Но это еще не было концом сумятицы. Сначала Джекоб отказался готовить обед на всех, и даже когда ему пригрозили увольнением, старик не смягчился и не позволил никому другому воспользоваться вместо него его кухней. Он никогда не любил Ричарда и был оскорблен тем, что тот притащил в дом какую-то пуританку, да мало того – еще и заявляет, что, мол, женился на ней по какому-то проклятому варварскому обряду, чем огорчил хозяина и навлек позор на дом. Кит его упрашивал, Мэри-Эстер упрашивала – но Джекоб оставался непоколебим. И в конце концов, хотя сама идея была довольно обидной для всех, Мэри-Эстер убедила Гетту пойти и потолковать с поваром. И только после такой длительной осады старик, наконец, уступил льстивым уговорам девочки.
Однако, когда все уже, казалось бы, снова утихомирилось, группа слуг во главе с самим Клементом потребовала встречи с хозяйкой, поскольку хозяин все еще совещался за закрытыми дверьми со священником. Лия проводила их всех к Мэри-Эстер в длинный зал, и, мельком взглянув на ее лицо, Мэри-Эстер поняла, что и ее служанка согласна с этой жалобой, какой бы та ни оказалась.
– И ты, выходит, тоже, Лия? Так в чем же дело, Клемент? Не сомневаюсь, что ты мог бы уладить это и сам, ведь так?
– Да уж, мадам, я бы не прочь это уладить, – явно негодуя, ответил Клемент, – только речь идет о тех слугах, которых привез с собой молодой хозяин. Они что же, останутся здесь, мадам? И каково же будет их положение в доме?
Мэри-Эстер была удивлена и раздражена тем, что ее допрашивали.
– Об этом, Клемент, тебе сообщат в свое время Что дает тебе право так непочтительно говорить со мной?
– Прошу прощения, мадам, только все мы вот чувствуем… они попросили меня высказаться от их имени, все слуги… ведь эти трое браунистов… эти проклятые еретики…
Клемент, быть может, впервые в своей жизни не мог найти нужных слов, онемев от ярости. Тогда дело взяла в свои руки Лия.
– Эти новые слуги, мадам, они ведь пуритане, стало быть, ужасные еретики, и мы не желаем, мадам, чтобы они находились с нами в одном доме.
– Что такое, Лия? Ты меня просто удивляешь Ты не желаешь? Да что это за речи такие?
Но в Лии и в помине не было никакого раскаяния. Она упрямо продолжала.
– Все это не к добру, мадам. Вы-то их, может быть, пока что не видели, но те речи, которые они ведут, мадам… да мы этого и разобрать-то не могли поначалу, они ведь говорят так мудрено, но когда мы поняли – это же сущее богохульство, мадам богохульные слова так и падают у них с губ, словно яд у змеи! – Остальные слуги согласно закивали – А потом, мадам, они побрели в церковь, словно на прогулку, и – Бог мой! – чего мы там только не наслушались! А один из них, мадам, он… он… он плюнул! На пол часовни!
Остальные опять дружно закивали, округлив глаза от ужаса, а кое-кто из слуг постарше перекрестился или прочертил в воздухе знак, оберегающий от греха. Мэри-Эстер вздохнула.
– Очень хорошо, Лия, я с ними поговорю и постараюсь, чтобы ничего подобного впредь не случалось. Но пока хозяин не скажет, как следует с ними поступить, им придется остаться, а вы должны вести себя самым благопристойным образом. Держитесь от них в стороне, если не можете вынести их общества, и не надо слушать их, коли их речи вас задевают. Я полагаюсь на всех вас и надеюсь, что в доме будет мир и тишина. У хозяина сейчас и так достаточно волнений… мы не должны их увеличивать.
Слуги молча покинули зал, явно не удовлетворенные, но не прошло и нескольких минут, как Мэри-Эстер вновь потревожили. На сей раз вбежала Гетта, ее обычно веселое, ясное личико было красным от гнева и мокрым от слез.
– Мама! Мама! – рыдала она, пряча лицо в складках платья матери.
– Ну-ну, цыпленочек, в чем дело? Ты уже слишком взрослая для таких страстей. Ну, скажи мне, что случилось?
Хотя Мэри-Эстер и успокаивала ребенка, на сердце у нее самой были дурные предчувствия. У Гетты была такая веселая, уравновешенная и жизнерадостная натура, что так расстроить ее могло лишь что-то очень дурное.
– Мой сад… они затоптали мой сад! – причитала она, убитая горем.
Мэри-Эстер пришла в ужас, мгновенно поняв, что произошло. Сад Гетты был предметом гордости в ее жизни. Эдмунд подарил ей небольшой клочок земли в солнечном углу итальянского сада, и с помощью Эйбела, садовника, она с любовью трудилась над ним несколько лет, проявляя при этом упорство и терпение, совсем необычные для такой маленькой девочки. Гетта выращивала в своем садике главным образом красные и желтые цветы – цветы жизни и солнца. Но девочка по-своему, незаметно для окружающих, была еще и глубоко религиозным ребенком. В задней части сада она выстроила небольшой грот из камней и раковин, засадив его папоротником и мелкими цветами, которые хорошо приживались среди камней и расщелин. А плотник Бен вырезал для нее из дерева небольшую статую Пресвятой Девы, и Гетта поставила ее в гроте.
Все это вытекало самым естественным образом из характеров упомянутых людей, однако многие из слуг относились к гроту Гетты с почтительным суеверием. Они так обожали девочку и так восхищались ее набожностью, что в своем сознании наделяли это место огромной силой. Редко выдавался день, в который кто-нибудь не остановился бы у грота, чтобы положить там букетик цветов, произнести молитву или просто на счастье коснуться этих камней. Это было своего рода проклятием для пуритан – суеверным предрассудком, идолопоклонством, «папизмом», как они презрительно выражались. Один из этих незнакомых слуг Ричарда явно усмотрел что-то такое в этом гроте и решил отомстить самым что ни на есть жестоким способом. Сердце Мэри-Эстер, утешающей рыдания своей дочери, воспылало гневом.
– Пойдем, поговорим об этом с папой, – решительно произнесла она, беря Гетту за руку и направляясь к двери.
Ничто, кроме слез ребенка, не могло бы заставить Мэри-Эстер потревожить в этот день своего супруга.
…Все было улажено. Хозяин отдал распоряжения, и все домочадцы должны были им повиноваться. Брак молодого хозяина и пуританки был признан действительным, им предстояло получить восточную спальню и относиться к ним следовало с подобающим почтением. Однако ничто не могло помешать слугам говорить о ней как об «этой посторонней» где угодно, но только, конечно, не в присутствии хозяина. А Мэри-Эстер еще больше удивляла снисходительность Эдмунда в отношении слуг Ричарда, – точнее говоря, слуг Кэтрин, поскольку они были из домашней челяди ее отца. Ибо они больше всего нарушали покой Морлэнда. Эта троица была, как и все прочие браунисты, закоренелыми, испытанными пуританами, о чем можно было судить уже по одним их именам. Говорили они с таким сильным акцентом, что поначалу трудно было разобрать, как же их зовут. А когда, наконец, поняли, то у слуг-йоркширцев скривились губы от презрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120