Итак, Маша, Света и Галка восторженно приняли весть, что «Дядя Степа» отныне студент БГУ, а вернувшийся вечером профессор покрутил пальцем у виска и сказал, что так раньше радовались разжалованные в простые рядовые полковники при получении очередного воинского звания «ефрейтор».
Относительно новыми предметами для Ростислава были Физкультура и история КПСС, часть которой Ростик помнил по прошлой жизни. Да еще университет закупил для физфака десяток «Ямах» – ПК принципиально нового типа с офигительными монохроматическими экранами. Собраны машины были на основе процессора Z-80 – восьмибитного крепыша, при помощи которого вся страна чуть позднее знакомилась с понятием компьютерных игр. В капиталистической Америке, правда, вовсю уже пользовались машинами типа AT 286, а у особенно передовых господ были последние достижения компьютерной индустрии – шестнадцатибитные гиганты мысли AT 386SX-25 с целым мегабайтом памяти, но Великая Страна не могла позволить собственным детям обучаться на передовых технологиях – несмотря на перестройку, было сильно убеждение, что кибернетика – наука гнилого империализма. К тому же много средств отнимали слаборазвитые страны: Куба, Индокитай и Великое Черное и Вечноголодное Братство, населяющее самый теплый континент.
Да еще некстати пятнадцать лет назад Леониду Красное Солнышко пришло в голову превратить Казахстан во Всероссийскую житницу. Как ни крути, а все правители России двадцатого века были одержимыми: Николай Второй – гуманизмом, Ильич Первый Самозванец – мировой революцией, Иосиф Грозный – синдромом Ильича, Никита Шут Гороховый – остатками этого синдрома, Ильич Второй Цицерон – наследственностью, Юрий Долгорукий и Константин Тишайший – старостью, а последний – Михайло Меченый – гласностью. Сравнивая начало и конец двадцатого века, Ростислав, как ни старался, не мог усмотреть удачного финала в матче Россия против Истории.
Поэтому, сидя на лекциях профессора Кириллова, он едва сдерживал смех. Профессор, почти его ровесник (где-то 1908 года рождения), нес несусветную чушь про какие-то Коминтерны, съезды РКП и РКП(б), отступления от истинной веры господ Троцкого и Плеханова. Когда-то Переплут лично был знаком с Львом Давидовичем и искренне жалел, что не он, а Иося занял трон советского государства.
Согласно программе обучения студентам пока еще рано было знать, что Ульянов-Ленин тоже был парнем не промах. Вот с этим Ростислав был согласен. Если при Брежневе был застой, при Хрущеве – всеобщая кукуризация, при Сталине – культ личности, то сказать, что при Ленине – всеобщий террор, это заставить людей круто задуматься: в какой же сволочной стране им довелось родиться! Нельзя так пугать народ. Он, чего доброго, смуту устроить может. Правда, отбили за время советской власти людям охоту дурить, а современные Степаны Разины, Емельяны Пугачевы, Степаны Болотниковы и прочие с детства содержатся в спецприемниках. Кто в СИЗО, кто на вольном поселении, кто в психушке. Вся же остальная протоплазма, являясь глубоко пассивной, жадно смотрит в рот очередного поводыря и радостно пускает пузыри ностальгии. Виват, Хулио Иглесиас! Ностальжи!
Отец Иглесиас, хули вы?
– Как тебя зовут, эй?! – Шепот настойчивой соседки оторвал Ростислава от отнюдь не прокоммунистических размышлений.
– Чего тебе? – обернулся он к ней.
– Ты где витаешь, парень? – изумленно выдохнула Инга. – Я спрашиваю, как твое имя.
– Ростислав Каманин, – пожал плечами он, – можно просто Ростислав.
– Замечательно! – фыркнула девушка. – Так и до паралича языка недолго.
– Нонсенс! – парировал парень. – Особенно у женщин.
Инга обиженно отвернулась и принялась записывать кирилловскую белиберду. Ростислав прислушался к монотонному гудению профессора. Подружка с третьего курса шепнула, что этот мальчик – очень перспективен. Папа – профессор, а это что-то значит даже по нынешним смутным временам. И если Инга не собирается возвращаться после института в свой Бобруйск, то пусть делает выводы. Выводы же пока были неутешительны. Самодовольный маленький (не по внешним данным, а по возрасту) засранец не обращал на рядом сидящую красавицу внимания совершенно, витая где-то в облаках.
– Вот вы думаете, что такой предмет, как История КПСС, теперь не нужен, – томил душу Кириллов, – а вместе с тем, это – предмет легкий. Неужели вам в зачетке помешает лишняя «пятерка», которая в конечном итоге скрасит средний балл?
Ростислав, вспоминая эту нуду, зло сплюнул. Если бы по такому принципу преподавали в Сорбонне! Там физикам преподавали физику и математику, а не историю развития капитализма в России, которую с таким увлечением писал Вовка Гаврош, надеясь, что она станет бестселлером. Вообще-то Историю КПСС преподавали, видимо, для того, чтобы труды почившего в бозе вождя хоть кто-то, да читал.
Кстати, в школе им долбили, что труды Ленина – вторые на месте по популярности во всем мире. После Агаты Кристи, разумеется. Был еще точно такой больной психопат – Фридрих Ницше. Ну он-то про Заратустру не шестьдесят томов настрочил! Вот такая тут «Генеалогия морали!»
– Эй! Ты чего не пишешь? – позабыв обиду, снова спросила девушка.
– Раньше не у всех ребят были тетрадка и букварь, – буркнул Ростислав, – а теперь тетрадей много, чтобы их марать всякой ерундой! Легче тебе станет, если ты узнаешь, в каком году созывался Второй Интернационал?
– Но ведь кругозор, эрудиция, экзамены, в конце концов!
– Ты на физ или истфаке учишься? Голова все равно не в состоянии впитать полсотни томов ленинских работ. А если и впитаешь, то будешь всех поражать своей эрудицией?
– И откуда ты такой умный в четырнадцать лет?
– Родили меня такого! – недовольно заворчал парень. – Ну, чего пристала?
– А, понятно! У тебя еще фаза полового созревания не закончилась! – протянула Инга.
Профессор внутри Ростислава едва не сходил по-маленькому. Тело же ехидно осведомилось:
– С чего ты это решила?
– Ты еще девушками не начал интересоваться! Тем более красивыми.
– Это ты-то красивая? – подколол ее Ростислав. – По мне так обычная девчонка! Старая к тому же...
Инга, которая считалась на факультете одной из первых красавиц, обиженно надула губы и уткнулась в конспект.
Выходя после четвертой пары из универа, Ростик заметил ее, беседующей с одним из парней-старшекурсников. Увидев его, она демонстративно положила руку ему на плечо и широко улыбнулась. Ростик пожал плечами и прошел мимо. Когда он скрылся из виду, Инга убрала руку и прошипела:
– Проучить бы его!
Парень флегматично пожал плечами:
– Ну, во-первых, он сын завкафедрой ядерной физики, на которой я имею неплохие шансы остаться в аспирантуре. Во-вторых, плечи у него тоже немаленькие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Относительно новыми предметами для Ростислава были Физкультура и история КПСС, часть которой Ростик помнил по прошлой жизни. Да еще университет закупил для физфака десяток «Ямах» – ПК принципиально нового типа с офигительными монохроматическими экранами. Собраны машины были на основе процессора Z-80 – восьмибитного крепыша, при помощи которого вся страна чуть позднее знакомилась с понятием компьютерных игр. В капиталистической Америке, правда, вовсю уже пользовались машинами типа AT 286, а у особенно передовых господ были последние достижения компьютерной индустрии – шестнадцатибитные гиганты мысли AT 386SX-25 с целым мегабайтом памяти, но Великая Страна не могла позволить собственным детям обучаться на передовых технологиях – несмотря на перестройку, было сильно убеждение, что кибернетика – наука гнилого империализма. К тому же много средств отнимали слаборазвитые страны: Куба, Индокитай и Великое Черное и Вечноголодное Братство, населяющее самый теплый континент.
Да еще некстати пятнадцать лет назад Леониду Красное Солнышко пришло в голову превратить Казахстан во Всероссийскую житницу. Как ни крути, а все правители России двадцатого века были одержимыми: Николай Второй – гуманизмом, Ильич Первый Самозванец – мировой революцией, Иосиф Грозный – синдромом Ильича, Никита Шут Гороховый – остатками этого синдрома, Ильич Второй Цицерон – наследственностью, Юрий Долгорукий и Константин Тишайший – старостью, а последний – Михайло Меченый – гласностью. Сравнивая начало и конец двадцатого века, Ростислав, как ни старался, не мог усмотреть удачного финала в матче Россия против Истории.
Поэтому, сидя на лекциях профессора Кириллова, он едва сдерживал смех. Профессор, почти его ровесник (где-то 1908 года рождения), нес несусветную чушь про какие-то Коминтерны, съезды РКП и РКП(б), отступления от истинной веры господ Троцкого и Плеханова. Когда-то Переплут лично был знаком с Львом Давидовичем и искренне жалел, что не он, а Иося занял трон советского государства.
Согласно программе обучения студентам пока еще рано было знать, что Ульянов-Ленин тоже был парнем не промах. Вот с этим Ростислав был согласен. Если при Брежневе был застой, при Хрущеве – всеобщая кукуризация, при Сталине – культ личности, то сказать, что при Ленине – всеобщий террор, это заставить людей круто задуматься: в какой же сволочной стране им довелось родиться! Нельзя так пугать народ. Он, чего доброго, смуту устроить может. Правда, отбили за время советской власти людям охоту дурить, а современные Степаны Разины, Емельяны Пугачевы, Степаны Болотниковы и прочие с детства содержатся в спецприемниках. Кто в СИЗО, кто на вольном поселении, кто в психушке. Вся же остальная протоплазма, являясь глубоко пассивной, жадно смотрит в рот очередного поводыря и радостно пускает пузыри ностальгии. Виват, Хулио Иглесиас! Ностальжи!
Отец Иглесиас, хули вы?
– Как тебя зовут, эй?! – Шепот настойчивой соседки оторвал Ростислава от отнюдь не прокоммунистических размышлений.
– Чего тебе? – обернулся он к ней.
– Ты где витаешь, парень? – изумленно выдохнула Инга. – Я спрашиваю, как твое имя.
– Ростислав Каманин, – пожал плечами он, – можно просто Ростислав.
– Замечательно! – фыркнула девушка. – Так и до паралича языка недолго.
– Нонсенс! – парировал парень. – Особенно у женщин.
Инга обиженно отвернулась и принялась записывать кирилловскую белиберду. Ростислав прислушался к монотонному гудению профессора. Подружка с третьего курса шепнула, что этот мальчик – очень перспективен. Папа – профессор, а это что-то значит даже по нынешним смутным временам. И если Инга не собирается возвращаться после института в свой Бобруйск, то пусть делает выводы. Выводы же пока были неутешительны. Самодовольный маленький (не по внешним данным, а по возрасту) засранец не обращал на рядом сидящую красавицу внимания совершенно, витая где-то в облаках.
– Вот вы думаете, что такой предмет, как История КПСС, теперь не нужен, – томил душу Кириллов, – а вместе с тем, это – предмет легкий. Неужели вам в зачетке помешает лишняя «пятерка», которая в конечном итоге скрасит средний балл?
Ростислав, вспоминая эту нуду, зло сплюнул. Если бы по такому принципу преподавали в Сорбонне! Там физикам преподавали физику и математику, а не историю развития капитализма в России, которую с таким увлечением писал Вовка Гаврош, надеясь, что она станет бестселлером. Вообще-то Историю КПСС преподавали, видимо, для того, чтобы труды почившего в бозе вождя хоть кто-то, да читал.
Кстати, в школе им долбили, что труды Ленина – вторые на месте по популярности во всем мире. После Агаты Кристи, разумеется. Был еще точно такой больной психопат – Фридрих Ницше. Ну он-то про Заратустру не шестьдесят томов настрочил! Вот такая тут «Генеалогия морали!»
– Эй! Ты чего не пишешь? – позабыв обиду, снова спросила девушка.
– Раньше не у всех ребят были тетрадка и букварь, – буркнул Ростислав, – а теперь тетрадей много, чтобы их марать всякой ерундой! Легче тебе станет, если ты узнаешь, в каком году созывался Второй Интернационал?
– Но ведь кругозор, эрудиция, экзамены, в конце концов!
– Ты на физ или истфаке учишься? Голова все равно не в состоянии впитать полсотни томов ленинских работ. А если и впитаешь, то будешь всех поражать своей эрудицией?
– И откуда ты такой умный в четырнадцать лет?
– Родили меня такого! – недовольно заворчал парень. – Ну, чего пристала?
– А, понятно! У тебя еще фаза полового созревания не закончилась! – протянула Инга.
Профессор внутри Ростислава едва не сходил по-маленькому. Тело же ехидно осведомилось:
– С чего ты это решила?
– Ты еще девушками не начал интересоваться! Тем более красивыми.
– Это ты-то красивая? – подколол ее Ростислав. – По мне так обычная девчонка! Старая к тому же...
Инга, которая считалась на факультете одной из первых красавиц, обиженно надула губы и уткнулась в конспект.
Выходя после четвертой пары из универа, Ростик заметил ее, беседующей с одним из парней-старшекурсников. Увидев его, она демонстративно положила руку ему на плечо и широко улыбнулась. Ростик пожал плечами и прошел мимо. Когда он скрылся из виду, Инга убрала руку и прошипела:
– Проучить бы его!
Парень флегматично пожал плечами:
– Ну, во-первых, он сын завкафедрой ядерной физики, на которой я имею неплохие шансы остаться в аспирантуре. Во-вторых, плечи у него тоже немаленькие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92