Ведь не все он ищет и принимает одинаковым
образом, когда, полагая, что хорошо бы, [например], выпить воды или
повидать человека, после этого ищет их; а между тем он должен был бы
считать все одинаковым, если одно и то же было бы одинаково и человеком, и
нечеловеком. Но, как было сказано, всякий человек, совершенно очевидно,
одного остерегается, а другого нет. Поэтому все, по-видимому, признают, что
дело обстоит вполне определенно (haples), если не со всем, то с тем, что
лучше и хуже. Если же люди признают это не на основании знания, а на
основании одного лишь мнения, то тем более им необходимо заботиться об
истине, как и больному нужно гораздо больше заботиться о здоровье, чем
здоровому, ибо тот, у кого одно лишь мнение, в сравнении со знающим не
может здраво относиться к истине.
Далее, пусть все сколько угодно обстоит "так и [вместе с тем] не так", все
же "большее" пли "меньшее" имеется в природе вещей; в самом деле, мы не
можем одинаково назвать четными число "два" и число "три", и не в
одинаковой мере заблуждается тот, кто принимает четыре за пять, и тот, кто
принимает его за тысячу. А если они заблуждаются неодинаково, то ясно, что
один заблуждается меньше, и, следовательно, он больше прав. Если же большая
степень ближе, то должно существовать нечто истинное, к чему более близко
то, что более истинно. И если даже этого нет, то уж во всяком случае
имеется нечто более достоверное и более истинное, и мы, можно считать,
избавлены от крайнего учения, мешающего что-либо пределить с помощью
размышления.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Из этого же самого мнения, [которое мы сейчас разобрали], исходит и учение
Протагора, и оба они необходимо должны быть одинаково верными или
неверными. В самом деле, если все то, что мнится и представляется, истинно,
все должно быть в одно и то же время и истинным и ложным. Ведь многие имеют
противоположные друг другу взгляды и считают при этом, что те, кто держится
не одних с ними мнений, заблуждаются; так что одно и то же должно и быть и
не быть. А если это так, то все мнения по необходимости совершенно истинны,
ибо мнения тех, кто заблуждается, и тех, кто говорит правильно,
противолежат друг другу; а если с существующим дело обстоит именно так, то
все говорят правду.
Ясно, таким образом, что оба этих учения исходят из одного и того же образа
мыслей. Но обсуждение нельзя вести со всеми ими одинаково: одних надо
убеждать, других одолевать [словесно]. Действительно, если кто пришел к
такому мнению вследствие сомнений, неведение легко излечимо (ибо надо
возражать не против их слов, а против их мыслей). Но если кто говорит так
лишь бы говорить, то единственное средство против него - изобличение его в
том, что его речь - это лишь звуки и слова. А тех, у кого это мнение было
вызвано сомнениями, к нему привело рассмотрение чувственно воспринимаемого.
Они думали, что противоречия и противоположности совместимы, поскольку они
видели, что противоположности происходят из одного и того же; если, таким
образом, не-сущее возникнуть не может, то, значит, вещь раньше одинаковым
образом была обеими противоположностями; как и говорит Анаксагор, что
всякое смешано во всяком, и то же Демокрит: и он утверждает, что пустое и
полное одинаково имеются в любой частице, хотя, по его слонам, одно из них
есть сущее, я другое - не-сущее. Так вот, тем, кто приходит к своему
взгляду на основании таких соображений, мы скажем, что они в некотором
смысле правы, в некотором ошибаются. Дело в том, что о сущем говорится
двояко, так что в одном смысле возможно возникновение из во-сущего, а в
другом нет, и одно и то же может вместе быть и сущим и не-сущим, но только
не в одном и том же отношении. В самом деле, в возможности одно и то же
может быть вместе [обеими] противоположностями, во в действительности нет.
А кроме того, мы потребуем от этих людей признать, что среди существующего
имеется и некая другого рода сущность, которой вообще не присуще ни
движение, ни уничтожение, ни возникновение.
Равным образом и к мысли об истинности [всего] того, чти представляется,
некоторых также привело рассмотрение чувственно воспринимаемого. Судить об
истине, полагают они, надлежит, не опираясь [на мнение] большего или
меньшего числа людей: ведь одно и то же одним кажется сладким на вкус, а
другим - горьким, так что если бы все были больны или помешаны, а двое или
трое оставались здоровыми или в здравом уме, то именно они казались бы
больными и помешанными, а остальные нет.
Кроме того, говорят они, у многих других животных представления об одном и
том же противоположны нашим, и даже каждому отдельному человеку, когда он
воспринимает чувствами, одно и то же кажется не всегда одним и тем же. Так
вот, какие из этих представлений истинны, какие ложны - это не ясно, ибо
одни нисколько не более истинны, чем другие, а все - в равной степени.
Поэтому-то Демокрит и утверждает, что или ничто не истинно, или нам во
всяком случае истинное неведомо.
А вообще же из-за того, что разумение они отождествляют с чувственным
восприятием, а это последнее считают неким изменением, им приходится
объявлять истинным все, что является чувствам. На этом основании прониклись
подобного рода взглядами и Эмпедокл, и Демокрит, и чуть ли не каждый из
остальных философов. В самом деле, и Эмпедокл утверждает, что с изменением
нашего состояния меняется и наше разумение:
Разум растет у людей в соответствии с мира познаньем.
А в другом месте он говорит:
И поскольку другими они становились, всегда уж также и мысли другие им
приходили...
И Парменид высказывается таким же образом:
Как у каждого соединились весьма гибкие члены, так и ум будет у человека:
Одно ведь и то же мыслит в людях - во всех и в каждом . То членов природа,
ибо мысль - это то, чего имеется больше. Передают и изречение Анаксагора,
сказанное им. некоторым его друзьям, что вещи будут для них такими, за
какие они их примут. Утверждают, что и Гомер явно держался этого мнения: в
его изображении Гектар, будучи оглушен ударом, "лежит, мысля иначе", так
что выходит, что мыслят и помешанные, но иначе. Таким образом, ясно, что
если и то и другое есть разумение, то, значит, вещи в одно и то же время
находятся в таком и не в таком состоянии. Отсюда вытекает самая большая
трудность: если уж люди, в наибольшей мере узревшие истину, которой можно
достичь (а ведь это те, кто больше всего ищет ее и любит), имеют подобные
мнения и высказывают их относительно истины, то как действительно не пасть
духом тем, кто только начинает заниматься философией? Ведь в таком случае
искать истину - все равно что гнаться за неуловимым.
Причина, почему они пришли к такому мнению, заключается в том, что, выясняя
истину относительно сущего, они сущим признавали только чувственно
воспринимаемое;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
образом, когда, полагая, что хорошо бы, [например], выпить воды или
повидать человека, после этого ищет их; а между тем он должен был бы
считать все одинаковым, если одно и то же было бы одинаково и человеком, и
нечеловеком. Но, как было сказано, всякий человек, совершенно очевидно,
одного остерегается, а другого нет. Поэтому все, по-видимому, признают, что
дело обстоит вполне определенно (haples), если не со всем, то с тем, что
лучше и хуже. Если же люди признают это не на основании знания, а на
основании одного лишь мнения, то тем более им необходимо заботиться об
истине, как и больному нужно гораздо больше заботиться о здоровье, чем
здоровому, ибо тот, у кого одно лишь мнение, в сравнении со знающим не
может здраво относиться к истине.
Далее, пусть все сколько угодно обстоит "так и [вместе с тем] не так", все
же "большее" пли "меньшее" имеется в природе вещей; в самом деле, мы не
можем одинаково назвать четными число "два" и число "три", и не в
одинаковой мере заблуждается тот, кто принимает четыре за пять, и тот, кто
принимает его за тысячу. А если они заблуждаются неодинаково, то ясно, что
один заблуждается меньше, и, следовательно, он больше прав. Если же большая
степень ближе, то должно существовать нечто истинное, к чему более близко
то, что более истинно. И если даже этого нет, то уж во всяком случае
имеется нечто более достоверное и более истинное, и мы, можно считать,
избавлены от крайнего учения, мешающего что-либо пределить с помощью
размышления.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Из этого же самого мнения, [которое мы сейчас разобрали], исходит и учение
Протагора, и оба они необходимо должны быть одинаково верными или
неверными. В самом деле, если все то, что мнится и представляется, истинно,
все должно быть в одно и то же время и истинным и ложным. Ведь многие имеют
противоположные друг другу взгляды и считают при этом, что те, кто держится
не одних с ними мнений, заблуждаются; так что одно и то же должно и быть и
не быть. А если это так, то все мнения по необходимости совершенно истинны,
ибо мнения тех, кто заблуждается, и тех, кто говорит правильно,
противолежат друг другу; а если с существующим дело обстоит именно так, то
все говорят правду.
Ясно, таким образом, что оба этих учения исходят из одного и того же образа
мыслей. Но обсуждение нельзя вести со всеми ими одинаково: одних надо
убеждать, других одолевать [словесно]. Действительно, если кто пришел к
такому мнению вследствие сомнений, неведение легко излечимо (ибо надо
возражать не против их слов, а против их мыслей). Но если кто говорит так
лишь бы говорить, то единственное средство против него - изобличение его в
том, что его речь - это лишь звуки и слова. А тех, у кого это мнение было
вызвано сомнениями, к нему привело рассмотрение чувственно воспринимаемого.
Они думали, что противоречия и противоположности совместимы, поскольку они
видели, что противоположности происходят из одного и того же; если, таким
образом, не-сущее возникнуть не может, то, значит, вещь раньше одинаковым
образом была обеими противоположностями; как и говорит Анаксагор, что
всякое смешано во всяком, и то же Демокрит: и он утверждает, что пустое и
полное одинаково имеются в любой частице, хотя, по его слонам, одно из них
есть сущее, я другое - не-сущее. Так вот, тем, кто приходит к своему
взгляду на основании таких соображений, мы скажем, что они в некотором
смысле правы, в некотором ошибаются. Дело в том, что о сущем говорится
двояко, так что в одном смысле возможно возникновение из во-сущего, а в
другом нет, и одно и то же может вместе быть и сущим и не-сущим, но только
не в одном и том же отношении. В самом деле, в возможности одно и то же
может быть вместе [обеими] противоположностями, во в действительности нет.
А кроме того, мы потребуем от этих людей признать, что среди существующего
имеется и некая другого рода сущность, которой вообще не присуще ни
движение, ни уничтожение, ни возникновение.
Равным образом и к мысли об истинности [всего] того, чти представляется,
некоторых также привело рассмотрение чувственно воспринимаемого. Судить об
истине, полагают они, надлежит, не опираясь [на мнение] большего или
меньшего числа людей: ведь одно и то же одним кажется сладким на вкус, а
другим - горьким, так что если бы все были больны или помешаны, а двое или
трое оставались здоровыми или в здравом уме, то именно они казались бы
больными и помешанными, а остальные нет.
Кроме того, говорят они, у многих других животных представления об одном и
том же противоположны нашим, и даже каждому отдельному человеку, когда он
воспринимает чувствами, одно и то же кажется не всегда одним и тем же. Так
вот, какие из этих представлений истинны, какие ложны - это не ясно, ибо
одни нисколько не более истинны, чем другие, а все - в равной степени.
Поэтому-то Демокрит и утверждает, что или ничто не истинно, или нам во
всяком случае истинное неведомо.
А вообще же из-за того, что разумение они отождествляют с чувственным
восприятием, а это последнее считают неким изменением, им приходится
объявлять истинным все, что является чувствам. На этом основании прониклись
подобного рода взглядами и Эмпедокл, и Демокрит, и чуть ли не каждый из
остальных философов. В самом деле, и Эмпедокл утверждает, что с изменением
нашего состояния меняется и наше разумение:
Разум растет у людей в соответствии с мира познаньем.
А в другом месте он говорит:
И поскольку другими они становились, всегда уж также и мысли другие им
приходили...
И Парменид высказывается таким же образом:
Как у каждого соединились весьма гибкие члены, так и ум будет у человека:
Одно ведь и то же мыслит в людях - во всех и в каждом . То членов природа,
ибо мысль - это то, чего имеется больше. Передают и изречение Анаксагора,
сказанное им. некоторым его друзьям, что вещи будут для них такими, за
какие они их примут. Утверждают, что и Гомер явно держался этого мнения: в
его изображении Гектар, будучи оглушен ударом, "лежит, мысля иначе", так
что выходит, что мыслят и помешанные, но иначе. Таким образом, ясно, что
если и то и другое есть разумение, то, значит, вещи в одно и то же время
находятся в таком и не в таком состоянии. Отсюда вытекает самая большая
трудность: если уж люди, в наибольшей мере узревшие истину, которой можно
достичь (а ведь это те, кто больше всего ищет ее и любит), имеют подобные
мнения и высказывают их относительно истины, то как действительно не пасть
духом тем, кто только начинает заниматься философией? Ведь в таком случае
искать истину - все равно что гнаться за неуловимым.
Причина, почему они пришли к такому мнению, заключается в том, что, выясняя
истину относительно сущего, они сущим признавали только чувственно
воспринимаемое;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92