Но это стоило ей огромного напряжения. Лицо ее похудело, а глаза погасли. Мэри-Эстер всегда проводила немало времени, укрепляя свой дух, в часовне и в саду, поэтому никто и не замечал, что она ускользала куда-то, чтобы побыть одной, чаще прежнего. А если верному Псу и приходилось то и дело слизывать слезы с лица хозяйки, то ведь рассказать об этом он не мог.
Самое худшее время для них обоих наступало вечером, когда они оказывались в постели, поскольку там уже не было зрителей, чтобы играть перед ними, и осознание бездны, разделявшей их, становилось более мучительным и острым. Мэри-Эстер полагала, что она чувствует их отчуждение сильнее, чем Эдмунд, поскольку он сдержаннее проявлял свои чувства. Но сам он знал, что хуже всего приходится ему, ибо у жены было так много отдушин, через которые она могла выпустить свои эмоции, тогда как он никогда не доверялся никому, кроме нее, и его возмущало, что в своем бессердечии Мэри-Эстер не понимает этого. Оба они стремились избегать этой вынужденной близости в занавешенной постели. Мэри-Эстер торопилась лечь пораньше, чтобы сделать вид, что она спит, когда придет Эдмунд. Сам же он засиживался в комнате управляющего до глубокой ночи, иногда засыпая прямо за своим столом, а утром просыпаясь замерзшим, с онемевшими мышцами. Он пристрастился время от времени проводить ночи вне дома, в Твелвтриз или в одном из других домов. Когда они все-таки спали вместе, то неподвижно лежали настолько далеко друг от друга, насколько позволяла постель, спали недолго и просыпались, толком не отдохнув.
Между тем для Анны и Генриетты неожиданное приглашение Ньюкасла сулило ничем не омраченное удовольствие. Анна была почти вне себя от восторга: ведь она могла наконец-то отправиться на бал-маскарад, да еще какой бал! – в присутствии самой королевы, ее придворных дам в их ослепительных платьях и множества красивых галантных кавалеров. И один из них – ее собственный брат, который, следовательно, должен будет представить ее и добыть ей партнеров для танцев. Она осталась вполне довольна платьем из бледно-сиреневого шелка, своей прической, элегантно украшенной лентами и живыми цветами. Только вот Гетта тревожилась, что Анна, не приведи Господь, заболеет от волнения или будет рассчитывать на многое, а в итоге ее надежды не оправдаются. Что касается самой Гетты, то она, конечно, тоже волновалась, но проявлялось это лишь в том, что девочка, пожалуй, улыбалась больше обычного. Добродушное выражение ее личика, круглого и смуглого, привлекало к себе партнеров, хотя и платье у Генриетты было не новым, а перешитым из материнского, и его зеленый цвет не шел ей так, как был к лицу Анне ее сиреневый наряд.
После маскарадного представления, когда начались танцы, Фрэнсис, отлично осведомленный об ожиданиях Анны, добродушно представил ей двоих офицеров из своего полка, Саймондса и Раддока. Саймондс на правах старшего низко поклонился и попросил оказать ему честь первого танца. Анна, трепеща от волнения, согласилась. Когда они отошли, чтобы занять свои места, Раддок, перехватив веселый взгляд Гетты, предложил ей руку, и они заняли место через две пары от Анны и Саймондса, откуда легко можно было наблюдать за ними. Было очевидно, что Анна пустила в ход все свое очарование, а Саймондс был совсем не прочь поддаться этим чарам.
– Ваша сестра прелестна, – заметил Гетте Раддок. – Она уже произвела на моего приятеля огромное впечатление.
Гетта подумала, что по выразительности своих движений Саймондс похож на ошеломленного мотылька, приплясывающего вокруг пламени свечи, но вслух лишь сказала:
– А он ваш хороший приятель? Раддок ухмыльнулся.
– Я вас понимаю, – ответил он. – Да, он безупречно порядочен и, несомненно, таков, что вы можете без всяких опасений доверить ему свою сестру.
Гетта засмеялась.
– Как хорошо вы меня поняли.
– Тогда как я, – сказал он, сжав ее руку, когда они коснулись пальцами при обороте, – отнюдь не так порядочен, и теперь ваша репутация будет погублена навсегда, поскольку все видели, что вы танцуете со мной.
– Я не думаю, чтобы Фрэнсис мог представить мне человека, которого он не одобряет, – невозмутимо отозвалась Гетта.
– Да, но Фрэнк так доверчив, что он нипочем не распознает негодяя, пока того не повесят. Зато у вас, мадам, если я могу позволить себе подобную дерзость, несмотря на ваше ласковое выражение лица, на редкость острый и проницательный глаз.
– Достаточно острый, сэр, чтобы распознать в вашей дерзости то, что за ней стоит, – улыбнулась Гетта.
Пока девушки без устали танцевали с молодыми джентльменами, среди которых с приятной частотой снова и снова возникали оба их первых партнера, Эдмунд вел весьма неприятную беседу с лордом Ньюкаслом, который, похоже, был чрезвычайно хорошо осведомлен о семействе Морлэндов, как о нынешнем, так и об их предках.
– Я был весьма рад, что со мной находился ваш сын, когда я покидал Нортумберленд, – сказал он Эдмунду, пока они прогуливались вдоль края площадки с танцующими парами. – Ваш отец, по-моему, был воином с Редсдейла, а мать его – Мэри Перси, о которой до сих пор поют песни по всему Приграничью.
– Осведомленность вашей светлости безупречна, – холодно ответил Эдмунд.
– Да, она славилась как своей отвагой в битве, так и красотой, – не без лести промолвил Ньюкасл. – Ваш сын водил меня на ее могилу, когда я навещал Лисий Холм. Знаете, мне лестно получить к себе на службу правнука столь верной долгу жительницы Приграничья… к тому же он предложил мне свои услуги добровольно.
От того, что Ньюкасл в своем комплименте сделал упор на определенные слова, Эдмунду стало особенно не по себе, но он только произнес:
– Ваша светлость слишком любезны.
– У вас, кажется, есть и другие сыновья, которые в настоящий момент служат в кавалерии нашего лихого принца? Приятно видеть, что Морлэнды живут в столь полном соответствии со своим родовым девизом.
– Один сын, милорд, мой второй сын, – поправил Эдмунд с легким нажимом. – Там еще есть его кузены по боковым линиям.
– Не имеет значения. Это прекрасно характеризует вас, сэр. Я слышал, что и кони Морлэндов знамениты в этих краях. Мне бы хотелось посетить ваши конюшни.
Его слова прозвучали как резкая смена предмета разговора, но это было не так. Сделав над собой усилие, Эдмунд ответил:
– Ваша светлость делают мне честь.
– Ну что вы, Морлэнд, что вы?! Королю всегда везло на преданных людей, хотя лица низкого происхождения, возможно, не столь хорошо сознают свой долг, как джентльмены. Я же, будучи командующим королевских войск на севере, лишь исполняю свой долг, выражая высокую оценку его величества тех жертв, которые вы приносите ради него. Он, уж поверьте мне, в полной мере проявит свое великодушие, когда минует нынешний кризис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Самое худшее время для них обоих наступало вечером, когда они оказывались в постели, поскольку там уже не было зрителей, чтобы играть перед ними, и осознание бездны, разделявшей их, становилось более мучительным и острым. Мэри-Эстер полагала, что она чувствует их отчуждение сильнее, чем Эдмунд, поскольку он сдержаннее проявлял свои чувства. Но сам он знал, что хуже всего приходится ему, ибо у жены было так много отдушин, через которые она могла выпустить свои эмоции, тогда как он никогда не доверялся никому, кроме нее, и его возмущало, что в своем бессердечии Мэри-Эстер не понимает этого. Оба они стремились избегать этой вынужденной близости в занавешенной постели. Мэри-Эстер торопилась лечь пораньше, чтобы сделать вид, что она спит, когда придет Эдмунд. Сам же он засиживался в комнате управляющего до глубокой ночи, иногда засыпая прямо за своим столом, а утром просыпаясь замерзшим, с онемевшими мышцами. Он пристрастился время от времени проводить ночи вне дома, в Твелвтриз или в одном из других домов. Когда они все-таки спали вместе, то неподвижно лежали настолько далеко друг от друга, насколько позволяла постель, спали недолго и просыпались, толком не отдохнув.
Между тем для Анны и Генриетты неожиданное приглашение Ньюкасла сулило ничем не омраченное удовольствие. Анна была почти вне себя от восторга: ведь она могла наконец-то отправиться на бал-маскарад, да еще какой бал! – в присутствии самой королевы, ее придворных дам в их ослепительных платьях и множества красивых галантных кавалеров. И один из них – ее собственный брат, который, следовательно, должен будет представить ее и добыть ей партнеров для танцев. Она осталась вполне довольна платьем из бледно-сиреневого шелка, своей прической, элегантно украшенной лентами и живыми цветами. Только вот Гетта тревожилась, что Анна, не приведи Господь, заболеет от волнения или будет рассчитывать на многое, а в итоге ее надежды не оправдаются. Что касается самой Гетты, то она, конечно, тоже волновалась, но проявлялось это лишь в том, что девочка, пожалуй, улыбалась больше обычного. Добродушное выражение ее личика, круглого и смуглого, привлекало к себе партнеров, хотя и платье у Генриетты было не новым, а перешитым из материнского, и его зеленый цвет не шел ей так, как был к лицу Анне ее сиреневый наряд.
После маскарадного представления, когда начались танцы, Фрэнсис, отлично осведомленный об ожиданиях Анны, добродушно представил ей двоих офицеров из своего полка, Саймондса и Раддока. Саймондс на правах старшего низко поклонился и попросил оказать ему честь первого танца. Анна, трепеща от волнения, согласилась. Когда они отошли, чтобы занять свои места, Раддок, перехватив веселый взгляд Гетты, предложил ей руку, и они заняли место через две пары от Анны и Саймондса, откуда легко можно было наблюдать за ними. Было очевидно, что Анна пустила в ход все свое очарование, а Саймондс был совсем не прочь поддаться этим чарам.
– Ваша сестра прелестна, – заметил Гетте Раддок. – Она уже произвела на моего приятеля огромное впечатление.
Гетта подумала, что по выразительности своих движений Саймондс похож на ошеломленного мотылька, приплясывающего вокруг пламени свечи, но вслух лишь сказала:
– А он ваш хороший приятель? Раддок ухмыльнулся.
– Я вас понимаю, – ответил он. – Да, он безупречно порядочен и, несомненно, таков, что вы можете без всяких опасений доверить ему свою сестру.
Гетта засмеялась.
– Как хорошо вы меня поняли.
– Тогда как я, – сказал он, сжав ее руку, когда они коснулись пальцами при обороте, – отнюдь не так порядочен, и теперь ваша репутация будет погублена навсегда, поскольку все видели, что вы танцуете со мной.
– Я не думаю, чтобы Фрэнсис мог представить мне человека, которого он не одобряет, – невозмутимо отозвалась Гетта.
– Да, но Фрэнк так доверчив, что он нипочем не распознает негодяя, пока того не повесят. Зато у вас, мадам, если я могу позволить себе подобную дерзость, несмотря на ваше ласковое выражение лица, на редкость острый и проницательный глаз.
– Достаточно острый, сэр, чтобы распознать в вашей дерзости то, что за ней стоит, – улыбнулась Гетта.
Пока девушки без устали танцевали с молодыми джентльменами, среди которых с приятной частотой снова и снова возникали оба их первых партнера, Эдмунд вел весьма неприятную беседу с лордом Ньюкаслом, который, похоже, был чрезвычайно хорошо осведомлен о семействе Морлэндов, как о нынешнем, так и об их предках.
– Я был весьма рад, что со мной находился ваш сын, когда я покидал Нортумберленд, – сказал он Эдмунду, пока они прогуливались вдоль края площадки с танцующими парами. – Ваш отец, по-моему, был воином с Редсдейла, а мать его – Мэри Перси, о которой до сих пор поют песни по всему Приграничью.
– Осведомленность вашей светлости безупречна, – холодно ответил Эдмунд.
– Да, она славилась как своей отвагой в битве, так и красотой, – не без лести промолвил Ньюкасл. – Ваш сын водил меня на ее могилу, когда я навещал Лисий Холм. Знаете, мне лестно получить к себе на службу правнука столь верной долгу жительницы Приграничья… к тому же он предложил мне свои услуги добровольно.
От того, что Ньюкасл в своем комплименте сделал упор на определенные слова, Эдмунду стало особенно не по себе, но он только произнес:
– Ваша светлость слишком любезны.
– У вас, кажется, есть и другие сыновья, которые в настоящий момент служат в кавалерии нашего лихого принца? Приятно видеть, что Морлэнды живут в столь полном соответствии со своим родовым девизом.
– Один сын, милорд, мой второй сын, – поправил Эдмунд с легким нажимом. – Там еще есть его кузены по боковым линиям.
– Не имеет значения. Это прекрасно характеризует вас, сэр. Я слышал, что и кони Морлэндов знамениты в этих краях. Мне бы хотелось посетить ваши конюшни.
Его слова прозвучали как резкая смена предмета разговора, но это было не так. Сделав над собой усилие, Эдмунд ответил:
– Ваша светлость делают мне честь.
– Ну что вы, Морлэнд, что вы?! Королю всегда везло на преданных людей, хотя лица низкого происхождения, возможно, не столь хорошо сознают свой долг, как джентльмены. Я же, будучи командующим королевских войск на севере, лишь исполняю свой долг, выражая высокую оценку его величества тех жертв, которые вы приносите ради него. Он, уж поверьте мне, в полной мере проявит свое великодушие, когда минует нынешний кризис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120