Мама выражалась иначе: "Милая, высоко задрав нос, ты не увидишь, куда идешь". Слеза скатилась по этому самому носу и шлепнулась мне на губы. Черт! Во что превратятся мои ресницы! Как там говорится: лихорадку лечат голодом, а разбитое сердце – вкусной едой?
Я в нерешительности зависла между двумя кастрюлями, выставленными на буфете черного дуба, и тут вошла Джеффриз. К счастью, в комнате царил полумрак; карлица наверняка не заметит, что я плакала.
– Чего разнюнились?
– Аллергия на пыль, – огрызнулась я.
Вылитая колдунья Гингема. Униформа служанки смотрелась на Джеффриз так же, как на мне балетная пачка – когда мне было восемь лет и я была примерно ее роста. А уж эти кудряшки, будто пакля, и лицо как дверной молоток! Увидишь такое в зеркале поутру – и сляжешь навечно. Карлица оттеснила меня от буфета и заступила в караул возле шеренги кастрюлек и стопки тарелок. Мне что, надо купить билет, чтобы меня обслужили? О черт! Она приподняла крышку, и оттуда вырвался непревзойденный аромат томатов, пряностей, усиленный беконом. Помешав большой ложкой, Джеффриз подняла следующую крышку. На сей раз дивный аромат буквально осел на моем языке. Пропитанные бренди фрукты, уваренные в клейкую, тягучую массу.
В животе у меня громко заурчало.
– Вы что-то сказали? – Джеффриз сунула огромный, с себя ростом, половник в миску с омлетом, приправленным сыром, сметаной и луком. – Вам что, язык прищемило?
– Я бы хотела попробовать… вот это все.
Вперив в меня красноватые глазки, она ткнула пальцем в три тарелки, которые я протянула:
– Запасы, что ли, в своем комоде делать собрались?
– Яйца есть яйца, а помидоры есть помидоры – незачем их смешивать.
– Ну вы и чудачка! – Как ни странно, это прозвучало комплиментом. – И бумажные тарелки, наверно, не любите?
– Терпеть не могу.
Она шмякнула кусок омлета на одну из моих тарелок белого фарфора с голубой каемочкой.
– Вот и я говорю Пипсу, что бумажные тарелки больше всего прочего и способствовали падению старых добрых Штатов. В давние времена, когда я была костюмершей у Теолы Фейт, а Его Тупость служил швейцаром в театре, люди умели красиво принять гостей.
Я протянула еще одну тарелку.
– А что она собой представляет – мисс Фейт? Из того, что я слышала (лучше не упоминать о нашем знакомстве с Мэри), у меня сложилось впечатление, что вы мало с ней видитесь.
На манер вертящейся двери, Джеффриз повернулась другой своей стороной – не самой приятной.
– Она босс, вот что она такое! И больше я ничего не скажу. Покуда в этом доме находится женщина, которая называет себя ее дочерью. У этих стен не только уши, но и рты! – Под напором ее страсти я невольно попятилась. – Она и нас с Пипсом прописала в этой своей книжке. Имена, правда, другие дала – видать, засовестилась, негодница. Ну так что с того? Думаете, я себя не признала? Прыгучие кудряшки и улыбка колдуньи. Скажете, не похоже?
Так! Надо живенько сменить тему.
– Должно быть, у вас сейчас масса забот, но, по крайней мере, на две меньше, после отъезда Гроггов. Кто отвез их в Грязный Ручей?
– Только не я. А вы как думаете?
– Н-не знаю… – Я отшатнулась от ее половника.
– И не вздумайте молчать, если кто из кандидатов посмел сунуть весло в реку. Слыхали, небось, правила: никому из них не дозволено покидать остров. Вы все, помощнички, дурака валяли – значит, остается только она.
– Валисия Икс?
– Вряд ли. Она воды боится.
– А-а… Значит, Мэри… – Подтащив один из стульев-тронов, я уселась за стол. Некоторые привычки так трудно изжить… Я беспокоилась за Бена. Поступил бы он столь необдуманно, отвез бы Гроггов на свободу, если бы увидел их, в отчаянии стоящих на берегу, когда спускался в лодочный ангар за нашими вещами? Безрассудные поступки вполне в духе моего бывшего мужа…
– Что, еда не нравится? – Джеффриз с кофейником в руках остановилась рядом.
– Что вы, очень вкусно!
– Значит, всегда за столом на стену таращитесь, да?
– Нет-нет. – Я убрала со стола мокрый локоть. – Просто вчера вечером я случайно заглянула сюда и на стене висело шесть ножей. А теперь их только три.
С губ Джеффриз сорвался леденящий кровь вопль. Я вовремя поймала кофейник. Она скакала на одной ноге, скривившись от злости, будто гном, который, вернувшись домой, обнаружил, что у него сперли тексты всех заклинаний.
– Ну вот! Сперва кто-то грубо нарушает правила, а теперь еще и это! Да эти ножи использовали при съемках "Печального дома"!
– Вот как? – Я вцепилась в сиденье своего трона. – Можно спросить, вы часто так кричите?
– Ну да. Психиатр мне предписал. Иногда могу по нескольку дней кряду не выпускать пары, а прошлой ночью аж два раза не сумела сдержаться. Здоровье, знаете ли, не купишь…
Последующие ее слова были утеряны. Вентилятора под потолком в комнате не имелось, но внезапно возникло ощущение, будто его включили на полную катушку. Две из моих тарелок вспорхнули в воздух, кофейник накренился и едва не опрокинулся. Оказалось, наш покой нарушил вездесущий голубь. Пернатый друг, должно быть, прятался за занавесками и подслушивал наш разговор. Но что это?.. У меня двоится в глазах?! Их же двое! Эй-эй, птички, поосторожнее! Голуби окружили меня, вынуждая покорно сдаться, заложив руки за голову.
Меня спасла Джеффриз.
– Эй, Дерби, охолони! И ты тоже, Джоан! А не то сейчас обоим ноги поотрываю!
Птички послушно уселись на карнизе, уставившись на нас круглыми глазками, будто говоря: "Какие же идиоты эти людишки".
Я услышала, как позади нас закрылась дверь.
* * *
У себя в комнате, бросая вещички в сумку, я засомневалась насчет экскурсии в Грязный Ручей. Двое – компания, а трое – уже толпа, особенно когда один из них в миноре. Соланж с Эрнестиной будут навязываться со своими утешениями и советами, делиться секретами семейного счастья и хихикать над анекдотами о разводах. Я же буду давить из себя смешки невпопад. А они станут многозначительно подталкивать друг друга локтями или вовсе стучать себя по лбу. Если честно – мне это нужно? Хватит с меня унижений. Все это я говорю, чтобы объяснить, что мною руководили вовсе не альтруистические мотивы, когда я отправилась в комнату Мэри Фейт и постучалась в дверь. Мне необходимо было почерпнуть успокоение и поддержку в ее грустной улыбке и печальном голосе.
– Войдите.
Приглашение прозвучало предельно холодно. Комната предстала в точности такой, какой запомнилась мне с прошлого вечера, – идеальное местечко для приготовлений к погребению и родам. Массивный гардероб являлся вратами в потайную комнатку. Тяжеленные грязно-коричневые занавеси были раздвинуты – работка для двух крепких мужчин. Мебель, не иначе, покупали на вес, как уголь, – по столько-то за тонну. Неподвижной фигуркой посреди кровати Генриха Восьмого о четырех столбах, несомненно, была Мэри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Я в нерешительности зависла между двумя кастрюлями, выставленными на буфете черного дуба, и тут вошла Джеффриз. К счастью, в комнате царил полумрак; карлица наверняка не заметит, что я плакала.
– Чего разнюнились?
– Аллергия на пыль, – огрызнулась я.
Вылитая колдунья Гингема. Униформа служанки смотрелась на Джеффриз так же, как на мне балетная пачка – когда мне было восемь лет и я была примерно ее роста. А уж эти кудряшки, будто пакля, и лицо как дверной молоток! Увидишь такое в зеркале поутру – и сляжешь навечно. Карлица оттеснила меня от буфета и заступила в караул возле шеренги кастрюлек и стопки тарелок. Мне что, надо купить билет, чтобы меня обслужили? О черт! Она приподняла крышку, и оттуда вырвался непревзойденный аромат томатов, пряностей, усиленный беконом. Помешав большой ложкой, Джеффриз подняла следующую крышку. На сей раз дивный аромат буквально осел на моем языке. Пропитанные бренди фрукты, уваренные в клейкую, тягучую массу.
В животе у меня громко заурчало.
– Вы что-то сказали? – Джеффриз сунула огромный, с себя ростом, половник в миску с омлетом, приправленным сыром, сметаной и луком. – Вам что, язык прищемило?
– Я бы хотела попробовать… вот это все.
Вперив в меня красноватые глазки, она ткнула пальцем в три тарелки, которые я протянула:
– Запасы, что ли, в своем комоде делать собрались?
– Яйца есть яйца, а помидоры есть помидоры – незачем их смешивать.
– Ну вы и чудачка! – Как ни странно, это прозвучало комплиментом. – И бумажные тарелки, наверно, не любите?
– Терпеть не могу.
Она шмякнула кусок омлета на одну из моих тарелок белого фарфора с голубой каемочкой.
– Вот и я говорю Пипсу, что бумажные тарелки больше всего прочего и способствовали падению старых добрых Штатов. В давние времена, когда я была костюмершей у Теолы Фейт, а Его Тупость служил швейцаром в театре, люди умели красиво принять гостей.
Я протянула еще одну тарелку.
– А что она собой представляет – мисс Фейт? Из того, что я слышала (лучше не упоминать о нашем знакомстве с Мэри), у меня сложилось впечатление, что вы мало с ней видитесь.
На манер вертящейся двери, Джеффриз повернулась другой своей стороной – не самой приятной.
– Она босс, вот что она такое! И больше я ничего не скажу. Покуда в этом доме находится женщина, которая называет себя ее дочерью. У этих стен не только уши, но и рты! – Под напором ее страсти я невольно попятилась. – Она и нас с Пипсом прописала в этой своей книжке. Имена, правда, другие дала – видать, засовестилась, негодница. Ну так что с того? Думаете, я себя не признала? Прыгучие кудряшки и улыбка колдуньи. Скажете, не похоже?
Так! Надо живенько сменить тему.
– Должно быть, у вас сейчас масса забот, но, по крайней мере, на две меньше, после отъезда Гроггов. Кто отвез их в Грязный Ручей?
– Только не я. А вы как думаете?
– Н-не знаю… – Я отшатнулась от ее половника.
– И не вздумайте молчать, если кто из кандидатов посмел сунуть весло в реку. Слыхали, небось, правила: никому из них не дозволено покидать остров. Вы все, помощнички, дурака валяли – значит, остается только она.
– Валисия Икс?
– Вряд ли. Она воды боится.
– А-а… Значит, Мэри… – Подтащив один из стульев-тронов, я уселась за стол. Некоторые привычки так трудно изжить… Я беспокоилась за Бена. Поступил бы он столь необдуманно, отвез бы Гроггов на свободу, если бы увидел их, в отчаянии стоящих на берегу, когда спускался в лодочный ангар за нашими вещами? Безрассудные поступки вполне в духе моего бывшего мужа…
– Что, еда не нравится? – Джеффриз с кофейником в руках остановилась рядом.
– Что вы, очень вкусно!
– Значит, всегда за столом на стену таращитесь, да?
– Нет-нет. – Я убрала со стола мокрый локоть. – Просто вчера вечером я случайно заглянула сюда и на стене висело шесть ножей. А теперь их только три.
С губ Джеффриз сорвался леденящий кровь вопль. Я вовремя поймала кофейник. Она скакала на одной ноге, скривившись от злости, будто гном, который, вернувшись домой, обнаружил, что у него сперли тексты всех заклинаний.
– Ну вот! Сперва кто-то грубо нарушает правила, а теперь еще и это! Да эти ножи использовали при съемках "Печального дома"!
– Вот как? – Я вцепилась в сиденье своего трона. – Можно спросить, вы часто так кричите?
– Ну да. Психиатр мне предписал. Иногда могу по нескольку дней кряду не выпускать пары, а прошлой ночью аж два раза не сумела сдержаться. Здоровье, знаете ли, не купишь…
Последующие ее слова были утеряны. Вентилятора под потолком в комнате не имелось, но внезапно возникло ощущение, будто его включили на полную катушку. Две из моих тарелок вспорхнули в воздух, кофейник накренился и едва не опрокинулся. Оказалось, наш покой нарушил вездесущий голубь. Пернатый друг, должно быть, прятался за занавесками и подслушивал наш разговор. Но что это?.. У меня двоится в глазах?! Их же двое! Эй-эй, птички, поосторожнее! Голуби окружили меня, вынуждая покорно сдаться, заложив руки за голову.
Меня спасла Джеффриз.
– Эй, Дерби, охолони! И ты тоже, Джоан! А не то сейчас обоим ноги поотрываю!
Птички послушно уселись на карнизе, уставившись на нас круглыми глазками, будто говоря: "Какие же идиоты эти людишки".
Я услышала, как позади нас закрылась дверь.
* * *
У себя в комнате, бросая вещички в сумку, я засомневалась насчет экскурсии в Грязный Ручей. Двое – компания, а трое – уже толпа, особенно когда один из них в миноре. Соланж с Эрнестиной будут навязываться со своими утешениями и советами, делиться секретами семейного счастья и хихикать над анекдотами о разводах. Я же буду давить из себя смешки невпопад. А они станут многозначительно подталкивать друг друга локтями или вовсе стучать себя по лбу. Если честно – мне это нужно? Хватит с меня унижений. Все это я говорю, чтобы объяснить, что мною руководили вовсе не альтруистические мотивы, когда я отправилась в комнату Мэри Фейт и постучалась в дверь. Мне необходимо было почерпнуть успокоение и поддержку в ее грустной улыбке и печальном голосе.
– Войдите.
Приглашение прозвучало предельно холодно. Комната предстала в точности такой, какой запомнилась мне с прошлого вечера, – идеальное местечко для приготовлений к погребению и родам. Массивный гардероб являлся вратами в потайную комнатку. Тяжеленные грязно-коричневые занавеси были раздвинуты – работка для двух крепких мужчин. Мебель, не иначе, покупали на вес, как уголь, – по столько-то за тонну. Неподвижной фигуркой посреди кровати Генриха Восьмого о четырех столбах, несомненно, была Мэри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84