– Вот как поеду в Эрэс, пойду и извинюсь. Скажу – прости нас, идиотов, Сан Саныч, мы ж не со зла. Детство в заднице играло.
Димочка фыркнул. Усмехнулся скептически.
Вспомнилось.
…Сан Саныч сидел в приемной «взрослого» психотерапевта, работавшего с преподавателями и студентами; Синий Птиц его, Тан Ай Сена, знал только издалека, и в этой приемной никогда не был. Сначала подумал, что его сейчас выставят, но позади вышагивала сама Ратна, и вроде не должны были.
– Извинись, – сквозь зубы сказала директриса, неласково толкнув Птица в плечо. Птиц обиделся, но что-то вроде стыда все же испытывал в тот момент, и потому про обиду забыл.
На диване под традесканцией сидел незнакомый старый человек. Больной и разбитый, с розовыми воспаленными глазами, с мокнущими веками. Сидел, подобравшись, точно боялся всего кругом, от Ратны до традесканции. Потребовалось немало времени, чтобы понять – это и есть страшный военрук. Из него как скелет вынули.
– Извините, – полупрезрительно сказал Птиц.
– Простите его, Сан Саныч, – сказала Ратна. Димочка никогда не думал, что у стальной Данг может дрогнуть голос.
– Да понимаю я всё, – сказал незнакомый человек покорно и горько. – Пролетала мимо райская птичка… поточила птичка железный клювик…
Он достал сигарету, зажигалку: тоже удивительно, запрещалось курить в присутствии детей. Начал щелкать кнопкой, пытаясь высечь огонек, но дрожащие пальцы соскальзывали.
И Димочка потянулся к нему волей. Неосознанно, желая не столько помочь, сколько прекратить раздражавшее мельтешение. Пусть закурит поскорей…
Пальцы директрисы впились в плечо, как ястребиные когти. С одной стороны, как поезд, врезался гнев Ратны, а с другой – дикий животный ужас человека, который уже не был свирепым военруком Сан Санычем, а был кем-то другим. Мурашки побежали по спине. Димочка встряхнулся, оскорбленно покосился на Данг-Сети, и прошипел: «Я же зажигалку!»
Когти разжались.
Военрук курил. Мелко-мелко, как девчонка украдкой, не затягиваясь; набирал в рот дыма и выталкивал. Глаза его странно блуждали.
Он не ушел потом из Райского Сада, как предполагал Димочка. Тан Ай Сен ли, или уговоры бабы Тиши и местры Ратны, дополненные безмолвной песней, сделали свое дело, но Сан Саныч остался преподавать. Только мальчиков третьего корпуса, корректоров, больше не пытались учить строевому шагу.
Афоризм о железных клювах Димочке пришелся по сердцу.
Лилен тосковала.
Уральцы вспоминали славные свершения школьных лет, и, казалось, совсем забыли о деле. Рассказывались байки, но для Лилен они были чужие, в каждую требовалось долго вникать, и она скоро устала. А тут еще и сленг, коверкавший язык настолько, что мало в ушах не шумело от усилий понять. Чем больше личного было в теме беседы, тем больше оказывалось сленга. «Шифроваться не надо, – уныло думала девушка. – Птичий язык…»
И Север тоже как будто забыл о ней. Как будто все кончилось, не начавшись.
От нахлынувшего одиночества ей снова вспомнились родители. И Малыш. Наверно, реши она рассказать, что о ней думает Дельта, или почему мама волновалась, видя её спящей в гнезде Нитокрис, для семитерран эти истории оказались бы так же странны и непонятны, как ей – их уральские анекдоты.
…Летит Бабушка в Эрэс из Степного. Что делают в первом корпусе? С воплями и грохотом, затоптав лектора – не со злости, а просто от буйства – вылетают на улицу, несутся по парку и влезают на забор, что по периметру. Что делают во втором корпусе? Стройно, организованно, полностью игнорируя лектора, встают и выходят, организованно угоняют грузовой кар, снимают блок скорости и летят навстречу.
– Сразу видно, не наш человек придумывал, – комментировал Кайман. – Кар должен быть угнан заранее и находиться в нычке!
Что делают в третьем корпусе? Спокойно занимаются своими делами.
– …к нам – придут, – завершал Димочка с таким неподражаемым чувством собственного превосходства, что ему хотелось дать пинка. И еще сильнее хотелось, когда он без перехода (соотечественники, очевидно, привыкли, а Лилен еще нет) сообщал: – Но не поэтому, друзья мои, не поэтому ни одна женщина не в силах мне отказать…
Север косовато ухмылялся; Птиц заканчивал:
– А потому, что девушки любят сладкое… – и встряхивал волосами.
«И какой он натурал? – неприязненно подумала Лилен. – Он еще больше девочка, чем я».
«Он – лесбиян», – ответил ей непонятно кто, и сначала Лилен растерялась и перепугалась, а потом вспомнила, что рядом Дельта и вроде-как-почти-мастер Крокодилыч.
Кайман перехватил ее взгляд и подмигнул нормальным глазом.
– Кстати, – сказал он, – мы вообще зачем собрались? А то, я чувствую, таким манером скоро на пляж пойдем.
Меру благодарности, охватившей Лилен, невозможно было передать словами – и она транслировала ее через Дельту, чистым ощущением, на драконий манер. Дельта, не поднимая головы с пола, негромко зачирикал и шевельнул хвостом. Юрка улыбнулся.
– А что неясно-то? – удивился Солнце. – Двое корректоров, у которых в сумме – тридцатка… Батя сказал «набело», значит, будет набело.
– Кстати, о двух корректорах, – начала Таисия, и голос ее был точно мензурка, в которую медленно льют серную кислоту. – А где Света?
– Да в кино она, – махнул рукой Костя. – Достал я ее…
– Пятый час в кино?
Полетаев хрустнул челюстью.
– Крокодилыч, – сказал он. – Ну-ка позвони. На меня-то она сердится…
Пауза.
Димочка медленно облизал губы. Стал застегивать сверкающую под солнцем рубашку. Встал. Лилен почувствовала, как сжимаются мышцы ее пресса – сами собой, точно в судороге, без ее воли. Что-то под диафрагмой дрожало и ныло, по телу пошел озноб.
– Света?.. – окликнул Юра. – Светик?
Включилась голограмма.
– Здравствуйте. Я нашла этот браслетник, извините, – сказала полная немолодая женщина с перекинутой через плечо косой. – Кому его можно отдать? И как?
– А где нашли? – сориентировалась Таис, пока Полетаев грыз прядь волос, а Этцер пытался проморгаться.
– В кинотеатре «Авалон». В зеленом зале, под креслом. Как его отдать? Мне чужого не нужно.
Таис договаривалась – быстро, по-деловому.
– Спокойней, – сказал Север, хоть по интонации было ясно, что не очень-то искренне его утешение, – ну, потеряла.
– Дурак, – уронил Синий Птиц. – Мы ничего не теряем, если не хотим… Тася, спроси – когда?
Женщина не помнила точно. Но она пришла на «Хильдегарду, пророчицу». Солнце полез в ресторанный дисплей: смотреть расписание сеансов.
– После «Оленьего следа». Два часа назад. Он был выключен…
У Лилен началось колотье в пальцах рук. Потекло выше, до самых локтей. Руки и ноги казались ватными. Судорога в животе становилась все сильнее, неведомая сила сгибала Лилен в дугу, девушку било как в лихорадке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Димочка фыркнул. Усмехнулся скептически.
Вспомнилось.
…Сан Саныч сидел в приемной «взрослого» психотерапевта, работавшего с преподавателями и студентами; Синий Птиц его, Тан Ай Сена, знал только издалека, и в этой приемной никогда не был. Сначала подумал, что его сейчас выставят, но позади вышагивала сама Ратна, и вроде не должны были.
– Извинись, – сквозь зубы сказала директриса, неласково толкнув Птица в плечо. Птиц обиделся, но что-то вроде стыда все же испытывал в тот момент, и потому про обиду забыл.
На диване под традесканцией сидел незнакомый старый человек. Больной и разбитый, с розовыми воспаленными глазами, с мокнущими веками. Сидел, подобравшись, точно боялся всего кругом, от Ратны до традесканции. Потребовалось немало времени, чтобы понять – это и есть страшный военрук. Из него как скелет вынули.
– Извините, – полупрезрительно сказал Птиц.
– Простите его, Сан Саныч, – сказала Ратна. Димочка никогда не думал, что у стальной Данг может дрогнуть голос.
– Да понимаю я всё, – сказал незнакомый человек покорно и горько. – Пролетала мимо райская птичка… поточила птичка железный клювик…
Он достал сигарету, зажигалку: тоже удивительно, запрещалось курить в присутствии детей. Начал щелкать кнопкой, пытаясь высечь огонек, но дрожащие пальцы соскальзывали.
И Димочка потянулся к нему волей. Неосознанно, желая не столько помочь, сколько прекратить раздражавшее мельтешение. Пусть закурит поскорей…
Пальцы директрисы впились в плечо, как ястребиные когти. С одной стороны, как поезд, врезался гнев Ратны, а с другой – дикий животный ужас человека, который уже не был свирепым военруком Сан Санычем, а был кем-то другим. Мурашки побежали по спине. Димочка встряхнулся, оскорбленно покосился на Данг-Сети, и прошипел: «Я же зажигалку!»
Когти разжались.
Военрук курил. Мелко-мелко, как девчонка украдкой, не затягиваясь; набирал в рот дыма и выталкивал. Глаза его странно блуждали.
Он не ушел потом из Райского Сада, как предполагал Димочка. Тан Ай Сен ли, или уговоры бабы Тиши и местры Ратны, дополненные безмолвной песней, сделали свое дело, но Сан Саныч остался преподавать. Только мальчиков третьего корпуса, корректоров, больше не пытались учить строевому шагу.
Афоризм о железных клювах Димочке пришелся по сердцу.
Лилен тосковала.
Уральцы вспоминали славные свершения школьных лет, и, казалось, совсем забыли о деле. Рассказывались байки, но для Лилен они были чужие, в каждую требовалось долго вникать, и она скоро устала. А тут еще и сленг, коверкавший язык настолько, что мало в ушах не шумело от усилий понять. Чем больше личного было в теме беседы, тем больше оказывалось сленга. «Шифроваться не надо, – уныло думала девушка. – Птичий язык…»
И Север тоже как будто забыл о ней. Как будто все кончилось, не начавшись.
От нахлынувшего одиночества ей снова вспомнились родители. И Малыш. Наверно, реши она рассказать, что о ней думает Дельта, или почему мама волновалась, видя её спящей в гнезде Нитокрис, для семитерран эти истории оказались бы так же странны и непонятны, как ей – их уральские анекдоты.
…Летит Бабушка в Эрэс из Степного. Что делают в первом корпусе? С воплями и грохотом, затоптав лектора – не со злости, а просто от буйства – вылетают на улицу, несутся по парку и влезают на забор, что по периметру. Что делают во втором корпусе? Стройно, организованно, полностью игнорируя лектора, встают и выходят, организованно угоняют грузовой кар, снимают блок скорости и летят навстречу.
– Сразу видно, не наш человек придумывал, – комментировал Кайман. – Кар должен быть угнан заранее и находиться в нычке!
Что делают в третьем корпусе? Спокойно занимаются своими делами.
– …к нам – придут, – завершал Димочка с таким неподражаемым чувством собственного превосходства, что ему хотелось дать пинка. И еще сильнее хотелось, когда он без перехода (соотечественники, очевидно, привыкли, а Лилен еще нет) сообщал: – Но не поэтому, друзья мои, не поэтому ни одна женщина не в силах мне отказать…
Север косовато ухмылялся; Птиц заканчивал:
– А потому, что девушки любят сладкое… – и встряхивал волосами.
«И какой он натурал? – неприязненно подумала Лилен. – Он еще больше девочка, чем я».
«Он – лесбиян», – ответил ей непонятно кто, и сначала Лилен растерялась и перепугалась, а потом вспомнила, что рядом Дельта и вроде-как-почти-мастер Крокодилыч.
Кайман перехватил ее взгляд и подмигнул нормальным глазом.
– Кстати, – сказал он, – мы вообще зачем собрались? А то, я чувствую, таким манером скоро на пляж пойдем.
Меру благодарности, охватившей Лилен, невозможно было передать словами – и она транслировала ее через Дельту, чистым ощущением, на драконий манер. Дельта, не поднимая головы с пола, негромко зачирикал и шевельнул хвостом. Юрка улыбнулся.
– А что неясно-то? – удивился Солнце. – Двое корректоров, у которых в сумме – тридцатка… Батя сказал «набело», значит, будет набело.
– Кстати, о двух корректорах, – начала Таисия, и голос ее был точно мензурка, в которую медленно льют серную кислоту. – А где Света?
– Да в кино она, – махнул рукой Костя. – Достал я ее…
– Пятый час в кино?
Полетаев хрустнул челюстью.
– Крокодилыч, – сказал он. – Ну-ка позвони. На меня-то она сердится…
Пауза.
Димочка медленно облизал губы. Стал застегивать сверкающую под солнцем рубашку. Встал. Лилен почувствовала, как сжимаются мышцы ее пресса – сами собой, точно в судороге, без ее воли. Что-то под диафрагмой дрожало и ныло, по телу пошел озноб.
– Света?.. – окликнул Юра. – Светик?
Включилась голограмма.
– Здравствуйте. Я нашла этот браслетник, извините, – сказала полная немолодая женщина с перекинутой через плечо косой. – Кому его можно отдать? И как?
– А где нашли? – сориентировалась Таис, пока Полетаев грыз прядь волос, а Этцер пытался проморгаться.
– В кинотеатре «Авалон». В зеленом зале, под креслом. Как его отдать? Мне чужого не нужно.
Таис договаривалась – быстро, по-деловому.
– Спокойней, – сказал Север, хоть по интонации было ясно, что не очень-то искренне его утешение, – ну, потеряла.
– Дурак, – уронил Синий Птиц. – Мы ничего не теряем, если не хотим… Тася, спроси – когда?
Женщина не помнила точно. Но она пришла на «Хильдегарду, пророчицу». Солнце полез в ресторанный дисплей: смотреть расписание сеансов.
– После «Оленьего следа». Два часа назад. Он был выключен…
У Лилен началось колотье в пальцах рук. Потекло выше, до самых локтей. Руки и ноги казались ватными. Судорога в животе становилась все сильнее, неведомая сила сгибала Лилен в дугу, девушку било как в лихорадке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138