В целом беседа не вызвала разочарования. Очевидно, он чрезвычайно стремился к развитию дружбы между Англией и Германией, и, как мне кажется, с ним, вероятно, не будет слишком трудно договориться о колониях; однако он определенно рассчитывает на изменения в Центральной Европе, осуществленные таким образом, чтобы не было предлога – или, вероятно, возможности – для вмешательства какой-либо посторонней державы.
Вечером Гендерсон устроил официальный обед, на котором присутствовали фон Бломберг, Шахт, Боле, Фрик, южноафриканский посол и многие другие. После обеда я имел продолжительную беседу с Бломбергом. Естественно, он был весьма дружелюбен и абсолютно откровенен. Суть его разговора заключалась в том, что вопрос о колониях в действительности является второстепенным. Жизненно важными вопросами для Германии, в силу роста численности ее населения и ее расположения в центре Европы, являются те вопросы, которые касаются ее позиций в Центральной и Восточной Европе. Если все будут уклоняться от решений острых проблем, то когда-нибудь должен произойти взрыв. Чего бояться Франции? Германия ничего не хочет от нее, ни от ее заморской империи – исключением является вопрос о колониях, который, по его словам, имеет второстепенное значение. Но, поскольку Франция пользуется влиянием и обладает властью в Западной Европе и в районе Средиземноморья, она должна признать за Германией право иметь аналогичные позиции в Центральной Европе. Насколько им известно, Чехословакия – по его словам (он мог заверить меня самым серьезным образом), является аванпостом России, и никто – даже французы – не любит ее.
Шахт – интересная личность, и в связи с тем, что он покидал свой экономический пост на следующей неделе, разговаривал весьма откровенно. Необходимо не допустить, чтобы снова закрылась вновь открытая в настоящее время дверь. Если мы собираемся вести переговоры, то не разумнее было бы назвать их «экономическими» и обсуждать под этой вывеской то, что нам нравится. Это не вызвало бы у людей такого волнения, как в случае, если им сказали бы, что переговоры, несомненно, носят политический характер. «Если вы хотите обсуждать вопрос „А“, иногда неплохо сказать, что вы будете обсуждать вопрос „Б“. Его интересовал главным образом вопрос о колониях. Они не хотят или не очень хотят возвратить себе расположенные в океане острова. Науру, Каролинские острова и т. д. или Юго-Западная Африка, или, вероятно, Самоа находятся „слишком далеко“. Они признают наши особые трудности, связанные с Танганьикой. Поэтому остается западное побережье Африки. По его мнению, Того и Камерун можно было бы возвратить под суверенитет Германии и отторгнуть кусок территории от Бельгийского Конго и Анголы, предоставив ему статус подмандатной территории.
Я поинтересовался, что заставляет его считать, что Португалии или Бельгии понравится такой план? На это он мне сказал, что в свете политики умиротворения их можно было бы убедить в разумности плана, а нам можно было бы рассмотреть возможность частичной компенсации потерь Португалии путем предоставления ей части территории Танганьики на восточном побережье к северу от Лоренсу-Маркиш. Или же можно претворить в жизнь некую идею о создании организованной на основании правительственной концессии международной компании для отторжения территории на западном побережье; это – легче для Португалии; Соединенные Штаты могут присоединиться, а Германия могла бы иметь долю, равную 51 проценту. Гитлер захочет дать гарантии в отношении негритянских армий и т. д., и подобную идею, возможно, было бы легче осуществить с точки зрения уважения интересов местного населения. Мы упустили возможность (созданную Гитлером) год назад, когда он беседовал с Блюмом; и Гитлер очень хорошо прочувствовал нашу неспособность оценить его щедрый жест в вопросе военно-морского соглашения. Он, не колеблясь, сказал, что он (Шахт) был против того, чтобы он сделал это для нас ни за что. Такого же мнения придерживался и фон Нейрат. Однако Гитлер настойчиво утверждал, что он хочет убедить нас в своих честных намерениях и в желании быть друзьями. Давайте не забывать (и фон Бломберг говорил то же самое), что Гитлер в значительной степени руководствовался тем, что подсказывает ему сердце, и что доверие рождает доверие».
Заканчивая это почти лирическое отступление, можно лишь посетовать, что британская самоуверенность лорда Галифакса не дала ему возможности понять подлинные устремления Гитлера. Но стремился ли он к этому вообще? Ведь он говорил от имени великой и незыблемой Британской империи (недаром провел много лет в Индии) с каким-то выскочкой, делающим первые шаги в мировой политике!
Но смысл в лирике лорда был определенным. Он заключался в положении Лондона на тогдашнем европейском континенте и вне его. Британская империя, уже чувствовавшая подземные толчки в своем заморском хозяйстве (кому, как не вице-королю Индии, было знать об этом!), больше всего была заинтересована в сохранении мирового статус-кво, который она наравне с Францией установила Версальским соглашением. Ни война, ни чрезмерные траты на поддержание сухопутных сил и сверхдорогостоящего военно-морского флота Лондону не были нужны. В равной мере в этом не нуждалась Франция, сплетшая сеть дипломатических союзов вокруг Германии, а также знаменитый «санитарный контроль» по границам потенциально опасного Советского Союза. Иными словами, еще в Версале был заложен незримый план сохранения европейского мира любой ценой, в том числе и ценой уступок того, что Англии и Франции не принадлежало. Скажем, Австрии. Или той же Чехословакии. Мюнхенское соглашение давно принято называть предательским. Но чтобы понять его генезис, полезно уточнить – что и как, чьи интересы предавались. Более того: что и как выглядело в европейской политике 30-х годов в глазах ее творцов предательством – а что нет? Ведь если следовать знаменитому принципу Пальмерстона, согласно которому у Британии нет друзей, а есть лишь собственные интересы, то и феномен предательства будет выглядеть совсем иначе.
Конечно, в глазах советских дипломатов Мюнхен был предательством. Сколько усилий они положили на то, чтобы стать партнером Франции и Чехословакии по соглашениям 1935 года! И как надеялись тогда в Москве, что немецким аппетитам будет положен хоть какой-либо предел! Но из Лондона все выглядело иначе.
Глава седьмая.
Мюнхенская политика как принцип
…К апрелю 1938 года «политические фронты» стали более определенными. Выяснялось, что на пути предотвращения нового акта агрессии растут новые и новые препятствия. Так, после беседы с чехословацким послом в СССР З. Фирлингером заместитель наркома иностранных дел В.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140