— Я ищу Феликса Габо.
В ее взгляде мелькнуло удивление.
— Ему тоже не нужна газета.
Флетч переступил порог.
— Мне надо с ним поговорить.
В комнате он увидел кровать, матрац и несколько одеял, сложенных на ящике. Женщина уже не обращала на него ни малейшего внимания, не сводя глаз с телевизора, стоящего на массивной тумбе.
Флетч прошел в другую комнату, вернее, кухню. Холодильник, плита, раковина. Все грязное, на полу мусор. Раковина завалена пустыми консервными банками. Воняло гнилью и мочой. Матрац у стены, без подушек и одеяла. Кресло между матрацем и холодильником. А в кресле человек-гора.
Мужчина пристально разглядывал стену над плитой. В руке он держал недопитую бутылку пива. Рубашку и черный, выданный при выходе из тюрьмы костюм покрывали пятна. Похоже, за столом мистер Габо не пользовался салфеткой.
Флетч присел на краешек матраца.
— Что вы делали, выйдя из тюрьмы?
— Купил это кресло. — Свободная рука Габо поднялась и опустилась на подлокотник. — Купил этот матрац. — Взгляд упал на матрац. — Купил пива. — В углу у холодильника валялось не меньше двадцати пустых пивных бутылок. — Теперь меня насыщает только пиво. — Над воротником рубашки нависали складки жира. — У меня все нормально. Первая неделя на воле.
— Похоже, в тюрьме вас неплохо кормили.
— Да. Но она страдала, — Феликс указал бутылкой на другую комнату. — Никто не заботился о моей сестре одиннадцать, двенадцать лет. Она выклянчивала талоны на питание. Посылала детей купить ей кошачьей еды. Ела кошачью еду, купленную на выклянченные талоны. Владелец дома отнял у нее гостиную и вторую спальню. Только потому, что не мог вышвырнуть ее на улицу. Видите стену, которую он поставил? — Судя по слою наросшей на стену грязи, воздвигли ее одиннадцать лет тому назад. — И вы называете это законом? — Флетч воздержался от комментариев. — Что вы на это скажете? Она не сделала ничего плохого. Почему она страдала?
— А вы сделали что-то плохое?
На глазах Феликса Габо мгновенно навернулись слезы.
— Не следовало сажать меня в тюрьму. Я больной человек. Как вы назовете человека, который пристает к маленьким детям?
— Больной.
— Совершенно верно. Они должны были отправить меня на лечение. Меня же бросили в камеру. Раздавили меня. Разве можно так обращаться с больными?
— На суде вы не просили признать вас невменяемым.
— На суде я не произнес ни слова! — Феликс и не пытался сдержать катящиеся по щекам слезы. — Вы знаете, как чувствует себя обвиняемый в зале суда? — Флетч покачал головой. — Он цепенеет. Потрясен тем, что такое могло случиться с ним. Он в ужасе от того, что говорят о нем, о содеянном им. Все эти люди говорят, говорят, говорят о нем и о том, что он сделал. Все, о чем они говорят, ни в малейшей степени не похоже на то, каким он кажется себе. Его мутит от их слов. Он лишается дара речи.
— Вашим адвокатом был Дональд Хайбек, не так ли?
— Мистер Хайбек. Да. Я мог бы кое-что сказать, если бы он не говорил так много. Видите ли, у меня были резоны. Я все видел в ином свете. Я мог бы объяснить.
— Вы могли бы объяснить растление детей?
— Мне было что сказать. Я хотел, чтобы им было хорошо.
— Как вы расплатились с Хайбеком? Как вы смогли нанять такого дорогого адвоката?
— Я не платил мистеру Хайбеку. Ни цента.
— Непонятно. Почему же он взялся защищать вас?
— Не знаю. Однажды он пришел в камеру и сказал: «Я твой адвокат». Он ни о чем меня не спрашивал. Не давал ничего объяснить. Я мог бы объяснить, почему я стал таким плохим. Он не позволил судье задать мне хоть один вопрос. День за днем я сидел в зале суда, а все эти люди приходили один за одним, чтобы сказать, что они видели, как я делал то, другое, третье. — Феликс поднес бутылку ко рту и глотнул пива. — Каждый день газеты писали о моем процессе, а телевидение вело передачи из зала суда. Они охотились за моей сестрой. Сводили ее с ума своими расспросами. Показали дом, где мы жили. Рисовали карты. Показывали детские площадки и школьные дворы, куда я приходил с собаками и встречался с детьми. — Феликс по-прежнему плакал. — Газеты — дерьмо! Они едва не затравили мою сестру.
— Я начинаю кое-что понимать.
— Вы узнали о суде из газеты?
— Ваш процесс — единственный, который проиграл Хайбек. Проиграл с треском. Впрочем, мог ли он рассчитывать на иной исход? Растлитель детей…
— Почему он так поступил? Почему так затягивал процесс? Почему говорил сам? Почему не позволил мне все им рассказать?
— Он использовал вас для рекламы. На вашем примере хотел показать, что и Хайбек может проиграть большой процесс. Благодаря вам его фамилия каждый день появлялась на первых полосах газет. Непонятно мне другое, почему вам дали только одиннадцать лет?
— Очень даже понятно! После всех этих издевательств, которые изо дня в день терпела моя сестра по милости газет и телевидения, Хайбек поднялся на одном из заседаний и заявил: «Ваша честь, мой клиент признает себя виновным по всем пунктам».
— Не предупредив вас?
— Нет! Он вообще не разговаривал со мной. А мне было что сказать. Я не собирался причинять детям вред. Я их любил!
— Вы «любили» их, подманивая собаками.
— Конечно! Дети любили собак. Они всегда-всегда подходили к собакам.
— Вы выдрессировали собак уводить детей в укромный уголок.
— Послушайте, вы бывали на школьных дворах? Дети всегда играют в укромных уголках. Собаки не уводили их туда. Они звали собак к себе.
Флетч нетерпеливо взмахнул рукой.
— Я пришел сюда не для того, чтобы в чем-то вас обвинять.
— Я это понимаю. Просто мне надо выговориться. Видите ли, когда я впервые попал в тюрьму, тамошний психиатр потратил на меня массу времени. Я испытывал вину перед сестрой. Мы были маленькие, и я толкнул ее под колеса автомобиля отца, когда тот дал задний ход. Тогда-то она и стала калекой. Отец обезумел. Он ушел от нас, и больше мы о нем не слышали. Видите? Я старался искупить свою вину перед маленькими детьми. Я их любил. Старался любить.
— Все это сказал вам психиатр?
— Помог мне разобраться в себе. Я был болен. Мне было что сказать в суде. Хайбек все испортил, и меня бросили за решетку.
Флетч покачал головой.
— Почему вы так растолстели в тюрьме?
— Меня не брали в рабочие бригады. Никто не хотел работать рядом со мной. Меня отправили на тюремную ферму. Они знали, кто я такой. Из газет, — Феликс Габо уже не плакал, а рыдал. — Если мистер Хайбек собирался заявить суду, что я во всем виновен, почему он не сделал этого сразу, почему позволял газетам так долго мучить мою сестру?
— За это вы и убили Хайбека.
— Я никого не убивал! — Красные от слез глаза Феликса Габо сердито блеснули. — Меня надо было изолировать от общества. Собак убили. Я заслужил наказание!
— Но не ваша сестра.
Феликс указал на себя обеими руками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51