- Ничего подобного.
- То есть как это? - Я настолько удивилась, что перестала плакать.
- Это не он. Вы сами всех от себя прогнали.
- Мы с вами знакомы? - Я придвинулась ближе к решетке.
- Нет.
Не то чтобы он говорил с возмущением, с эдаким благородным негодованием человека, который знает, как нужно прожить жизнь, и сурово порицает проступки других. Но и терпимостью он явно не страдал. Не с моим везением было попасть к терпимому пастырю.
- Тогда откуда вы знаете?
- Я думаю, как раз по этой причине вы и выбрали своего «плохого человека». Вы подсознательно стремились избавиться от родных и друзей, и этот брак оказался наилучшим средством для достижения цели. Вам не удастся ничего изменить в своей жизни до тех пор, пока вы не посмотрите в глаза правде. Пока же вы только пытаетесь свалить на других вину за собственные ошибки.
- Что?! - Я пришла в такую ярость, что забыла о слезах. - Значит, вы утверждаете, что подсознательно я хотела остаться одна как перст? Чтобы мне не с кем было поговорить, кроме умника в рясе?!
- Совершенно верно, - сказал он со смешком.
Я до скрипа сжала зубы, чтобы не разразиться ругательствами в храме Божьем. Теперь-то мне было ясно, почему кающиеся не рвались в эту исповедальню.
- Спасибо за бесплатный сеанс психоанализа! - процедила я.
- Вы рассердились?
- Мягко выражаясь!
- Вот и хорошо. Это первый шаг к переменам. «Первый шаг к переменам!» - гримасничая, передразнила я. Но беззвучно. Чтоб их всех, умников в рясе!
- Хотите знать, что меня беспокоит? - вдруг спросил священник.
Это был неожиданный поворот.
- Валяйте, выкладывайте.
- Вот я сижу здесь, за этой решеткой, изо дня в день, и выслушиваю исповеди. По большей части речь идет о таких мелочах, что становится смешно. «Отец мой, я скрываю сбой истинный вес». «Отец мой, меня посещают нечистые мысли». «Отец мой, я желаю своей бывшей половине всего самого худшего».
- Как, это тоже грех? - взвилась я. - В смысле, и за такое не допускают в царствие небесное? Да я только этим и занимаюсь!
- Существует негласный список мелких грехов, в которых незазорно и покаяться, - продолжал священник, не слушая меня, - и мне их день за днем перечисляют. Я в ответ отвечаю всем одно и то же: «Прочти столько-то раз «Отче наш», иди и больше не греши». Снова и снова, изо дня в день! Вы можете себе это представить?
Он умолк, и некоторое время мы молчали.
- Да, но… так ведь и должно быть, - сказала я наконец. - Именно так это и работает, разве нет?
- В определенном смысле, - вздохнул он. - Беда в том, что люди почти никогда не признаются в подлинных грехах, в том, что ломает жизнь им самим и их близким. А знаете почему? Потому что не ведают, что творят. Валят все на судьбу или на других.
Я так глубоко задумалась, что молчание затянулось.
- Вот почему вы сказали, что это не Джордж разогнал всех моих близких…
- Правильно.
- И вы настаиваете на том, что я оказалась одна как перст, потому что сама предпочла полное одиночество?
- Верно.
Слезы полились снова. Они капали мне на руки, а я следила за этим и не знала, что еще сказать. Однако нельзя же было молчать до бесконечности, и я жалобно прошептала:
- Почему я не выбрала в жизни лучшую дорогу?
- Не всегда лучшая дорога ведет к лучшему.
- Допустим. - Я сделала над собой усилие, чтобы опять не разрыдаться. - Так как мне теперь быть, отец мой? Сколько раз прочесть «Отче наш»?
- А вы знаете «Отче наш»?
- Нет.
Из-за решетки послышался тихий смех.
- Тогда просто идите и сделайте хоть что-нибудь стоящее.
- Что вы сказали?!
- Что-нибудь, что, на ваш взгляд, стоит потраченных усилий.
- Ах так! - Я тоже засмеялась - сквозь слезы. - Надо было мне сразу сообразить, что это Месячник стоящих дел.
- Что вы имеете в виду? Впрочем, не важно. Главное, что идея-то сама по себе неплохая, верно?
- В общем, да, - неохотно признала я, вытирая слезы. - Но что, если я не найду ничего стоящего?
- Тогда оно само вас найдет.
Я кивнула, хотя не имела ни малейшего представления, о чем речь. Надо признать, ответ был абсолютно в духе служителя Божьего, я же предпочла бы четкое, по шагам, руководство к действию, на манер инструкции по эксплуатации. К примеру, как для шампуня. «Вылить немного на ладонь, взбить на волосах пену, сполоснуть. И так два раза». Просто, доступно, не надо ломать голову.
Простившись со священником и отдернув занавеску в знак того, что исповедальня свободна, я ступила в проход между скамьями. На передней молилась женщина средних лет. Заметив меня, она тут же поднялась. Проходя мимо, я сунула ей в руку последнюю упаковку бумажных платков.
- Это на случай, если у вас нет своих, - сказала я со вздохом. - Платки вам там понадобятся, будьте уверены.
- «Хейстингс дейли репортер», отдел объявлений, у телефона Дженнифер. У вас есть уникальная возможность: первая неделя - четыре строчки всего за четыре доллара! Вас это интересует?
- Ох, ради Бога, Дженнифер! Я сыта этим по горло. Я говорила в трубку, зажатую между ухом и плечом, и одновременно пыталась стянуть майку (такие блестящие идеи приходят мне в голову сплошь и рядом). Понятное дело, трубка полетела на пол и оттуда начала что-то вещать мне с масленым южным акцентом.
- Что?
- Я спрашиваю: кто звонит?
- Ванда. Ванда Лейн. Помните меня? Я обращалась к вам насчет объявления «Делай хоть что-нибудь стоящее».
- Ах да, припоминаю.
Наступила такая полная тишина, словно нас разъединили, но это, конечно, было не так. Я взяла с постели газету и многозначительно зашуршала ею, как бы разворачивая. Видеть меня Дженнифер не могла, но я очень надеялась, что это шуршание отзовется страхом перед Божьей карой в ее пустенькой душе.
- Рада, что припоминаете, - сказала я, когда стало ясно, что первой она молчания не нарушит. - И как же понимать всю эту чертовщину?
- Что вы имеете в виду? - Это был настолько ошибочный подход, что даже она это поняла и попробовала исправить дело. - Объявление я поместила, как мы и договаривались, на двух строчках.
- Вы обещали сделать его меньше зрительно! С помощью более мелкого шрифта! - Я помахала газетой с жирным красным кружком посредине колонки.
- Ну… оказалось, что меньше уже некуда, и я его сократила.
- Ах сократили!
Я скомкала газету и затопала ногами, хоть и сознавала, что в глазах Дженнифер это тянет на месяц в психушке строгого режима. Но как иначе я могла себя вести в свете происходившего?
- Хочу напомнить, что я просила вас поместить объявление вот какого содержания: «"Стоящему". Что это ты о себе возомнил, умник? Ванда требует ответа. 555-8936». А вы что поместили?
- Но вы же сами жаловались, что пятьдесят шесть долларов - слишком дорого! Или, по-вашему, лучше было вообще ничего не помещать?
- Вот именно! Прямо в точку! Лучше было вообще не помещать, чем поместить то, что поместили вы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
- То есть как это? - Я настолько удивилась, что перестала плакать.
- Это не он. Вы сами всех от себя прогнали.
- Мы с вами знакомы? - Я придвинулась ближе к решетке.
- Нет.
Не то чтобы он говорил с возмущением, с эдаким благородным негодованием человека, который знает, как нужно прожить жизнь, и сурово порицает проступки других. Но и терпимостью он явно не страдал. Не с моим везением было попасть к терпимому пастырю.
- Тогда откуда вы знаете?
- Я думаю, как раз по этой причине вы и выбрали своего «плохого человека». Вы подсознательно стремились избавиться от родных и друзей, и этот брак оказался наилучшим средством для достижения цели. Вам не удастся ничего изменить в своей жизни до тех пор, пока вы не посмотрите в глаза правде. Пока же вы только пытаетесь свалить на других вину за собственные ошибки.
- Что?! - Я пришла в такую ярость, что забыла о слезах. - Значит, вы утверждаете, что подсознательно я хотела остаться одна как перст? Чтобы мне не с кем было поговорить, кроме умника в рясе?!
- Совершенно верно, - сказал он со смешком.
Я до скрипа сжала зубы, чтобы не разразиться ругательствами в храме Божьем. Теперь-то мне было ясно, почему кающиеся не рвались в эту исповедальню.
- Спасибо за бесплатный сеанс психоанализа! - процедила я.
- Вы рассердились?
- Мягко выражаясь!
- Вот и хорошо. Это первый шаг к переменам. «Первый шаг к переменам!» - гримасничая, передразнила я. Но беззвучно. Чтоб их всех, умников в рясе!
- Хотите знать, что меня беспокоит? - вдруг спросил священник.
Это был неожиданный поворот.
- Валяйте, выкладывайте.
- Вот я сижу здесь, за этой решеткой, изо дня в день, и выслушиваю исповеди. По большей части речь идет о таких мелочах, что становится смешно. «Отец мой, я скрываю сбой истинный вес». «Отец мой, меня посещают нечистые мысли». «Отец мой, я желаю своей бывшей половине всего самого худшего».
- Как, это тоже грех? - взвилась я. - В смысле, и за такое не допускают в царствие небесное? Да я только этим и занимаюсь!
- Существует негласный список мелких грехов, в которых незазорно и покаяться, - продолжал священник, не слушая меня, - и мне их день за днем перечисляют. Я в ответ отвечаю всем одно и то же: «Прочти столько-то раз «Отче наш», иди и больше не греши». Снова и снова, изо дня в день! Вы можете себе это представить?
Он умолк, и некоторое время мы молчали.
- Да, но… так ведь и должно быть, - сказала я наконец. - Именно так это и работает, разве нет?
- В определенном смысле, - вздохнул он. - Беда в том, что люди почти никогда не признаются в подлинных грехах, в том, что ломает жизнь им самим и их близким. А знаете почему? Потому что не ведают, что творят. Валят все на судьбу или на других.
Я так глубоко задумалась, что молчание затянулось.
- Вот почему вы сказали, что это не Джордж разогнал всех моих близких…
- Правильно.
- И вы настаиваете на том, что я оказалась одна как перст, потому что сама предпочла полное одиночество?
- Верно.
Слезы полились снова. Они капали мне на руки, а я следила за этим и не знала, что еще сказать. Однако нельзя же было молчать до бесконечности, и я жалобно прошептала:
- Почему я не выбрала в жизни лучшую дорогу?
- Не всегда лучшая дорога ведет к лучшему.
- Допустим. - Я сделала над собой усилие, чтобы опять не разрыдаться. - Так как мне теперь быть, отец мой? Сколько раз прочесть «Отче наш»?
- А вы знаете «Отче наш»?
- Нет.
Из-за решетки послышался тихий смех.
- Тогда просто идите и сделайте хоть что-нибудь стоящее.
- Что вы сказали?!
- Что-нибудь, что, на ваш взгляд, стоит потраченных усилий.
- Ах так! - Я тоже засмеялась - сквозь слезы. - Надо было мне сразу сообразить, что это Месячник стоящих дел.
- Что вы имеете в виду? Впрочем, не важно. Главное, что идея-то сама по себе неплохая, верно?
- В общем, да, - неохотно признала я, вытирая слезы. - Но что, если я не найду ничего стоящего?
- Тогда оно само вас найдет.
Я кивнула, хотя не имела ни малейшего представления, о чем речь. Надо признать, ответ был абсолютно в духе служителя Божьего, я же предпочла бы четкое, по шагам, руководство к действию, на манер инструкции по эксплуатации. К примеру, как для шампуня. «Вылить немного на ладонь, взбить на волосах пену, сполоснуть. И так два раза». Просто, доступно, не надо ломать голову.
Простившись со священником и отдернув занавеску в знак того, что исповедальня свободна, я ступила в проход между скамьями. На передней молилась женщина средних лет. Заметив меня, она тут же поднялась. Проходя мимо, я сунула ей в руку последнюю упаковку бумажных платков.
- Это на случай, если у вас нет своих, - сказала я со вздохом. - Платки вам там понадобятся, будьте уверены.
- «Хейстингс дейли репортер», отдел объявлений, у телефона Дженнифер. У вас есть уникальная возможность: первая неделя - четыре строчки всего за четыре доллара! Вас это интересует?
- Ох, ради Бога, Дженнифер! Я сыта этим по горло. Я говорила в трубку, зажатую между ухом и плечом, и одновременно пыталась стянуть майку (такие блестящие идеи приходят мне в голову сплошь и рядом). Понятное дело, трубка полетела на пол и оттуда начала что-то вещать мне с масленым южным акцентом.
- Что?
- Я спрашиваю: кто звонит?
- Ванда. Ванда Лейн. Помните меня? Я обращалась к вам насчет объявления «Делай хоть что-нибудь стоящее».
- Ах да, припоминаю.
Наступила такая полная тишина, словно нас разъединили, но это, конечно, было не так. Я взяла с постели газету и многозначительно зашуршала ею, как бы разворачивая. Видеть меня Дженнифер не могла, но я очень надеялась, что это шуршание отзовется страхом перед Божьей карой в ее пустенькой душе.
- Рада, что припоминаете, - сказала я, когда стало ясно, что первой она молчания не нарушит. - И как же понимать всю эту чертовщину?
- Что вы имеете в виду? - Это был настолько ошибочный подход, что даже она это поняла и попробовала исправить дело. - Объявление я поместила, как мы и договаривались, на двух строчках.
- Вы обещали сделать его меньше зрительно! С помощью более мелкого шрифта! - Я помахала газетой с жирным красным кружком посредине колонки.
- Ну… оказалось, что меньше уже некуда, и я его сократила.
- Ах сократили!
Я скомкала газету и затопала ногами, хоть и сознавала, что в глазах Дженнифер это тянет на месяц в психушке строгого режима. Но как иначе я могла себя вести в свете происходившего?
- Хочу напомнить, что я просила вас поместить объявление вот какого содержания: «"Стоящему". Что это ты о себе возомнил, умник? Ванда требует ответа. 555-8936». А вы что поместили?
- Но вы же сами жаловались, что пятьдесят шесть долларов - слишком дорого! Или, по-вашему, лучше было вообще ничего не помещать?
- Вот именно! Прямо в точку! Лучше было вообще не помещать, чем поместить то, что поместили вы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62