К вам пришла новая, советская власть, утро справедливой жизни в истории человечества. Я хочу, чтобы все, кто сегодня присутствует здесь при знаменательном событии, хорошенько запомнили этот день. Да здравствует пролетарская революция! Да здравствует вождь рабочего класса товарищ Ленин! Ура, товарищи!
Кричали только Першин и Анемподист Парфентьев, но все взволнованно следили, как медленно поднимался флаг и студеный ветер разворачивал красное полотнище.
После отъезда товарищей Першина охватила такая тоска, что он готов был пуститься следом за ними. Но надо было работать…
Першин хотел собрать жителей становища, чтобы избрать Совет. Однако Кагота в яранге не оказалось, не оказалось и Амоса: они ушли на морскую охоту во льды. В становище остались только женщины и слепой Гаймисин, но все они занимались делом, даже малые детишки. Один Першин бродил от яранги к яранге, пробуя заговаривать по-чукотски. Женщины смеялись над его произношением, удивляясь, что тангитан пытается говорить на их языке, с удовольствием поправляли его, учили новым словам.
Становище в Чаунской губе было выбрано Анадырским ревкомом еще в Ново-Мариинске. В будущем здесь должны возвести особое поселение, откуда на все окрестные тундры и ледовое побере ье будут распространяться идеи и примеры новой жизни. Планировалось также построить школу-интернат, больницу, радиостанцию, мастерские для обучения взрослых современным профессиям, ветеринарный пункт. Это должна быть советская культурная база, как сказал председатель ревкома. В далеком будущем на этом берегу предполагалось возвести морской порт и город.
А пока это место, особенно в темноте полярной ночи, наводило на Першина уныние и грусть. Казалось бы, открывающиеся взору огромные, беспредельные пространства должны рождать другие, более светлые чувства, но мысль о том, что отсюда до Петрограда тысячи и тысячи километров, а Анадырь и Петропавловск хоть и ближе, но так же недоступны, угнетала и рождала чувство безысходности. В эти минуты с особой отчетливостью вспоминалось детство на зеленой окраине, Петрограда, старый деревянный скрипучий дом, пропахшая лекарствами рабочая комната отца, его врачебный кабинет. Алексей Першин родился и рос во вполне обеспеченной и благополучной семье. Учился в гимназии на Петроградской стороне, куда каждое утро ездил на трамвае. Но уже в старших классах познакомился с нелегальной марксистской литературой и, будучи слушателем Высшего коммерческого училища, в самом начале войны вступил в партию большевиков. Окончить училище не удалось. Партия послала его на Дальний Восток. И вот – Чукотка. Где-то далеко-далеко остался родительский дом в Озерках, сестренка, родители. Вот уже более трех лет от них никакой весточки.
Странно, но посещение корабля норвежских путешественников всколыхнуло воспоминания, напомнило деревянный отчий дом, в чемто схожий с кораблем, долгие зимние вечера и громкие чтения в столовой. Под большой висячей лампой с зеленым абажуром читали новые стихи входившего в известность молодого поэта Александра Блока:
Поздней осенью из гавани,
От заметенной снегом земли,
В предназначенное плавание
Идут тяжелые корабли.
Стряхнув с себя грусть и отогнав тоскливые мысли, Першин несколько раз обошел становище и спустился к морю. Его привлекли какие-то странные предметы, торчащие из-подо льда и снега. Присмотревшись, он увидел, что это обломки деревьев, часто даже целые бревна и доски. Внезапно Першина озарила мысль: были бы гвозди и какой-нибудь нехитрый инструмент, вполне возможно соорудить из всего этого небольшую избушку с настоящим окном, сколотить дветри парты! Он обошел кучи сложенного дерева, потрогал замерзшую древесину и подумал о том, что его положение не так уж плохо, как показалось в первые минуты после расставания с товарищами.
Он быстро вернулся в становище и в чоттагине яранги застал Геннадия Олонкина.
Поздоровались. Олонкин сказал:
– Амундсен приглашает вас в баню.
– Баню? – не поверил своим ушам Першин. – Я не ослышался?
– Нет, не ослышались, Алексей, – с улыбкой ответил Олонкин. – У меня даже припасен веник.
– Веник? Откуда? Где вы тут нашли березу?
– На восточном берегу Таймыра. Когда мы там стояли, в устье одной из речек я набрел на рощицу карликовых березок и наломал для себя несколько веников.
Паровая баня на «Мод» была изобретением Сундбека и представляла собой крохотное, обшитое некрашеными сосновыми рейками помещение, в котором с помощью небольшой каменки, раскаленной нефтяной форсункой, создавалась вполне банная атмосфера. Остальные члены экспедиции уже вымылись и напарились и угощались чаем и кофе в кают-компании.
В бане стояла лохань с горячей водой и вторая, для разбавления, с ледяной. Кроме того, тут же за дверью, прямо на палубе был наметен целый сугроб чистого, свежего, мягкого снега для желающих.
Мочалка была жесткая, вода горячая, и Першин стонал и мычал от удовольствия. Да и Олонкин старался вовсю, натирал до красноты тело Першина, окачивал холодной водой, снова намыливал. Изо всех сил хлестались жиденькой мелколистной полярной березкой, выбегали на палубу, барахтались в мягком снежном сугробе и опять возвращались в парилку.
Наконец, окончательно обессиленные, оделиcь и вошли в кают компанию.
– Вы можете пользоваться нашей баней в дни, когда мы топим ее, – сказал Амундсен. – По пятницам.
– Большое спасибо, – поблагодарил Першин. – Но мне все же неловко…
– Почему? – удивленно спросил Амундсен.
– Раз уж я вхожу в жизнь местных аборигенов, – ответил Перши, – то мне надо принять их образ жизни, то есть делить с ними все их невзгоды, и в частности невозможность помыться.
– Помилуйте! – засмеялся Амундсен. – Да вы просто не знаете этих детей природы! Они не только категорически отвергают саму идею мытья тела, но и опасаются этого! Пожалуйста, я готов предоставить баню в их распоряжение, но они откажутся. Уверяю вас, не только откажутся, но и почтут за оскорбление такое предложение.
– Может быть, – сказал Першин, сжимая руки. – И все-таки, чтобы иметь право чему-то их учить, сначала я должен понять их жизнь.
– Должен вам признаться, – улыбнулся его горячности Амундсен, – чем бы ни кончилась ваша затея переустройства России, вы мне крайне симпатичны. Вы мне напомнили мою молодость. Когда я начинал свой путь исследователя полярных областей, большинство людей, с которыми я делился своими планами, принимали меня за никчемного фантазера, часто подозревая в худшем – в недостатке здравого смысла. Вы идете такими же неизведанными путями, какими я шел в свое время, когда планировал открытие Северо-Западного прохода, покорение Южного полюса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Кричали только Першин и Анемподист Парфентьев, но все взволнованно следили, как медленно поднимался флаг и студеный ветер разворачивал красное полотнище.
После отъезда товарищей Першина охватила такая тоска, что он готов был пуститься следом за ними. Но надо было работать…
Першин хотел собрать жителей становища, чтобы избрать Совет. Однако Кагота в яранге не оказалось, не оказалось и Амоса: они ушли на морскую охоту во льды. В становище остались только женщины и слепой Гаймисин, но все они занимались делом, даже малые детишки. Один Першин бродил от яранги к яранге, пробуя заговаривать по-чукотски. Женщины смеялись над его произношением, удивляясь, что тангитан пытается говорить на их языке, с удовольствием поправляли его, учили новым словам.
Становище в Чаунской губе было выбрано Анадырским ревкомом еще в Ново-Мариинске. В будущем здесь должны возвести особое поселение, откуда на все окрестные тундры и ледовое побере ье будут распространяться идеи и примеры новой жизни. Планировалось также построить школу-интернат, больницу, радиостанцию, мастерские для обучения взрослых современным профессиям, ветеринарный пункт. Это должна быть советская культурная база, как сказал председатель ревкома. В далеком будущем на этом берегу предполагалось возвести морской порт и город.
А пока это место, особенно в темноте полярной ночи, наводило на Першина уныние и грусть. Казалось бы, открывающиеся взору огромные, беспредельные пространства должны рождать другие, более светлые чувства, но мысль о том, что отсюда до Петрограда тысячи и тысячи километров, а Анадырь и Петропавловск хоть и ближе, но так же недоступны, угнетала и рождала чувство безысходности. В эти минуты с особой отчетливостью вспоминалось детство на зеленой окраине, Петрограда, старый деревянный скрипучий дом, пропахшая лекарствами рабочая комната отца, его врачебный кабинет. Алексей Першин родился и рос во вполне обеспеченной и благополучной семье. Учился в гимназии на Петроградской стороне, куда каждое утро ездил на трамвае. Но уже в старших классах познакомился с нелегальной марксистской литературой и, будучи слушателем Высшего коммерческого училища, в самом начале войны вступил в партию большевиков. Окончить училище не удалось. Партия послала его на Дальний Восток. И вот – Чукотка. Где-то далеко-далеко остался родительский дом в Озерках, сестренка, родители. Вот уже более трех лет от них никакой весточки.
Странно, но посещение корабля норвежских путешественников всколыхнуло воспоминания, напомнило деревянный отчий дом, в чемто схожий с кораблем, долгие зимние вечера и громкие чтения в столовой. Под большой висячей лампой с зеленым абажуром читали новые стихи входившего в известность молодого поэта Александра Блока:
Поздней осенью из гавани,
От заметенной снегом земли,
В предназначенное плавание
Идут тяжелые корабли.
Стряхнув с себя грусть и отогнав тоскливые мысли, Першин несколько раз обошел становище и спустился к морю. Его привлекли какие-то странные предметы, торчащие из-подо льда и снега. Присмотревшись, он увидел, что это обломки деревьев, часто даже целые бревна и доски. Внезапно Першина озарила мысль: были бы гвозди и какой-нибудь нехитрый инструмент, вполне возможно соорудить из всего этого небольшую избушку с настоящим окном, сколотить дветри парты! Он обошел кучи сложенного дерева, потрогал замерзшую древесину и подумал о том, что его положение не так уж плохо, как показалось в первые минуты после расставания с товарищами.
Он быстро вернулся в становище и в чоттагине яранги застал Геннадия Олонкина.
Поздоровались. Олонкин сказал:
– Амундсен приглашает вас в баню.
– Баню? – не поверил своим ушам Першин. – Я не ослышался?
– Нет, не ослышались, Алексей, – с улыбкой ответил Олонкин. – У меня даже припасен веник.
– Веник? Откуда? Где вы тут нашли березу?
– На восточном берегу Таймыра. Когда мы там стояли, в устье одной из речек я набрел на рощицу карликовых березок и наломал для себя несколько веников.
Паровая баня на «Мод» была изобретением Сундбека и представляла собой крохотное, обшитое некрашеными сосновыми рейками помещение, в котором с помощью небольшой каменки, раскаленной нефтяной форсункой, создавалась вполне банная атмосфера. Остальные члены экспедиции уже вымылись и напарились и угощались чаем и кофе в кают-компании.
В бане стояла лохань с горячей водой и вторая, для разбавления, с ледяной. Кроме того, тут же за дверью, прямо на палубе был наметен целый сугроб чистого, свежего, мягкого снега для желающих.
Мочалка была жесткая, вода горячая, и Першин стонал и мычал от удовольствия. Да и Олонкин старался вовсю, натирал до красноты тело Першина, окачивал холодной водой, снова намыливал. Изо всех сил хлестались жиденькой мелколистной полярной березкой, выбегали на палубу, барахтались в мягком снежном сугробе и опять возвращались в парилку.
Наконец, окончательно обессиленные, оделиcь и вошли в кают компанию.
– Вы можете пользоваться нашей баней в дни, когда мы топим ее, – сказал Амундсен. – По пятницам.
– Большое спасибо, – поблагодарил Першин. – Но мне все же неловко…
– Почему? – удивленно спросил Амундсен.
– Раз уж я вхожу в жизнь местных аборигенов, – ответил Перши, – то мне надо принять их образ жизни, то есть делить с ними все их невзгоды, и в частности невозможность помыться.
– Помилуйте! – засмеялся Амундсен. – Да вы просто не знаете этих детей природы! Они не только категорически отвергают саму идею мытья тела, но и опасаются этого! Пожалуйста, я готов предоставить баню в их распоряжение, но они откажутся. Уверяю вас, не только откажутся, но и почтут за оскорбление такое предложение.
– Может быть, – сказал Першин, сжимая руки. – И все-таки, чтобы иметь право чему-то их учить, сначала я должен понять их жизнь.
– Должен вам признаться, – улыбнулся его горячности Амундсен, – чем бы ни кончилась ваша затея переустройства России, вы мне крайне симпатичны. Вы мне напомнили мою молодость. Когда я начинал свой путь исследователя полярных областей, большинство людей, с которыми я делился своими планами, принимали меня за никчемного фантазера, часто подозревая в худшем – в недостатке здравого смысла. Вы идете такими же неизведанными путями, какими я шел в свое время, когда планировал открытие Северо-Западного прохода, покорение Южного полюса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75