Поэтому остается признать, что равное противолежит [большому и малому] либо
как отрицание, либо как лишенность. Но быть отрицанием или лишенностью лишь
одного из них оно не может; в самом деле, почему оно должно
противополагаться скорее большому, нежели малому? Таким образом, оно
отрицание обоих в смысле лишенности, и потому вопросительное "ли - или"
относится к обоим, а не к одному из них (например, "больше ли это или
равно" или "равно ли это или меньше"), а вопрос здесь всегда касается трех.
Но это не необходимая лишенность. Ведь не все, что не больше или не меньше,
есть равное, а только то, что по природе может быть большим или меньшим.
Таким образом, равное - это то, что не есть ни большое, ни малое, но что по
природе может быть или большим, или малым; и оно противолежит обоим как
отрицание в смысле лишенности; поэтому оно и нечто промежуточное между
ними. И точно так же то, что не есть ни хорошее, ни плохое, противолежит и
тому и другому, но имени не имеет, ибо и о том и о другом говорится в
различных значениях, и носитель их - не един; а [более едино] то, что не
бело и не черно. Но и в этом случае не говорится об одном, а имеется так
или иначе определенное число цветов, о которых сказывается отрицание в
смысле лишенности: они необходимо должны быть или серым, или желтым, или
чем-то другим в этом роде. Таким образом, несправедливы нападки тех, кто
считает, что это можно одинаково сказать обо всем, так что промежуточным
между сандалией и рукой было бы то, что не есть ни сандалия, ни рука,
поскольку-де и то, что не хорошо и не плохо, есть нечто промежуточное между
хорошим и плохим, как будто для всего чего угодно должно быть нечто
промежуточное. А это вовсе не вытекает с необходимостью. Совместное
отрицание противолежащих друг другу вещей возможно тогда, когда между ними
имеется нечто промежуточное и некоторое естественное расстояние. А между
такими вещами, [как сандалия и рука], различия [в точном смысле] [2] нет:
ведь у них совместно отрицаемое принадлежит не к одному и тому же роду, так
что субстрат здесь не один.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Подобным нее образом можно поставить и вопрос относительно единого и
многого. Ведь если многое противолежит единому во всех отношениях, то
отсюда вытекает несообразное. А именно, во-первых, единое в таком случае
будет малое или малочисленное [1], ибо многое противолежит также и
малочисленному. Во-вторых, два будет в таком случае многое, потому что
двукратное - это уже многократное, а "двукратное" производно от "двух"; так
что единое будет малое: ведь по сравнению с чем же два есть многое, если не
по сравнению с единым и малым? Ведь меньше пет уже ни-чего. Далее, если
многое и малое принадлежат к множеству так же, как длинное и короткое - к
протяжению, и если многое есть также многочисленное, а многочисленное -
многое (разве что у легко ограничиваемого непрерывного [2] дело обстоит
иначе), то малое будет некоторым множеством. Так что единое будет некоторым
множеством, если оно малое; а это необходимо, если два есть многое. Но,
хотя о многочисленном можно, пожалуй, в каком-то смысле говорить как о
"многом", все же оно будет чем-то отличаться от него; например, о воде
говорят, что ее много, но нельзя сказать, что она многочисленна. Однако о
делимом на части можно говорить как о многочисленном: в одном случае -
когда имеется множество, содержащее излишек или вообще, или по сравнению с
чем-нибудь (и подобным же образом малое есть некое множество, у которого
есть недостаток чего-то), а в другом случае - когда о нем говорится как о
числе, и только и этом случае оно противолежит единому. Действительно, мы
говорим "единое или многое" так же, как если бы кто сказал "единое и
единые" или "белое и белые" и тем самым сопоставил измеренное или
измеряемое с мерой. И в этом же смысле говорят о многократным, а именно:
каждое число есть многое, потому что содержит единицы и может быть измерено
единицей, а также поскольку оно противолежит единому, а не малому. В этом
смысле и два есть многое, но не как множество, содержащее избыток либо по
сравнению с чем-нибудь, либо вообще, а как первое множество. Вообще говоря,
два есть малочисленное, ибо два - первое множество, у которого есть
недостаток чего-то (поэтому и Анаксагор неправильно выразился, сказав, что
"все вещи были вместе, беспредельные и по множеству, и по малости"; ему
надо было сказать вместо "по малости" - "по малочисленности"; а по
малочисленности они не беспредельны); дело в том, что не "одно" образует
малое, как это утверждают некоторые, а его образует "два".
Итак, единое и многое в числах противолежат друг другу как мера и
измеряемое, а они противолежат одно другому как такое соотнесенное, которое
не принадлежит к самому по себе соотнесенному. В другом месте [3] мы уже
установили, что о соотнесенном говорится в двух значениях: с одной стороны,
в смысле противоположности, с другой - в том смысле, в каком знание
находится в отношении к тому, что познается, [причем это последнее]
называется соотнесенным потому, что что-то другое относится к нему. И ничто
не мешает, чтобы "одно" было меньше чего-то другого, например двух, ибо
если оно меньше, оно тем самым еще не есть малое. А множество есть как бы
род для числа: ведь число есть множество, измеряемое единицей. И "одно" и
число некоторым образом противолежат друг другу - не как противоположности,
а (это уже было сказано) как нечто соотнесенное, а именно: они постольку
противолежат друг другу, поскольку одно есть мера, а другое измеряемое. А
потому не все, что "одно", есть число, например если "одно" есть нечто
неделимое [4] Что же касается знания, которому приписывается подобное
отношение к тому, что познается, то с ним дело обстоит не так. Правда,
могло бы казаться, что знание есть мера, а то, что познается,- измеряемое,
однако на деле оказывается, что хотя всякое знание касается того, что
познается, но не всякое познаваемое соотнесено со знанием, так как в
некотором смысле знание измеряется тем, что познается. Множество же не
противоположно ни малому (малому противоположно многое, как превышающее
множество - множеству превышаемому), ни единому во всех его значениях;
однако единому оно противоположно, во-первых, в том смысле, что, как было
сказано, само оно делимо, тогда как единое неделимо; во-вторых, в том
смысле, что они соотнесены друг с другом, как знание с тем, что познается,
если множество есть число, а единое - мера.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Так как у противоположностей может быть нечто промежуточное и у некоторых
оно действительно бывает, то промежуточное необходимо слагается из
противоположностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92