Гитлеровская Германия сбросила маску. До сих пор она утверждала, что не имеет ничего общего с империализмом. Она заявляла, что стремилась лишь объединить (насколько это было возможно) всех немцев Центральной Европы в одну семью, без инородных элементов. Теперь ясно, что стремление фюрера к господству безгранично.
Ясно также и то, что бесполезно надеяться на успешное противодействие фюреру иными аргументами, кроме силы. Третий рейх проявляет к договорам и обязательствам такое же пренебрежение, как и империя Вильгельма II. Германия продолжает оставаться страной, где любой документ – клочок бумаги».
Таково описание Кулондра.
Германская акция 15 марта могла показаться – и для многих, особенно в Англии и Франции – абсурдной. Привести отношения Германии с Англией и Францией к норме, снять напряженность, открыть дорогу для широкомасштабного, в первую очередь экономического, сотрудничества – и все перечеркнуть? Наверно, она может казаться абсурдной, если придерживаться давней догмы, согласно которой буржуазные правительства лишь выполняют волю своих хозяев – крупных монополий, а именно эти английские и немецкие монополии в тот же день 15 марта подписали Дюссельдорфское соглашение, рассчитанное на долгое время. Но одно дело – логика благодушных политических построений, другое дело – логика политики агрессии, движущейся от одного объекта к другому.
Уже после Второй мировой войны родилось понятие «тактика салями». Это тактика постепенных действий, когда от знаменитой твердой венгерской колбасы, носящей это название, один за другим отрезают тонкие ломтики. Гитлер действовал именно так – от одной цели к другой. Так было и с акцией 15 марта. Если заглянуть в дневник Йозефа Геббельса, тому можно найти прямое подтверждение:
«1 февраля …Днем у фюрера. Он собирается „на гору“, чтобы поразмышлять о своих очередных внешнеполитических действиях. Вероятно, снова на очереди Чехия. Ведь эта проблема решена лишь наполовину…
3 февраля …Фюрер говорит только о внешней политике. Он снова вынашивает большие планы…»
Когда же очередной ломтик был отрезан, Геббельс записал (19 марта):
«…Фюрер развивает идеи своей будущей внешней политики. Он хочет дать немного успокоиться, чтобы вернуть к себе доверие. Тогда и будет поставлен колониальный вопрос. Каждый раз одно за другим… Как только применишь силу, так и дело пойдет…»
Ошибся ли Адольф Гитлер на этот раз? До сих пор его расчеты непостижимым образом оправдывались. В 1936 году он произвел ремилитаризацию Рейнской области, а боявшиеся англо-французских контрдействий генералы были посрамлены. В 1938 году он рискнул фронтальной атакой на Чехословакию – вопреки всем, самым категорическим предупреждениям начальника генштаба Людвига Бека – и выиграл: Англия и Франция капитулировали в Мюнхене. Как-то в ответ на вопрос Германа Геринга Гитлер откровенно сказал: «Ва-банк? Да я всегда играл ва-банк». Пожалуй, и 15 марта 1939 года Гитлер рискнул, полагая, что Англия и Франция не бросят «достижений Мюнхена» ради той Чехословакии, которую они фактически списали со счетов европейской политики.
В британских и французских политических кругах решение Гитлера 15 марта считалось роковой ошибкой. Но это была ошибка только с той точки зрения, согласно которой Мюнхенское соглашение было главной стратегической целью немецкой политики, и на нем она замыкалась (так считали Галифакс и Чемберлен). Но в действительности для Гитлера Мюнхен был лишь ступенькой в осуществлении дальних целей, которые не подразумевали компромисс с Англией и Францией любой ценой. Цена не ограничивалась ни Австрией, ни Судетами, ни Чехией, ни Словакией. Передел мировых сфер влияния должен был совершиться гораздо глубже – что и доказали действия Германии в 1940 и 1941 годах. В этом смысле Сталин был прав, когда ставил на «внутреннее противоречия» в капиталистическом мире, в глубине души опасаясь создания единого блока против Советского Союза. Этот блок так и не был создан, показательным симптомом чего и было 15 марта 1939 года. Не исключено, что именно это решение, внешне столь нелогичное, укрепило советского диктатора в выборе, формально закрепленном лишь в августе 1939 года.
Глава двенадцатая.
Умиротворение по-сталински, или Призрак «второго Мюнхена»
Итак, 15 марта завершилось уничтожение Чехословакии. Надо было действовать? Это было понятно даже Чемберлену, который после первой, «умиротворительной» реакции в палате общин все-таки решился на открытый протест. Он понял, как сразу потерял много пунктов в английском общественном мнении; такие же недовольные голоса раздавались в Париже и Вашингтоне. Было решено все-таки послать ноту в Берлин, объявляющую действия Германии незаконными. Премьер решил и лично исправить свою ошибку. Его очередная речь звучала совсем по-иному: он задал в адрес Гитлера вопрос:
– Что это, продолжение старой авантюры или начало новой? Это последнее нападение на малое государство, или за ним последуют другие? Или это действительно шаг в направлении попыток силой захватить господство в мире?
Это был совсем другой язык. Действия Гитлера встретили протесты в широком европейском спектре: разумеется, во Франции, во всех малых странах Европы, которые стали «вычислять» – кто следующий? Советский протест, подписанный Литвиновым 18 марта, гласил:
«1. Приведенные во вступительной части германского Указа в его обоснование и оправдание политико-исторические концепции и, в частности, указания на чехословацкую государственность как на очаг постоянных беспокойств и угрозы европейскому миру, на нежизнеспособность чехословацкого государства и на вытекающую из этого необходимость особых забот для Германской империи не могут быть признаны правильными и отвечающими известным всему миру фактам. На самом деле из всех европейских государств после первой мировой войны Чехословацкая республика была одним из немногих государств, где были действительно обеспечены внутреннее спокойствие и внешняя миролюбивая политика.
2. Советскому правительству неизвестны конституции какого-либо государства, которые давали бы право главе государства без согласия своего народа отменить его самостоятельное государственное существование. Трудно допустить, чтобы какой-либо народ добровольно соглашался на уничтожение своей самостоятельности и свое включение в состав другого государства, а тем более такой народ, который сотни лет боролся за свою независимость и уже двадцать лет сохранял свое самостоятельное существование. Чехословацкий президент г. Гаха, подписывая берлинский акт от 15-го сего месяца, не имел на это никаких полномочий от своего народа и действовал в явном противоречии с параграфами 64 и 65 чехословацкой конституции и с волей своего народа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140