Для этого у них не хватало мужества. Они решили воздвигнуть между землей и небом твердь, чтобы загородить солнечные лучи. И вот в один прекрасный день люди вдруг заметили, что солнечный свет стал ослабевать и наконец совсем исчез с неба. Земля погрузилась в темноту. Взвыли звери, заплакали женщины и дети, а растерянные мужчины собрались в одно большое жилище и стали думать. Решили послать самых сильных людей, чтобы те пробили отверстие в тверди. Ушли мужчины-силачи, но прошло время, и никто из них так и не вернулся. Остались они там, обессилевшие до смерти. Стали гадать, что делать дальше. А тем временем заметно похолодало. Люди, жившие доселе без одежды и жилья, начали искать, чем бы прикрыться и где спрятаться. Но стужа усиливалась, кое-где реки промерзли до дна, а моря покрылись льдом. Уныние и печаль воцарились на всей земле, и род людской стал готовиться к смерти. Но однажды услышали люди в безмолвии наступившей тьмы птичью песенку. Это прилетела пуночка и запела:
Не печальтесь, люди,
И не войте, звери,
Не спешите жизнь хоронить.
Я добуду вам солнце,
Ясный свет верну вам,
Чтобы увидел каждый
Малыша улыбку
И с этой песенкой пуночка улетела к краю той тверди, что соединяла небо с землей. Долго ждали люди и звери. Все жители земли надеялись, потому что даже малая надежда была для них поддержкой. Но шло время, а света все не было, и тьма все густела, словно застывающая кровь. Только порой, когда становилось совсем тихо, самые чуткие слышали птичью песню и уверяли остальных, что есть еще смысл ждать и надеяться. Но надежда угасала.
И вот в одно утро, когда отчаявшиеся люди и звери лежали распростертые в своих темных и холодных жилищах, пещерах и норах, кому-то показалось, что там, вдали, мелькнул какой-то проблеск. Встали люди, поднялись со своих лежбищ звери, и увидели они, как на стыке моря и неба появилось красное свечение, будто кто-то размазывал кровь по небесной тверди, и эта кровь светилась. Да, кровь светилась! От ее сияния стало видно и саму крохотную птичку. Это она, пуночка, долбила небесную твердь своим слабым клювом и источила его до самой головки, откуда уже сочилась кровь. Пораженные люди и звери смотрели на эту отважную птичку и не смели подать голоса, чтобы не спугнуть ее, не помешать… Вот она из последних сил окровавленным остатком клюва ударила раз, другой, и – о чудо! Она пробила крохотную дырочку, куда проник солнечный луч и достиг земли. Радостно закричали люди, и зарычали звери. И все кинулись на помощь птичке. Черный ворон, несколько раз взмахнув крыльями, достиг границы земли и небесной тверди и просунул свой большой твердый клюв в образовавшуюся дырочку. За ним подлетели орлы, чайки, утки и гуси, бакланы и топорки. Топорки взялись с другого конца долбить небо, вот почему у них клювики красные, они тогда испачкались кровью. Дружными усилиями расширили небесную дыру, пробитую отважной пуночкой, и солнце и солнечный свет вернулись на землю. Только с тех пор солнце все же уходит с неба на зимний отдых, напоминая о том, что есть еще силы зла на свете. А о маленькой пуночке, об ее отваге и храбрости напоминает ее кровь, которая разливается по небесной тверди каждое утро… Все…
Так закончил сказку слепой Гаймисин и, умолкнув, почувствовал, что действие удивительного новогоднего напитка улетучилось.
Амундсен вынул из кармана большие серебряные часы и, глянув на них, воскликнул:
– Господа и товарищи! Мы живем уже в тысяча девятьсот двадцатом году!
Кагот и Першин пошли проводить гостей на корабль.
В холодном воздухе громко скрипел высушенный морозом снег, резко звучали людские голоса.
Подниматься на палубу не стали. Остановившись, Амундсен отвел чуть в сторону Першина и спросил:
– Какого вы мнения о Каготе?
– По-моему, он замечательный человек! – горячо воскликнул Першин и, помолчав, добавил: – Только одно меня смущает…
– А что?
– То, что он шаман.
– А разве это накладывает какие-то черты на его характер или поведение?
– Я ничего такого не замечал за ним, – признался Першин. – И с виду и по поведению он совершенно нормальный человек.
– Ну тогда в чем же дело? – нетерпеливо спросил Амундсен.
– Даже не знаю, что и сказать, – ответил Першин.
Амундсен помолчал, потом проговорил:
– Я, собственно, спрашиваю для того, чтобы принять окончателен ное решение: брать или не брать его на корабль. Дело в том, что с отъездом наших товарищей на мыс Восточный нас на корабле танется совсем мало, а объем работы нисколько не уменьшится. Мне кажется, из здешних жителей лишь Кагот более или менее подходит.
– Здесь я не могу советовать, – ответил Першин.
– Я положу ему хорошее жалованье, – продолжал Амундсен. – Поскольку деньги здесь не имеют большого значения, я буду выдавать ему продукты и кое-какие товары, которые вполне заменят ему отсутствие традиционной добычи.
Кагот, не подозревающий о будущей перемене в своей жизни, думал о том, почему, несмотря на праздник и веселье в яранге, на душе у него было неспокойно. Какая-то непонятная тревога холодила его изнутри. Иногда он с завистью думал о своих сородичах, которые не задумываются о жизни, принимают ее такой, какой она встает перед ними, – с радостью, добром, бедой или печалью.
Кагот не сразу согласился перебраться на корабль. Услышав предложение, он мотнул головой и тихо сказал:
– Нет.
Амундсен удивленно посмотрел на него и продолжал;
– В счет жалованья вам будет выдано муки, сушеных бобов и консервов в таком количестве, что это даст возможность и вам лично и вашей семье не опасаться голода по крайней мере в течение полугода. Сюда же войдут сахар, сухое молоко, сухари, пеммикан, разные виды материи, нитки, иглы, бисер, все, что нужно для женского рукоделия. При окончательном расчете вы получите также винчестер с шестью сотнями патронов. Во время работы на корабле вы будете питаться вместе с членами экспедиции бесплатно. Разве это плохие условия?
– Нет, – снова ответил Кагот, хотя на этот раз Амундсену показалось, что решимость его поколеблена.
Норвежцу было невдомек, что Кагот отказывался не столько от нежелания переменить занятие и место жительства, сколько от неожиданности предложения.
– Я думаю, что ваш отказ не является окончательным, – осторожно сказал Амундсен. – Подумайте хорошенько. Вам необязательно отвечать сразу. Я даю вам несколько дней на размышление.
Эти несколько дней Кагот и впрямь мучительно размышлял. Не о тех благах, которые сулил Амундсен за работу. Два обстоятельства его смущали. Первое – он не знал, как и что ему придется делать на корабле. Ведь это не китобойное и не торговое судно, к тому же оно неподвижно впаяно в лед, И второе – что будет с дочерью?
И обстановка в яранге переменилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Не печальтесь, люди,
И не войте, звери,
Не спешите жизнь хоронить.
Я добуду вам солнце,
Ясный свет верну вам,
Чтобы увидел каждый
Малыша улыбку
И с этой песенкой пуночка улетела к краю той тверди, что соединяла небо с землей. Долго ждали люди и звери. Все жители земли надеялись, потому что даже малая надежда была для них поддержкой. Но шло время, а света все не было, и тьма все густела, словно застывающая кровь. Только порой, когда становилось совсем тихо, самые чуткие слышали птичью песню и уверяли остальных, что есть еще смысл ждать и надеяться. Но надежда угасала.
И вот в одно утро, когда отчаявшиеся люди и звери лежали распростертые в своих темных и холодных жилищах, пещерах и норах, кому-то показалось, что там, вдали, мелькнул какой-то проблеск. Встали люди, поднялись со своих лежбищ звери, и увидели они, как на стыке моря и неба появилось красное свечение, будто кто-то размазывал кровь по небесной тверди, и эта кровь светилась. Да, кровь светилась! От ее сияния стало видно и саму крохотную птичку. Это она, пуночка, долбила небесную твердь своим слабым клювом и источила его до самой головки, откуда уже сочилась кровь. Пораженные люди и звери смотрели на эту отважную птичку и не смели подать голоса, чтобы не спугнуть ее, не помешать… Вот она из последних сил окровавленным остатком клюва ударила раз, другой, и – о чудо! Она пробила крохотную дырочку, куда проник солнечный луч и достиг земли. Радостно закричали люди, и зарычали звери. И все кинулись на помощь птичке. Черный ворон, несколько раз взмахнув крыльями, достиг границы земли и небесной тверди и просунул свой большой твердый клюв в образовавшуюся дырочку. За ним подлетели орлы, чайки, утки и гуси, бакланы и топорки. Топорки взялись с другого конца долбить небо, вот почему у них клювики красные, они тогда испачкались кровью. Дружными усилиями расширили небесную дыру, пробитую отважной пуночкой, и солнце и солнечный свет вернулись на землю. Только с тех пор солнце все же уходит с неба на зимний отдых, напоминая о том, что есть еще силы зла на свете. А о маленькой пуночке, об ее отваге и храбрости напоминает ее кровь, которая разливается по небесной тверди каждое утро… Все…
Так закончил сказку слепой Гаймисин и, умолкнув, почувствовал, что действие удивительного новогоднего напитка улетучилось.
Амундсен вынул из кармана большие серебряные часы и, глянув на них, воскликнул:
– Господа и товарищи! Мы живем уже в тысяча девятьсот двадцатом году!
Кагот и Першин пошли проводить гостей на корабль.
В холодном воздухе громко скрипел высушенный морозом снег, резко звучали людские голоса.
Подниматься на палубу не стали. Остановившись, Амундсен отвел чуть в сторону Першина и спросил:
– Какого вы мнения о Каготе?
– По-моему, он замечательный человек! – горячо воскликнул Першин и, помолчав, добавил: – Только одно меня смущает…
– А что?
– То, что он шаман.
– А разве это накладывает какие-то черты на его характер или поведение?
– Я ничего такого не замечал за ним, – признался Першин. – И с виду и по поведению он совершенно нормальный человек.
– Ну тогда в чем же дело? – нетерпеливо спросил Амундсен.
– Даже не знаю, что и сказать, – ответил Першин.
Амундсен помолчал, потом проговорил:
– Я, собственно, спрашиваю для того, чтобы принять окончателен ное решение: брать или не брать его на корабль. Дело в том, что с отъездом наших товарищей на мыс Восточный нас на корабле танется совсем мало, а объем работы нисколько не уменьшится. Мне кажется, из здешних жителей лишь Кагот более или менее подходит.
– Здесь я не могу советовать, – ответил Першин.
– Я положу ему хорошее жалованье, – продолжал Амундсен. – Поскольку деньги здесь не имеют большого значения, я буду выдавать ему продукты и кое-какие товары, которые вполне заменят ему отсутствие традиционной добычи.
Кагот, не подозревающий о будущей перемене в своей жизни, думал о том, почему, несмотря на праздник и веселье в яранге, на душе у него было неспокойно. Какая-то непонятная тревога холодила его изнутри. Иногда он с завистью думал о своих сородичах, которые не задумываются о жизни, принимают ее такой, какой она встает перед ними, – с радостью, добром, бедой или печалью.
Кагот не сразу согласился перебраться на корабль. Услышав предложение, он мотнул головой и тихо сказал:
– Нет.
Амундсен удивленно посмотрел на него и продолжал;
– В счет жалованья вам будет выдано муки, сушеных бобов и консервов в таком количестве, что это даст возможность и вам лично и вашей семье не опасаться голода по крайней мере в течение полугода. Сюда же войдут сахар, сухое молоко, сухари, пеммикан, разные виды материи, нитки, иглы, бисер, все, что нужно для женского рукоделия. При окончательном расчете вы получите также винчестер с шестью сотнями патронов. Во время работы на корабле вы будете питаться вместе с членами экспедиции бесплатно. Разве это плохие условия?
– Нет, – снова ответил Кагот, хотя на этот раз Амундсену показалось, что решимость его поколеблена.
Норвежцу было невдомек, что Кагот отказывался не столько от нежелания переменить занятие и место жительства, сколько от неожиданности предложения.
– Я думаю, что ваш отказ не является окончательным, – осторожно сказал Амундсен. – Подумайте хорошенько. Вам необязательно отвечать сразу. Я даю вам несколько дней на размышление.
Эти несколько дней Кагот и впрямь мучительно размышлял. Не о тех благах, которые сулил Амундсен за работу. Два обстоятельства его смущали. Первое – он не знал, как и что ему придется делать на корабле. Ведь это не китобойное и не торговое судно, к тому же оно неподвижно впаяно в лед, И второе – что будет с дочерью?
И обстановка в яранге переменилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75