он не беззащитен. Как бы жалки ни казались его клыки и когти против силы чудовища, но в схватке не погибнет честь. Он чувствует некоторую благодарность этой мягкопалой самке: она позволяет родиться светлой смерти, чуду кровопролития…
Истинная женщина.
Человек удостоил красноволосую снисходительного, одобряющего взгляда.
Потом чуть пригнулся и обнажил клыки.
И х’манки, затихшие, обмершие, ясно услышали:
– Нукххта!
Джек заподозрил, что Фафнир следовал своим собственным кодексам чести. Он еще выждал, показал зубы, объявляя, что готов к бою, дал противнику время приготовиться – приличную долю секунды.
Того, что происходило дальше, человеческий глаз уловить не мог. Слишком велика скорость движений. Реакция ррит впятеро быстрее человеческой, но насколько драконы быстрее них – Джек не знал.
Нукта прыгнул.
Глава одиннадцатая. Райские птицы
– Крокодилыч!
– Что?
– Задрал ты меня!
Солнце уже не ругался.
Он вопиял.
С такой глоткой – только в атаку подымать из окопов; похоже, обыкновенно Полетаев говорил от силы в четверть голоса. Лилен сначала посмеялась про себя, потом пожалела беднягу. Юрка – вариант куда лучше Димочки, но тоже не сахар…
За этой мыслью пришла другая: Север, наверное, тоже раньше отшучивался, весело жаловался на выходки Птица. Теперь перестал. Теперь – только угрюмо терпит.
Впрочем, Птиц – тварь себе на уме. И до состояния «зашибить насмерть» Шеверинского не доведет.
– Знал ли я, – горестно сказал Кайман, – думал ли я, когда брал себе такое шикарное кодовое имя, что меня будут обзывать этим словом! Разве ж я похож…
– Если хочешь знать мое мнение, – сообщил Шеверинский явно в порядке реванша, – ты похож на хитрого фашиста.
– Север! – просияв, тряхнул патлами Полетаев и привстал над столом, – медведище! Дай зажму лапищу! Друг!..
– Почему? – изумлялся Кайман.
– Да понимаешь, – задумчиво процедил Север, выпуская лапищу Полетаева, – есть в тебе что-то такое прищуренное…
Кайман моргнул и осклабился.
– Крась хаер, Костя, – нежно сказал он. – Ты меня знаешь, мое терпение безгранично.
– Задрал!! – Солнце как стоял, так и рухнул на скрипнувший в агонии стул. – Люди! Он ведь, сволочь, и Светку сюда приплел…
– К чему приплел? – выгнула бровь Таисия, – сижу-сижу, все не пойму никак, что это за шутка такая.
– Это не шутка, – мрачно сказал Солнце. – Это бородатый анекдот такой. Во всех смыслах бородатый.
Кайман сделал такое лицо, что раскосыми оказались уже оба глаза, а не один.
– Это Борода на последнем инструктаже отколол, – мало не промурлыкал он. – Я долго плакал. Сама представь: сидим нервные, остервенелые. Руки на столах, спины прямые, глаза вытаращенные. Входит Борода. Чеканным шагом. Вид – похоронный. Ну, думаю, сейчас нам втирать начнут, что ситуация критическая, многие из нас погибнут, но Родина не забудет…
Глядя, как актерствует Юрка, Лилен чуть не позавидовала. И тотчас вспомнила о Майке – как он там? Еще не закончил со сценарием? Что ему сказали про нее? Куда и зачем сорвались его Венди и Фафнир?
Может, ничего ему и не сказали. Судя по тому, что Макферсон не попытался позвонить, мысли его занимают исключительно Айфиджениа Никас и сержант Лэнгсон.
– …вошел Борода, – продолжал тем временем особист с интонациями прожженного старого трагика, – встал. Обмираем. Он посмотрел сурово и говорит: «Дети! На повестке дня две задачи. Установить контроль над Галактикой. И перекрасить Полетаева в зеленый цвет».
– И все, суки, повернулись и посмотрели на меня! – жалобно сказал Солнце. – Ну за что мне это?!
– Не хрен было такой хаер отращивать, – плотоядно прокомментировал Кайман.
– Постригусь налысо.
– Хрен тебе. Сколько отрастил, столько и покрасишь.
– А почему в зеленый? – не задумавшись, спросила Лилен.
Кайман не облизнулся. Но вид у него был такой, как будто он облизнулся. Как у облопавшегося кота.
– Солнце тоже спросил, – покивал он, блаженно жмурясь. – А Борода и говорит…
– …«Я знал, что по первому пункту у вас вопросов не будет!» – докончила Таисия, и все засмеялись.
Лилен не поняла.
– Это древний русский анекдот, – объяснил Шеверинский. Несмотря на солидарность с братом-энергетиком, удержаться от улыбки он не сумел.
– Чтоб вам пусто было с вашим Бородой! – в сердцах плюнул Солнце.
– Ты погоди, – негромко, чуть гнусаво протянул над ухом Лилен Синий Птиц, – вот они еще посидят, подвыпьют и начнут рассказывать, как они боялись директрисы. Это вечная тема – «как мы боялись директрисы». До старости…
Лилен постаралась не обратить внимания. Так, чтоб он понял.
Взгляд Птица уже явственно размывало; казался он не столько пьяным, сколько задумчиво-тоскливым. Под блестящими наманикюренными ногтями темнели коричневые полосы: Димочка ломал в пальцах очередную сигарету с акарой. Крошка сыпалась на белые брюки.
Солнце проворчал что-то и потянулся к бутылке.
– Полетаев, – мурлыкал Этцер, – красься. Иначе жизнь твоя станет адом.
– Уже стала!
– О чем и я. Ну как ты не поймешь? Борода ничего просто так не говорит. Это же симпатическая магия, понимаешь? Два явления, на первый взгляд никак не связанные, но в действительности находящиеся в нерасторжимом родстве. Одно следует за другим. Так что если ты покрасишься…
– Несимпатичная твоя магия, – уныло сообщил Костя. – Север, что мне делать? Я несчастный, умученный человек.
– Полетаев! Кому ты жалуешься?! Ты ЭТО видел?! – и Шеверинский ткнул пальцем в свое белокурое проклятие.
Солнце скорбно опустил лицо долу.
– Север, – пафосно сказал он, – давай выпьем.
Тот, не говоря лишнего, налил. Звезда Терры начинала путь к вечеру и светила в спину ему: в тени загорелое лицо Шеверинского казалось еще темнее, только блестели белки глаз и зубы в улыбке. Блеснул хрусталь, и поднявший его провозгласил:
– За то, чтобы эти сволочи действовали нам на нервы как можно дольше!
Синий Птиц иронически дернул углом рта. Таисия, облокотившись на стол, щурилась и улыбалась самым домашним, ласковым образом. Все энергетики в спокойной обстановке кажутся исключительно безобидными людьми… Димочка думал, что несмотря на все протесты Алентипалны, Иван Михалыч распорядился вести в РС тот армейский психотренинг, после которого убийство становится рассудочно-волевым действием и не влечет за собой особых переживаний и угрызений совести. Бабушка опечалилась, но отступилась: она понимала, насколько далеко положение дел от всеобщей любви, и какая сила – райские птицы.
Тогда Батя тоже сделал уступку. Без просьб, просто в ответ. Для ее душевного спокойствия.
Не нападение.
Только поддержание мира.
Насколько Птиц понял, девица Вольф страстно мечтала пойти по стопам матушки и записаться в Джеймсон, но местра Вольф-старшая встала стеной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Истинная женщина.
Человек удостоил красноволосую снисходительного, одобряющего взгляда.
Потом чуть пригнулся и обнажил клыки.
И х’манки, затихшие, обмершие, ясно услышали:
– Нукххта!
Джек заподозрил, что Фафнир следовал своим собственным кодексам чести. Он еще выждал, показал зубы, объявляя, что готов к бою, дал противнику время приготовиться – приличную долю секунды.
Того, что происходило дальше, человеческий глаз уловить не мог. Слишком велика скорость движений. Реакция ррит впятеро быстрее человеческой, но насколько драконы быстрее них – Джек не знал.
Нукта прыгнул.
Глава одиннадцатая. Райские птицы
– Крокодилыч!
– Что?
– Задрал ты меня!
Солнце уже не ругался.
Он вопиял.
С такой глоткой – только в атаку подымать из окопов; похоже, обыкновенно Полетаев говорил от силы в четверть голоса. Лилен сначала посмеялась про себя, потом пожалела беднягу. Юрка – вариант куда лучше Димочки, но тоже не сахар…
За этой мыслью пришла другая: Север, наверное, тоже раньше отшучивался, весело жаловался на выходки Птица. Теперь перестал. Теперь – только угрюмо терпит.
Впрочем, Птиц – тварь себе на уме. И до состояния «зашибить насмерть» Шеверинского не доведет.
– Знал ли я, – горестно сказал Кайман, – думал ли я, когда брал себе такое шикарное кодовое имя, что меня будут обзывать этим словом! Разве ж я похож…
– Если хочешь знать мое мнение, – сообщил Шеверинский явно в порядке реванша, – ты похож на хитрого фашиста.
– Север! – просияв, тряхнул патлами Полетаев и привстал над столом, – медведище! Дай зажму лапищу! Друг!..
– Почему? – изумлялся Кайман.
– Да понимаешь, – задумчиво процедил Север, выпуская лапищу Полетаева, – есть в тебе что-то такое прищуренное…
Кайман моргнул и осклабился.
– Крась хаер, Костя, – нежно сказал он. – Ты меня знаешь, мое терпение безгранично.
– Задрал!! – Солнце как стоял, так и рухнул на скрипнувший в агонии стул. – Люди! Он ведь, сволочь, и Светку сюда приплел…
– К чему приплел? – выгнула бровь Таисия, – сижу-сижу, все не пойму никак, что это за шутка такая.
– Это не шутка, – мрачно сказал Солнце. – Это бородатый анекдот такой. Во всех смыслах бородатый.
Кайман сделал такое лицо, что раскосыми оказались уже оба глаза, а не один.
– Это Борода на последнем инструктаже отколол, – мало не промурлыкал он. – Я долго плакал. Сама представь: сидим нервные, остервенелые. Руки на столах, спины прямые, глаза вытаращенные. Входит Борода. Чеканным шагом. Вид – похоронный. Ну, думаю, сейчас нам втирать начнут, что ситуация критическая, многие из нас погибнут, но Родина не забудет…
Глядя, как актерствует Юрка, Лилен чуть не позавидовала. И тотчас вспомнила о Майке – как он там? Еще не закончил со сценарием? Что ему сказали про нее? Куда и зачем сорвались его Венди и Фафнир?
Может, ничего ему и не сказали. Судя по тому, что Макферсон не попытался позвонить, мысли его занимают исключительно Айфиджениа Никас и сержант Лэнгсон.
– …вошел Борода, – продолжал тем временем особист с интонациями прожженного старого трагика, – встал. Обмираем. Он посмотрел сурово и говорит: «Дети! На повестке дня две задачи. Установить контроль над Галактикой. И перекрасить Полетаева в зеленый цвет».
– И все, суки, повернулись и посмотрели на меня! – жалобно сказал Солнце. – Ну за что мне это?!
– Не хрен было такой хаер отращивать, – плотоядно прокомментировал Кайман.
– Постригусь налысо.
– Хрен тебе. Сколько отрастил, столько и покрасишь.
– А почему в зеленый? – не задумавшись, спросила Лилен.
Кайман не облизнулся. Но вид у него был такой, как будто он облизнулся. Как у облопавшегося кота.
– Солнце тоже спросил, – покивал он, блаженно жмурясь. – А Борода и говорит…
– …«Я знал, что по первому пункту у вас вопросов не будет!» – докончила Таисия, и все засмеялись.
Лилен не поняла.
– Это древний русский анекдот, – объяснил Шеверинский. Несмотря на солидарность с братом-энергетиком, удержаться от улыбки он не сумел.
– Чтоб вам пусто было с вашим Бородой! – в сердцах плюнул Солнце.
– Ты погоди, – негромко, чуть гнусаво протянул над ухом Лилен Синий Птиц, – вот они еще посидят, подвыпьют и начнут рассказывать, как они боялись директрисы. Это вечная тема – «как мы боялись директрисы». До старости…
Лилен постаралась не обратить внимания. Так, чтоб он понял.
Взгляд Птица уже явственно размывало; казался он не столько пьяным, сколько задумчиво-тоскливым. Под блестящими наманикюренными ногтями темнели коричневые полосы: Димочка ломал в пальцах очередную сигарету с акарой. Крошка сыпалась на белые брюки.
Солнце проворчал что-то и потянулся к бутылке.
– Полетаев, – мурлыкал Этцер, – красься. Иначе жизнь твоя станет адом.
– Уже стала!
– О чем и я. Ну как ты не поймешь? Борода ничего просто так не говорит. Это же симпатическая магия, понимаешь? Два явления, на первый взгляд никак не связанные, но в действительности находящиеся в нерасторжимом родстве. Одно следует за другим. Так что если ты покрасишься…
– Несимпатичная твоя магия, – уныло сообщил Костя. – Север, что мне делать? Я несчастный, умученный человек.
– Полетаев! Кому ты жалуешься?! Ты ЭТО видел?! – и Шеверинский ткнул пальцем в свое белокурое проклятие.
Солнце скорбно опустил лицо долу.
– Север, – пафосно сказал он, – давай выпьем.
Тот, не говоря лишнего, налил. Звезда Терры начинала путь к вечеру и светила в спину ему: в тени загорелое лицо Шеверинского казалось еще темнее, только блестели белки глаз и зубы в улыбке. Блеснул хрусталь, и поднявший его провозгласил:
– За то, чтобы эти сволочи действовали нам на нервы как можно дольше!
Синий Птиц иронически дернул углом рта. Таисия, облокотившись на стол, щурилась и улыбалась самым домашним, ласковым образом. Все энергетики в спокойной обстановке кажутся исключительно безобидными людьми… Димочка думал, что несмотря на все протесты Алентипалны, Иван Михалыч распорядился вести в РС тот армейский психотренинг, после которого убийство становится рассудочно-волевым действием и не влечет за собой особых переживаний и угрызений совести. Бабушка опечалилась, но отступилась: она понимала, насколько далеко положение дел от всеобщей любви, и какая сила – райские птицы.
Тогда Батя тоже сделал уступку. Без просьб, просто в ответ. Для ее душевного спокойствия.
Не нападение.
Только поддержание мира.
Насколько Птиц понял, девица Вольф страстно мечтала пойти по стопам матушки и записаться в Джеймсон, но местра Вольф-старшая встала стеной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138