не во всех
случаях, то относительно тех утверждений и отрицаний, с которыми дело так
не обстоит, имеется согласие; если же так обстоит дело во всех случаях, то
опять-таки либо относительно чего допустимо утверждение, относительно того
допустимо и отрицание, и относительно чего допустимо отрицание,
относительно того допустимо и утверждение, либо относительно чего
утверждение допустимо, относительно того, правда, допустимо отрицание, но
относительно чего допустимо отрицание, не всегда допустимо утверждение. А
если имеет место этот последний случай, то, надо полагать, есть нечто явно
не-сущее, и это положение было бы достоверным; а если не-бытие есть что-то
достоверное и понятное, то еще более понятным было бы противолежащее ему
утверждение. Если же одинаково можно утверждать то, относительно чего
имеется отрицание, то опять-таки либо необходимо говорят правильно, когда
разделяют утверждение и отрицание (например, когда утверждают, что нечто
бело и, наоборот, что оно не бело), либо не говорят правильно. И если не
говорят правильно, когда их разделяют, то в этом случае ни то ни другое не
высказывается, и тогда ничего не существует (но как могло бы говорить или
ходить то, чего нет?); кроме того, все было бы тогда одним [и тем же], как
сказано уже раньше, и одним и тем же были бы и человек, и бог, и триера, и
противоречащее им (в самом деле, если противоречащее одно другому будет
одинаково высказываться о каждом, то одно ничем не будет отличаться от
другого, ибо если бы оно отличалось, то это отличие было бы истинным [для
него] и присуще лишь ему). Но точно такой же вывод получается, если можно
высказываться правильно, когда разделяют утверждение и отрицание; и, кроме
того, получается, что все говорят и правду инеправду, и, кто это
утверждает, caм должен признать, что он говорит неправду. В то же время
очевидно, что в споре с ним речь идет ни о чем: ведь он не говорит ничего
[определенного]. Действительно, он не говорит да или нет, а говорит и да и
нет и снова отрицает и то и другое, говоря, что это не так и не этак, ибо
иначе уже имелось бы что-то определенное. Далее, если в случае истинности
утверждения ложно отрицание, а в случае истинности отрицания ложно
утверждение, то не может быть правильным, если вместе утверждается и
отрицается одно и то же. Но может быть, скажут, что мы этим утверждаем то,
что с самого начала подлежало доказательству (to keimenon).
Далее, ошибается ли тот, кто считает, что дело таким-то образом либо
обстоит, либо не обстоит, и говорит ли правду тот, кто принимает и то и
другое вместе? Если этот последний говорит правду, то какой смысл имеет
утверждение, что природа вещей именно такова? И если он говорит неправду, а
более прав тот, кто придерживается первого взгляда, то с существующим дело
уже обстоит определенным образом, и можно сказать (an), что это истинно и
не может в то же время быть неистинным. Если же все одинаково говорят и
неправду и правду, то тому, кто так считает, нельзя будет что-нибудь
произнести и сказать, ибо он вместе говорит и да и нет. Но если у него нет
никакого мнения, а он только одинаково что-то полагает и не полагает, то
какая, в самом деле, разница между ним и ребенком? А особенно это очевидно
из того, что на деле подобных взглядов не держится никто: ни другие люди,
ни те, кто высказывает это положение. Действительно, почему такой человек
идет в Мегару, а не остается дома, воображая, что туда идет? И почему он
прямо на рассвете не бросается в колодезь или в пропасть, если окажется
рядом с ними, а совершенно очевидно проявляет осторожность, вовсе не
полагая, таким образом, что попасть туда одинаково нехорошо и хорошо? Стало
быть, ясно, что одно он считает лучшим, а другое - не лучшим. Но если так,
то ему необходимо также признавать одно человеком, другое нечеловеком, одно
сладким, другое несладким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
привходящее в этом смысле и есть привходящее в том смысле, в каком
"образованное" есть привходящее для Сократа; в этом же последнем смысле
привходящее не есть привходящее для привходящего, а таково лишь привходящее
в первом смысле; следовательно, не все будет сказываться как привходящее.
Таким образом, и в этом случае должно существовать нечто, означающее
сущность. А если так, то доказано, что противоречащее одно другому не может
сказываться вместе.
Далее, если относительно одного и того же вместе было бы истинно все
противоречащее одно другому, то ясно, что все было бы одним [и тем же].
Действительно, одно и то же было бы и триерой, и стеной, и человеком, раз
относительно всякого предмета можно нечто одно и утверждать и отрицать, как
это необходимо признать тем, кто принимает учение Протагора. И в самом
деле, если кто считает, что человек не есть триера, то ясно, что он не
триера. Стало быть, он есть также триера, раз противоречащее одно другому
истинно. И в таком случае получается именно как у Анаксагора: "все вещи
вместе", и, следовательно, ничего не существует истинно. Поэтому они,
видимо, говорят нечто неопределенное, и, полагая, что говорят о сущем, они
говорят о не-сущем, ибо неопределенно то, что существует в возможности, а
не в действительности. Но им необходимо все и утверждать и отрицать.
Действительно, нелепо, если относительно каждого предмета отрицание его
допустимо, а отрицание чего-то другого - того, что ему не присуще, -
недопустимо. Так, например, если о человеке правильно сказать, что он не
человек, то ясно, что правильно сказать, что он или триера, или не триера.
Если правильно утверждение, то необходимо правильно и отрицание; а если
утверждение недопустимо, то во всяком случае [соответствующее] отрицание
будет скорее допустимо, нежели отрицание самого предмета. Если поэтому
допустимо даже это отрицание, то допустимо также и отрицание того, что он
триера; а если это отрицание, то и утверждение.
Вот какой вывод получается для тех, кто высказывает это положение, а также
вывод, что нет необходимости [в каждом случае] или утверждать, или
отрицать. В самом деле, если истинно, что кто-то есть человек и не-человек,
то ясно, что истинно также то, что он не есть ни человек, ни не-человек,
ибо для двух утверждений имеются два отрицания, а если указанное
утверждение есть одно высказывание, состоящее из двух, то одним будет и
отрицание, противолежащее этому утверждению.
Далее, либо дело обстоит во всех случаях так, как они говорят, тогда нечто
есть и белое и не-белое, и сущее и не-сущее (и то же можно сказать о всех
других утверждениях и отрицаниях), либо дело так обстоит не во всех
случаях, а в некоторых так, в некоторых же не так. И если не во всех
случаях, то относительно тех утверждений и отрицаний, с которыми дело так
не обстоит, имеется согласие; если же так обстоит дело во всех случаях, то
опять-таки либо относительно чего допустимо утверждение, относительно того
допустимо и отрицание, и относительно чего допустимо отрицание,
относительно того допустимо и утверждение, либо относительно чего
утверждение допустимо, относительно того, правда, допустимо отрицание, но
относительно чего допустимо отрицание, не всегда допустимо утверждение. А
если имеет место этот последний случай, то, надо полагать, есть нечто явно
не-сущее, и это положение было бы достоверным; а если не-бытие есть что-то
достоверное и понятное, то еще более понятным было бы противолежащее ему
утверждение. Если же одинаково можно утверждать то, относительно чего
имеется отрицание, то опять-таки либо необходимо говорят правильно, когда
разделяют утверждение и отрицание (например, когда утверждают, что нечто
бело и, наоборот, что оно не бело), либо не говорят правильно. И если не
говорят правильно, когда их разделяют, то в этом случае ни то ни другое не
высказывается, и тогда ничего не существует (но как могло бы говорить или
ходить то, чего нет?); кроме того, все было бы тогда одним [и тем же], как
сказано уже раньше, и одним и тем же были бы и человек, и бог, и триера, и
противоречащее им (в самом деле, если противоречащее одно другому будет
одинаково высказываться о каждом, то одно ничем не будет отличаться от
другого, ибо если бы оно отличалось, то это отличие было бы истинным [для
него] и присуще лишь ему). Но точно такой же вывод получается, если можно
высказываться правильно, когда разделяют утверждение и отрицание; и, кроме
того, получается, что все говорят и правду инеправду, и, кто это
утверждает, caм должен признать, что он говорит неправду. В то же время
очевидно, что в споре с ним речь идет ни о чем: ведь он не говорит ничего
[определенного]. Действительно, он не говорит да или нет, а говорит и да и
нет и снова отрицает и то и другое, говоря, что это не так и не этак, ибо
иначе уже имелось бы что-то определенное. Далее, если в случае истинности
утверждения ложно отрицание, а в случае истинности отрицания ложно
утверждение, то не может быть правильным, если вместе утверждается и
отрицается одно и то же. Но может быть, скажут, что мы этим утверждаем то,
что с самого начала подлежало доказательству (to keimenon).
Далее, ошибается ли тот, кто считает, что дело таким-то образом либо
обстоит, либо не обстоит, и говорит ли правду тот, кто принимает и то и
другое вместе? Если этот последний говорит правду, то какой смысл имеет
утверждение, что природа вещей именно такова? И если он говорит неправду, а
более прав тот, кто придерживается первого взгляда, то с существующим дело
уже обстоит определенным образом, и можно сказать (an), что это истинно и
не может в то же время быть неистинным. Если же все одинаково говорят и
неправду и правду, то тому, кто так считает, нельзя будет что-нибудь
произнести и сказать, ибо он вместе говорит и да и нет. Но если у него нет
никакого мнения, а он только одинаково что-то полагает и не полагает, то
какая, в самом деле, разница между ним и ребенком? А особенно это очевидно
из того, что на деле подобных взглядов не держится никто: ни другие люди,
ни те, кто высказывает это положение. Действительно, почему такой человек
идет в Мегару, а не остается дома, воображая, что туда идет? И почему он
прямо на рассвете не бросается в колодезь или в пропасть, если окажется
рядом с ними, а совершенно очевидно проявляет осторожность, вовсе не
полагая, таким образом, что попасть туда одинаково нехорошо и хорошо? Стало
быть, ясно, что одно он считает лучшим, а другое - не лучшим. Но если так,
то ему необходимо также признавать одно человеком, другое нечеловеком, одно
сладким, другое несладким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92