Полк Руперта шел походным маршем всю ночь и к рассвету добрался до Фарингтона. Здесь от одного разведчика узнали, что Эссекс был впереди них, прорываясь по бездорожью к Ньюбери. Если он достигнет этого городка, ничто уже не сможет помешать ему вернуться в Лондон. Они сделали остановку, чтобы накормить лошадей и проглотить холодный завтрак, и тут же снова очутились в седлах, устремляясь за неприятелем по горячему следу. Им удалось нагнать армию парламента около Хангерфорда. Руперт без промедления велел начать атаку, и его приказ передавался устно, от человека к человеку, с тем чтобы во вражеском арьергарде не услышали сигнала труб. Кавалерия принца обрушилась на противника яростно, и схватка была короткой, но жестокой. Тут заморосил мелкий дождик, стемнело, войска Эссекса были утомлены: они шли целый день без остановки. И в конце концов Эссекс отвел своих людей обратно в Хангерфорд. Руперт совершенно измотал их и запер войско неприятеля в городке до подхода к ним основных сил короля, после чего можно было бы двинуться на Ньюбери. Теперь их положение упрочилось: Эссекс оказался отрезанным от столицы и вынужден был атаковать, тогда как от короля требовалось лишь пересидеть его. Однако на сей раз король был импульсивен, и в тот же вечер, вечер девятнадцатого сентября, Руперт привез в свой полк весть, что назавтра им предстоит сражение.
Кит был вместе с Гамилем, когда Даниел сообщил тому новость. Последовало короткое молчание, и Даниел с Гамилем выразительно посмотрели друг на друга. Наконец Гамиль промолвил:
– Принц, конечно, обратил его внимание на то, что у нас не хватает боеприпасов, а провиант, направленный из Оксфорда, все еще находится в пути?
– Обратил, обратил…
– И король тем не менее намерен завтра дать сражение?
Даниел в задумчивости поскреб зудевшие укусы вшей.
– А Бог его знает, – сказал он. – Королю следовало бы прислушаться, раз уж сам принц советует ему проявить осторожность… Эх, сдается мне, он так разволновал свою королевскую кровь еще в Бродвей-Дауне, что теперь уж ничто не удержит нашего маленького короля. Он прямо-таки сгорает от нетерпения, ну а принц сдерживает его! Да, эта картинка могла бы и покойника рассмешить!
Гамиль пробурчал что-то негодующее, а Даниел хлопнул его по спине.
– Ах, да не терзайся ты так! Таким, как мы с тобой, все равно ничего с этим не поделать. Да и мир наш был бы, знаешь ли, скучным, если бы все люди преуспели в одном и том же занятии. Вот мы с тобой… мы втроем… – из вежливости поправил он себя, бросив короткий взгляд в сторону Кита, – стало быть, мы втроем – солдаты, а солдатское дело – подчиняться и сражаться, когда велят, сражаться и сражаться, покуда тебе не скажут: все, хватит. Так что давай лучше отыщем какой-нибудь маленький костерчик, чтобы погреть ноги, и немного эля – согреть кишки. Пойдем, Кит, поможешь мне развеселить твоего угрюмого кузена.
Кит еще долго впоследствии вспоминал тот вечер. Ночь выдалась холодной, наверное, близились первые заморозки, и от этого холода сердцевина костра была темно-красной и пылала ярко и неистово, словно у огня была некая собственная срочная цель. Они сидели вокруг него, и мощные отблески костра ударяли вверх, им в лица, отбрасывая от их носов и бровей причудливые, дьявольски изощренные тени, придавая знакомым чертам друзей фантастический вид. Пламя поблескивало на высокой оловянной кружке, из которой пил Даниел, оттеняя золотое мерцание распятия на его крепкой смуглой шее, под бородой. Свет костра превращал окружавшую их темноту в совсем уж непроглядный мрак, и они казались отрезанными от всего на свете – от мира, от времени, от завтрашнего дня – в этом волшебном кругу морозно-красного огня, горьковатого эля и грубоватых смеющихся голосов… А потом вприпрыжку прискакал Бой, протиснулся в их круг, и огонь мигом изменил белый цвет его шерстки на румяно-розовый. Кит поднял глаза на его хозяина, и ему показалось, что принц башней вздымается куда-то в темноту, словно гора: его голова была настолько выше отблеска костра, что когда он говорил, его слова ускользали от Кита, и позднее он так и не смог вспомнить их. Он помнил лишь россыпь золотистых искорок, уносящихся ввысь и окружающих голову принца крохотными звездочками.
Битва была кровавой и мучительной. Они сражались весь день, атакуя, перестраивая ряды и снова бросаясь на упрямые и неподатливые шеренги лондонского ополчения и их стрелков. А когда наступила темнота, они все равно продолжали биться, пока сражение не зашло в тупик. Ни одна из сторон не выиграла ни метра чужой земли. Король приказал отвести войска в сторону Оксфорда, и как только они покинули поле боя, «круглоголовые» повалились там, где стояли, и уснули на земле, на которой только что проливалась кровь. А королевские конники, проскакав немного, спрыгнули со своих измученных лошадей, расседлали их и уснули, положив головы на седла. Кит смертельно устал, да еще был немного контужен: его слегка задела пуля от мушкета, и хотя особого вреда она не принесла, разве что ободрала кожу, сам удар ошеломил его, и воспоминания об этом дне были весьма грустными. Он помнил только этот шум, эти пронзительные крики, это страшное усилие удержаться в седле и продолжать сражаться, сражаться, час за часом… А когда Кит лег на землю, ему показалось, что он без всяких усилий погрузился в яркий и спокойный круг от света костра, да-да, того самого, из предыдущей ночи. Вот это и было реальным, куда более реальным, чем сражение. И день незаметно ускользнул от него в прошлое. Кит уснул.
Ему снился сон, и он проснулся от собственного крика, не понимая сначала, где он находится и что вообще происходит. Кит посмотрел вверх, в серое, сыпавшее мелким дождиком предрассветное небо, а потом в поле его зрения ворвался контур головы Оберона – это конь повернулся посмотреть на что-то. И тут Кит вспомнил все и сел. Повсюду вокруг него высились приземистыми буграми спящие люди, повсюду были видны темные очертания дремавших лошадей. Но на самом краю поля было какое-то движение, передвигались всадники. И среди них был Руперт. Страдание, пережитое во сне, никак не желало оставлять его и наяву, и Киту захотелось успокоиться, побыть вместе с друзьями. Его страшило это странное чувство одиночества при пробуждении. Он очень хотел позаимствовать у Руперта хоть немного его энергии и уверенности.
Огонь! Этот круг от света костра, эти причудливо затененные лица, смех и разговоры… впрочем, этот звук куда-то исчез из его памяти, словно они находились за стеклом, а он был снаружи и разглядывал их через окно. И одно лицо было больше остальных… И вот он уже с усилием поднимался на ноги, уже тянулся за седлом, чтобы водрузить его на спину Оберона, и воспоминание, от которого его сознание старалось отгородиться, вернулось к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120