там, поди, таких навалом.
И – к Надежде:
– Зря ты его в институт пустила. Найдёт молодую.
– Одна там девчонка на весь курс. Странно это, но – одна. Ну, да ладно – мои дела простые, студент и крышка. Говорят, если дурака в одной школе не научили, то в другой-то и подавно. А у нас в редакции полковник один так полагал: если на кителе офицера два академических значка висят – стрелять его без суда надо. Сколько ж денег на его учёбу пошло! А он всё дурак дураком. Меня, видно, тоже в академии-то мало чему научили. Теперь вот в институт подался.
– Ладно, чёрт с тобой: учись, набирайся ума-разума. А сегодня вас с Надеждой на вечер к себе приглашаю. Компания у нас прежняя. Звёздочку и папаху надо же обмыть. Собирайтесь, я вас подожду.
И вот мы идём к Пановым. Я ни с того ни с сего, чтобы сгладить как-то тягостное впечатление от моего студенчества, говорю Михаилу:
– Поучусь-поучусь, а там, может быть, и снова в армию вернусь. Мне недавно сам министр сказал: возвращайся в армию.
– Какой министр? – повернулся ко мне Михаил, который вёл под руку Надежду и о чём-то весело с ней болтал.
– Министр обороны… Маршал Малиновский.
Михаил остановился и разглядывал меня с ног до головы.
– Ты что это – серьёзно?..
– Да, сам министр! Так и сказал: «Хочешь в армию? Пиши рапорт. Майора дадим».
Михаил даже отступил от меня на шаг, будто я представлял для него какую опасность. Глянул на меня, потом на Надежду, потом снова на меня. Заговорил строго и даже каким-то не своим голосом:
– В уме ты или съехал малость. Послушал там профессоров в институте и стал заговариваться. Ну, что ты несёшь? Какой министр? Да где это он с тобой мог беседовать – во сне что ли?.. К нему маршалы на приём попасть не могут. Я командир дивизии, и не простой, а правительственной, да и то с ним ни разу не встречался. Если пошутил – так и скажи, но я ведь вижу: ты серьёзно говоришь. Хорошо, что ещё мне сказал, а не за столом брякнул.
Михаил вздохнул глубоко, прошёлся возле нас с Надеждой, головой покачал:
– Теперь я вижу – не зря тебя из армии турнули. Ладно, пошли, а то нас уже ждут, наверное.
Подхватил под руку Надежду, пошёл быстрым шагом. Я хотел рассказать ему, как и при каких обстоятельствах я встретился с министром обороны, но такое высокомерие друга, его нежелание даже вникнуть в смысл моего сообщения обидело, и я махнул рукой, решил ничего не объяснять, а оставить его в этом заблуждении. «Пусть думает, что я такой уж враль. Господь с ним!» И я спокойно шагал сзади.
К счастью, инцидент этот в некотором роде разрешился, и самым неожиданным образом. В квартире Михаила мы застали тех же его друзей, которых однажды встретили у него и с которыми у меня сложились не очень-то хорошие отношения. Помнится, я что-то сказал им крамольное и они косились на меня и недоумевали, как это у Панова, такого важного и ответственного человека, такой несерьёзный друг. Михаил и на этот раз, как бы забегая вперёд, предупреждал друзей о моих возможных крамольных рассуждениях. Кивая на меня, говорил:
– Он у меня либерал, чуть ли не анархист, – и вот докатился: студентом стал. Вся жизнь под откос пошла, семью на стипендию посадил.
И – ко мне:
– Сколько тебе платить будут?
– Двести двадцать. На хлеб хватит. И картошку будем покупать. Правда, уж есть её придётся без масла.
– Вот! А всё твой либерализм. Сам не знаешь, чего ты добиваешься.
Расселись за столом. Яства тут были самые изысканные: белая рыба, сёмга, минога, и мясо холодное. И разные заливные блюда. А уж что до вина – целый гастроном! Все были веселы, предвкушали такой пир, который не во всяком ресторане можно устроить.
Речи следуют восторженные: поздравляют, предрекают ещё и не такой взлёт по службе. Кто-то сравнил Михаила с Ермоловым, а кто-то с Наполеоном. Никто, конечно, не заикнулся о том, что во время войны Панов хотя и воевал хорошо, но дальше капитана не пошёл. Это уж потом, когда стал личным лётчиком Ворошилова, а затем Георгиу Деж и Петру Гроза – тогда на его плечи быстро полетели звёзды. В три года до подполковника дошёл.
Я вспоминал свою службу. На войне она не гладко протекала, трудно складывалась. Был лётчиком, а потом из-за нехватки самолётов в артиллерию перевели. А тут хотя и скоро командиром отдельного подразделения стал, то есть батареи, но со званиями не везло. Разные чрезвычайные происшествия, словно палки в колёса, летели. И звания и награды из-за них откладывались. Впрочем, орденов и медалей я имел не меньше Михаила. А уж что до карьеры, он, конечно, под небеса взлетел.
– О чём вы задумались? – неожиданно спросил меня сидевший рядом генерал-майор авиации. Я по прошлой встрече помню, что он был каким-то крупным политическим работником в лётных войсках Московского округа.
– Вспомнил детство наше в Сталинграде. У меня-то и тогда жизнь не ладилась, а Михаил – он, слава Богу, в хорошей семье рос и сам был отличником в школе и комсомольским активистом. Я рад за него. Он со своими способностями и генералом, таким вот как вы, скоро станет. Дай-то Бог!
– Вы Бога часто поминаете. Верите что ли?
– Верь не верь, а без Бога-то, наверное, ничего бы и не было.
– Иван! – вдруг рявкнул Михаил. Он услышал наш разговор о Боге и решил меня приструнить. – Ты опять за своё. Ну, какой Бог! Что ты ещё мелешь!..
Генерал ему возразил:
– Нет, Михаил, сейчас многие люди о Боге задумываются. Меня вот как судьба тиснула, я тоже подумал. Ну, сам посуди: мне сорок два года, а меня вот тоже, как его, – за борт. Ты-то нас не поймёшь. Недаром говорят: сытый голодного не разумеет. Сам же ты сказал Ивану: семью на стипендию посадил. А у меня вот и стипендии не будет. Мне-то поздно идти в институт.
– Будет вам пенсия! Генералам всем пенсию дают.
Наступила тишина: неловкая, тягучая. Речи высокие вдруг смолкли. Я понял: генерал тоже попал под демобилизацию. Мне стало его жалко. Наклонился к нему:
– Вы хоть место себе присмотрели? Куда отступать будете?
– Нет у меня позиций для отступления. Я как тот беспечный командир: наступал, не оглядываясь. Не думал, что судьба подставит мне ножку. Ездил в Монинскую академию, просился на кафедру истории партии, – сказали, что опыта преподавательской работы нет. А преподавателем я, конечно бы, сумел.
– А вы Степана Акимовича Красовского знаете?
– К сожалению, не знаю. Хотел к нему обратиться, да мне отсоветовали. Сказали, что такими делами он не занимается.
– Я знаю маршала Красовского. Может, позвонить ему?
– Иван! – снова рявкнул Михаил. И подскочил как ужаленный, подошёл к нам. Говорил мне тихо, но так, что все слышали:
– Опять понёс! То он с министром говорил, а теперь вот маршал Красовский!
И – к генералу:
– Павел Петрович! Не слушай ты его. Чёрт знает, что с ним происходит: то ли свихнулся, то ли так неумно балагурит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142
И – к Надежде:
– Зря ты его в институт пустила. Найдёт молодую.
– Одна там девчонка на весь курс. Странно это, но – одна. Ну, да ладно – мои дела простые, студент и крышка. Говорят, если дурака в одной школе не научили, то в другой-то и подавно. А у нас в редакции полковник один так полагал: если на кителе офицера два академических значка висят – стрелять его без суда надо. Сколько ж денег на его учёбу пошло! А он всё дурак дураком. Меня, видно, тоже в академии-то мало чему научили. Теперь вот в институт подался.
– Ладно, чёрт с тобой: учись, набирайся ума-разума. А сегодня вас с Надеждой на вечер к себе приглашаю. Компания у нас прежняя. Звёздочку и папаху надо же обмыть. Собирайтесь, я вас подожду.
И вот мы идём к Пановым. Я ни с того ни с сего, чтобы сгладить как-то тягостное впечатление от моего студенчества, говорю Михаилу:
– Поучусь-поучусь, а там, может быть, и снова в армию вернусь. Мне недавно сам министр сказал: возвращайся в армию.
– Какой министр? – повернулся ко мне Михаил, который вёл под руку Надежду и о чём-то весело с ней болтал.
– Министр обороны… Маршал Малиновский.
Михаил остановился и разглядывал меня с ног до головы.
– Ты что это – серьёзно?..
– Да, сам министр! Так и сказал: «Хочешь в армию? Пиши рапорт. Майора дадим».
Михаил даже отступил от меня на шаг, будто я представлял для него какую опасность. Глянул на меня, потом на Надежду, потом снова на меня. Заговорил строго и даже каким-то не своим голосом:
– В уме ты или съехал малость. Послушал там профессоров в институте и стал заговариваться. Ну, что ты несёшь? Какой министр? Да где это он с тобой мог беседовать – во сне что ли?.. К нему маршалы на приём попасть не могут. Я командир дивизии, и не простой, а правительственной, да и то с ним ни разу не встречался. Если пошутил – так и скажи, но я ведь вижу: ты серьёзно говоришь. Хорошо, что ещё мне сказал, а не за столом брякнул.
Михаил вздохнул глубоко, прошёлся возле нас с Надеждой, головой покачал:
– Теперь я вижу – не зря тебя из армии турнули. Ладно, пошли, а то нас уже ждут, наверное.
Подхватил под руку Надежду, пошёл быстрым шагом. Я хотел рассказать ему, как и при каких обстоятельствах я встретился с министром обороны, но такое высокомерие друга, его нежелание даже вникнуть в смысл моего сообщения обидело, и я махнул рукой, решил ничего не объяснять, а оставить его в этом заблуждении. «Пусть думает, что я такой уж враль. Господь с ним!» И я спокойно шагал сзади.
К счастью, инцидент этот в некотором роде разрешился, и самым неожиданным образом. В квартире Михаила мы застали тех же его друзей, которых однажды встретили у него и с которыми у меня сложились не очень-то хорошие отношения. Помнится, я что-то сказал им крамольное и они косились на меня и недоумевали, как это у Панова, такого важного и ответственного человека, такой несерьёзный друг. Михаил и на этот раз, как бы забегая вперёд, предупреждал друзей о моих возможных крамольных рассуждениях. Кивая на меня, говорил:
– Он у меня либерал, чуть ли не анархист, – и вот докатился: студентом стал. Вся жизнь под откос пошла, семью на стипендию посадил.
И – ко мне:
– Сколько тебе платить будут?
– Двести двадцать. На хлеб хватит. И картошку будем покупать. Правда, уж есть её придётся без масла.
– Вот! А всё твой либерализм. Сам не знаешь, чего ты добиваешься.
Расселись за столом. Яства тут были самые изысканные: белая рыба, сёмга, минога, и мясо холодное. И разные заливные блюда. А уж что до вина – целый гастроном! Все были веселы, предвкушали такой пир, который не во всяком ресторане можно устроить.
Речи следуют восторженные: поздравляют, предрекают ещё и не такой взлёт по службе. Кто-то сравнил Михаила с Ермоловым, а кто-то с Наполеоном. Никто, конечно, не заикнулся о том, что во время войны Панов хотя и воевал хорошо, но дальше капитана не пошёл. Это уж потом, когда стал личным лётчиком Ворошилова, а затем Георгиу Деж и Петру Гроза – тогда на его плечи быстро полетели звёзды. В три года до подполковника дошёл.
Я вспоминал свою службу. На войне она не гладко протекала, трудно складывалась. Был лётчиком, а потом из-за нехватки самолётов в артиллерию перевели. А тут хотя и скоро командиром отдельного подразделения стал, то есть батареи, но со званиями не везло. Разные чрезвычайные происшествия, словно палки в колёса, летели. И звания и награды из-за них откладывались. Впрочем, орденов и медалей я имел не меньше Михаила. А уж что до карьеры, он, конечно, под небеса взлетел.
– О чём вы задумались? – неожиданно спросил меня сидевший рядом генерал-майор авиации. Я по прошлой встрече помню, что он был каким-то крупным политическим работником в лётных войсках Московского округа.
– Вспомнил детство наше в Сталинграде. У меня-то и тогда жизнь не ладилась, а Михаил – он, слава Богу, в хорошей семье рос и сам был отличником в школе и комсомольским активистом. Я рад за него. Он со своими способностями и генералом, таким вот как вы, скоро станет. Дай-то Бог!
– Вы Бога часто поминаете. Верите что ли?
– Верь не верь, а без Бога-то, наверное, ничего бы и не было.
– Иван! – вдруг рявкнул Михаил. Он услышал наш разговор о Боге и решил меня приструнить. – Ты опять за своё. Ну, какой Бог! Что ты ещё мелешь!..
Генерал ему возразил:
– Нет, Михаил, сейчас многие люди о Боге задумываются. Меня вот как судьба тиснула, я тоже подумал. Ну, сам посуди: мне сорок два года, а меня вот тоже, как его, – за борт. Ты-то нас не поймёшь. Недаром говорят: сытый голодного не разумеет. Сам же ты сказал Ивану: семью на стипендию посадил. А у меня вот и стипендии не будет. Мне-то поздно идти в институт.
– Будет вам пенсия! Генералам всем пенсию дают.
Наступила тишина: неловкая, тягучая. Речи высокие вдруг смолкли. Я понял: генерал тоже попал под демобилизацию. Мне стало его жалко. Наклонился к нему:
– Вы хоть место себе присмотрели? Куда отступать будете?
– Нет у меня позиций для отступления. Я как тот беспечный командир: наступал, не оглядываясь. Не думал, что судьба подставит мне ножку. Ездил в Монинскую академию, просился на кафедру истории партии, – сказали, что опыта преподавательской работы нет. А преподавателем я, конечно бы, сумел.
– А вы Степана Акимовича Красовского знаете?
– К сожалению, не знаю. Хотел к нему обратиться, да мне отсоветовали. Сказали, что такими делами он не занимается.
– Я знаю маршала Красовского. Может, позвонить ему?
– Иван! – снова рявкнул Михаил. И подскочил как ужаленный, подошёл к нам. Говорил мне тихо, но так, что все слышали:
– Опять понёс! То он с министром говорил, а теперь вот маршал Красовский!
И – к генералу:
– Павел Петрович! Не слушай ты его. Чёрт знает, что с ним происходит: то ли свихнулся, то ли так неумно балагурит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142