Ну как не умиляться немецкому сердцу.
Гитлер не понимает, что ему готовят нож в спину.
Что бессмысленно ему ослаблять себя на Востоке.
Повернуть на Запад.
Дранг нах Остен уже стоил Германии огромных жертв.
Сговориться с Германией».
О настроениях в Германии:
«В Германии симпатии к русскому народу и армии».
Кому бы ни принадлежали эти фразы – Сталину или Жданову, они исключительно важны для оценки настроений, царивших в кремлевской верхушке уже в первой половине 1939 года. Видимо, давний «антианглийский синдром», глубоко запавший в душу Сталина с 20-х годов, перевешивал идеи коллективной безопасности. А возможность использовать Германию против Англии, этого «профессионального врага мира» и центра международного империализма?
По архиву Сталина можно установить, когда же именно было решено серьезно заняться оформлением будущего соглашения. В конце мая Сталин затребовал от НКИД всю документацию о заключении советско-германского договора 1926 года, а также о последующем «Берлинском договоре» 1931 года и его подтверждении – уже гитлеровским правительством! – в 1933 году. Это было 21 мая. В середине июля Шнурре сообщил торгпреду Е. И. Бабарину о готовности принять советские предложения от февраля 1939 г. за основу переговоров. 10 июля Хильгер официально передал это предложение Микояну. Сталин поставил 14 июля вопрос о соглашении на заседании политбюро. Для этого при участии генсека было составлено специальное обоснование. В нем отмечалось, что «германская сторона 10 июля пошла навстречу советским пожеланиям», а именно: приняла три главных пункта: срок, процентную ставку и советские списки заказов. В документе говорилось, что «мы готовы пойти навстречу». Положительное решение политбюро было завизировано Сталиным, Ворошиловым, Кагановичем и Молотовым 14 июля 1939 г. 19 июля Шнурре в Берлине заявил Бабарину: «С этого момента может начаться новая полоса советско-германских отношений». Это сообщение о высказывании Шнурре было продублировано в телеграмме Астахова. С июля можно начинать отсчет прямых советско-германских переговоров, не разделяя их экономические и политические компоненты.
Таким образом, Сталин и Молотов оказались прекрасно подготовленными, когда Шуленбург в беседе с Молотовым 15 августа изложил немецкие представления о новом договоре. Он мыслился с немецкой стороны всего лишь в двух пунктах:
– Германия и СССР ни при каких обстоятельствах не вступят в войну друг против друга и не будут принимать мер, предусматривающих применение силы;
– договор вступает в силу немедленно после его подписания и будет действовать 25 лет.
Молотов явно удивился: только два пункта? Он тут же напомнил Шуленбургу, что существуют исторические прецеденты – например, договор СССР с Латвией 1932 года, с Эстонией. Договор же с Германией должен был стать куда серьезнее.
17 августа из Москвы без конкретных результатов уехали военные делегации Англии и Франции. Путь к соглашению с Германией был открыт. Тогда Молотов вручил Шуленбургу принципиальный документ, означавший фактическое принятие новых правил игры. В первоначальном проекте Молотов завершал его так: он предлагал сначала заключить торгово-кредитные соглашения, а затем перейти ко второму, политическому шагу. Проект гласил:
«Правительство СССР считает, что вторым и главным шагом, идущим вслед за первым, могло бы быть заключение пакта о ненападении, примерный проект которого прилагается с одновременным принятием специального протокола о заинтересованности договаривающихся сторон в тех или иных вопросах внешней политики с тем, чтобы последний представлял органическую часть пакта».
Но Сталин не спешил. На полях молотовского предложения он с недовольством написал: «Не то». К словам о «втором шаге» он добавил «через короткий срок». Затем он выбросил слова о прилагаемом проекте пакта. Видимо, он не хотел сразу сообщить немцам советские предложения, выжидая реакции Берлина. Но зато меморандум от 17 августа однозначно говорит: именно Сталину и Молотову принадлежит идея особого секретного протокола к новому договору. Идея Шнурре не пропала, она лишь преобразовалась. Сталин без зазрения совести совершил плагиат.
Прошло два дня: 19 августа Шуленбург получил советский текст предполагаемого пакта. Проект, составленный в НКИД, умещался на двух страницах. На сталинском экземпляре – рукописная пометка «Передано Ш-гу 19/VIII».
В нем было уже не два, а пять пунктов, к ним – важнейший «Постскриптум» – будущий секретный протокол. Существенным отличием от немецких предложений был срок договора – не 25, а лишь пять лет. Еще одно существенное отличие состояло в наличии пунктов, в которых устанавливалось поведение одной стороны в случае нападения на нее третьей державы. Наконец, предусматривался консультационный механизм на случай споров. Все это придавало договору большую солидность.
Конечно, сам принцип взаимного ненападения был обычной нормой в договорной практике. Но обе стороны прекрасно представляли себе, что речь меньше всего идет о «нападении» или «ненападении». Сталин не был настолько наивен, чтобы полагать, что от автора «Майн кампф» можно ожидать отказа от своих далеко идущих планов. Гитлер же и подавно не ожидал советского нападения, зная прекрасно тогдашнее состояние Красной Армии после сталинских чисток. Об этом он специально спрашивал немецких дипломатов, вызвав их 10 мая в свою резиденцию в Берхтесгаден из Москвы.
Речь шла об ином: о том, чтобы при предстоявшем вторжении вермахта в Польшу был обеспечен советский нейтралитет. Об этом открытым текстом говорили в ходе переговоров немецкие дипломаты – но только устно. Писать об этом было нельзя, тем более в договоре! Советская же сторона была полностью проинформирована о ходе военных приготовлений к «операции Вайсс». В архиве Сталина содержится неизвестное до сих пор послание Риббентропа, в котором он вечером 31 августа проинформировал Сталина о вторжении в Польшу. «Германская армия выступила в поход», – так завершалось сообщение.
Финальный этап обсуждения идеи пакта состоялся 19 августа. Шуленбург, прибыв в 14.00 к наркому, передал Молотову германские представления о пакте, которые он за день до этого получил от Риббентропа. Судя по всему, советский проект к этому времени уже был готов. Шуленбург 19 августа снова был вызван в Кремль в 16 час. 30 мин., и ему был вручен текст советского проекта договора, о котором еще двумя днями раньше Сталин не хотел сообщать. Этот текст был отправлен в Берлин в ночь на 20 августа и получен в 03 час. 15 мин. Перевод был сделан немцами еще в Москве. Проект утром 20 августа был направлен в Бергхоф Гитлеру, а также в Фушль Риббентропу и в Берлин Вайцзеккеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140