– Их тоже. Сейчас я…
Джон Бриггс не договорил. Из-за угла выдвинулся здоровенный мулат. Он скорчил жуткую гримасу, которая должна была обозначать улыбку, и заговорил, обращаясь к Олегу Давыдову:
– Брат! Дай на чашечку кофе…
Давыдов несколько растерялся и сунул руку в карман. Но Джон Бриггс опередил его, протянул мулату долларовую бумажку.
– Купи себе и гамбургер, брат, – тем же возвышенным тоном, будто они находились в молитвенном доме квакеров, предложил Сократ и, и не дослушав сдержанных благодарственных слов «брата», метнулся к краю тротуара, где остановилось, высаживая пассажира, такси.
– Нищенство в городе запрещено, – объяснил он Олегу, когда они уселись в оранжевый «форд» и направились в сторону Джорджтаунского университета. – Поэтому парень просил на чашку кофе…
– А если бы он просил на кусок хлеба?
– Полиция арестовала бы его, а судья вкатил бы ему два месяца тюрьмы, – ответил Джон, Бриггс. – Джентльмен может одолжиться у другого джентльмена чашкой кофе… А кусок хлеба просит нищий.
– Ну и ханжи вы, братцы! – воскликнул Давыдов. – По мне шведы куда сердечнее.
– Скорее всего, одна совсем конкретная жительница Ухгуилласуна, – улыбнулся Джон Бриггс. – Ладно-ладно… Не сдвигай брови, Аллен. Я пошутил… Ага! Вот и альма-матер… Здесь я учился когда-то, в этом университете.
– Если хочешь, остановимся и зайдем, – предложил Олег.
– Зачем? Проедем мимо – и достаточно. Поезжайте через Джорджтаун, – сказал он водителю такси. – К Белому дому, потом объедем здание конгресса.
– Если можно, остановитесь у памятника генералу Гранту, – попросил Олег. На безмолвный вопрос удивленного Бриггса бывший штурман ответил: – Хочу посмотреть: на самом ли деле он сидит верхом на лошади, повернувшись задом к конгрессу…
VI
Когда генерал Третьяков вылетел из Таллинна в Ленинград, начальник управления не знал еще, какие серьезные материалы приготовили ему подчиненные.
В Пулкове начальника управления встретил Митрошенко. После обмена приветствиями он молча проводил генерала к машине и, пока они ехали в город, хранил таинственное молчание.
Когда начались первые ленинградские кварталы, Третьяков повернулся к Митрошенко – по старой традиции генерал сидел рядом с водителем – и, усмехнувшись, спросил:
– Выиграли в лотерею, товарищ полковник?
Начальник отдела встрепенулся:
– Почему вы так решили, Лев Михайлович?
– Вид у тебя, Анатолий Станиславович, уж больно того… Таинственный и самодовольный одновременно. Случилось что?
– Кое-какие сдвиги наметились… Существенные, товарищ генерал.
– Что-то я тебя не пойму… «Существенные» или просто «кое-какие»?
Митрошенко смущенно хмыкнул. Он знал, что начальник управления терпеть не может завышения результатов их трудно измеримой работы. Но с другой стороны…
– Новый поворот событий, – сказал полковник. – Майор Колмаков ждет в управлении с докладом. Он непосредственный их участник и свидетель, ему и поручили рассказать. Из первых уст.
– Это вы правильно решили, – согласился Третьяков. – Колмаков – перспективный работник. Кстати, почему он до сих пор в майорах ходит?
– Срок не вышел, товарищ генерал. Год остался…
– Но должность ведь позволяет! Составляйте досрочное представление, я с удовольствием подпишу.
– Хочу его к себе в заместители просить, Лев Михайлович, – подвинул шефа дальше Митрошенко – человек он был дальновидный, быстро ухватывающий ситуацию. – Борис Львович готовится на отдых…
– Тем более Колмакову надо получить по второй звезде на погоны. Не затягивайте с этим, Анатолий Станиславович. Так что же он такое раскопал? Ладно… Храните тайну до тех пор, пока не приедем на Литейный.
Водитель знал, что генерал любит, вернувшись из командировки, проехать по Невскому проспекту, и готовился прокатить его от клодтовских коней на Аничковом мосту до Казанского собора, а потом по Моховой выскочить на свою улицу. Но Третьяков кивком головы дал понять, что на этот раз парадный проезд отменяется. Генералу и впрямь не терпелось узнать, что же там такое раскопал этот умница Колмаков.
Когда Колмаков закончил рассказ, Третьяков захлопнул блокнот, в котором делал записи, отодвинул, покачал головой, потом резко поднялся и подошел к окну.
Так он стоял, спиною к собравшимся в его кабинете чекистам, пока не осмыслил полученную информацию.
– Очную ставку Резник и аспиранта проводили? – спросил он, поворачиваясь.
– Пока нет, – ответил Митрошенко.
– Предупредите меня, – сказал Третьяков, отрываясь от окна. – Хотя сцена будет не из приятных…
Генерал прошелся по кабинету, остановился на середине.
– Матти Бьернсон явился к нам до того, как вы узнали о таблетке, Николай Иванович? – спросил он Колмакова.
– Да, – ответил майор. – Не намного, правда, но опередил собственный арест. Когда это выяснилось, я сразу приехал в управление, чтобы доложить Анатолию Станиславовичу и подготовить запрос прокурору о санкции на меру пресечения… Тут и сообщили о его явке с повинной.
– Нет, чтобы прийти с нею до того, как совершилось преступление, – тихо проговорил Третьяков. – Погибла ни в чем неповинная женщина…
– Они метили в академика, – сказал Митрошенко. – Акции «Осьминога» становятся все более опасными. Я беспокоюсь за Василия Дмитриевича. Он-то ведь все знает… Про таблетку для сына.
Генерал вопросительно глянул на Колмакова.
– Так уж получилось, товарищ генерал, – виновато опустил голову майор. – Марина выложила эту историю, едва мы привели ее в чувство. С ней была истерика… Вот она и выкричала подробности сговора с аспирантом, убедившим ее в безвредности таблетки.
– Теперь сын академика не заблуждается, надеюсь, по поводу искренности чувств этой девицы к нему? – спросил генерал.
– Больше не заблуждается, Лев Михайлович, ответил за Колмакова начальник отдела. – Разумеется, Николай Иванович предупредил всех, кто слышал признания Резник, о необходимости соблюдать тайну.
– Значит, знают об этом, кроме самих участников, еще трое посторонних людей. – Генерал снова сел к столу. – Академик Колотухин, его сын и…
– Пелагея Кузьминична Мережковская, старинный друг семьи Колотухиных, – подсказал Колмаков. – Человек проверенный и надежный… Вырастила и самого академика, и его сына. Добрый ангел этого дома, хранительница очага… Со слов Василия Дмитриевича.
– Это хорошо, что вы позволили себе последнюю сноску, – сказал Третьяков. – У нас должна быть более профессиональная терминология. Добрые ангелы не по нашей части, Николай Иванович. Вы у нас головой отвечаете за безопасность академика и его института. А также за семью этого стратегически важного для Родины человека. Именно вы хранитель его очага, а не Пелагея Кузьминична.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125