Затем он заставил Бабуна вернуться в общежитие.
– Если ты винишь себя в том, что случилось, то перестань, – сказал он, когда они сели в машину. Таркингтон был мрачнее тучи.
– Она боролась до последнего. Механизмы управления чересчур чувствительны. Машина была на грани допустимого режима – высокие перегрузки при большом угле атаки, и каждый раз, когда она считала, что восстановила управление, самолет снова срывался. Она все время повторяла: «Сейчас мне удалось».
– Она не из тех, кто пасует перед трудностями.
– Никоим образом. – Бабун выглянул в окно. – Пятьдесят пять килограммов отчаянной решимости.
– И ты все повторяешь, что надо было катапультироваться в начале второго штопора?
– Тысячный раз за сегодня.
– Почему же ты этого не сделал?
– Не мог.
– Почему? Потому что она твоя жена?
– Нет, – отрезал Бабун Таркингтон, сглотнув комок в горле. – Не в том дело. Несколько секунд я чувствовал, что снова лечу вместе с вами над Средиземным морем и вы говорите мне: «Держись, Бабун, держись крепче!» Вот я и держался, чтобы дать Рите этот шанс. Она просила об этом. И я сидел, смотрел, как стрелка альтиметра проваливается в бездну, и ждал, что ей удастся совершить чудо… И вот что получилось – я убил ее или оставил на всю жизнь калекой.
– Значит, это твоя вина, так?
– Черт возьми, да, КАГ.
– А если бы ты был на переднем сиденье, а она на заднем, как бы ты поступил?
– Так же, как Рита. Если бы я был пилотом такого класса, как она.
– Я немало летал на самолетах, Бабун, и должен тебе сказать, что правильных ответов не существует. Некоторые ответы лучше других, но в любом случае возникают непредвиденные повороты. Если бы ты нажал рычаг в начале второго штопора, когда еще было в запасе пять-шесть километров высоты, вы с Ритой потом всю жизнь казнились бы, что катапультировались слишком рано, что, продержись вы чуть дольше, можно было бы спасти машину. Мой отец называл это «между молотом и наковальней».
Бабун покачал головой.
– Много лет назад, во Вьетнаме, я понял, что нельзя быть уверенным в своей правоте. Ты всегда должен стараться поступать наилучшим образом, принимать лучшее решение за отпущенное тебе время – а оно, как правило, очень мало, – и потом всю жизнь переживать последствия, какими бы они ни были. В этом и состоит летная работа. А если иногда совершаешь ошибку, черт с ней. Это неизбежно. Все дело в том, чтобы не допустить роковой ошибки.
Джейк Графтон продолжал жестким тоном:
– Жизнь летчика – это не шахматы, не футбол и не шашки! Полет – вовсе не игра! Полет – это дистиллированная эссенция, абсолютно чистый спирт. И Рита это знает – она ведь летчик морской авиации. Она выбрала этот путь и вкалывала, как проклятая, чтобы заслужить право на сегодняшний полет. Она знает.
– Да, – согласился Бабун. – Она знает.
* * *
В три часа ночи он дозвонился до матери Риты в Коннектикут. Мать, видимо, только что проснулась.
– Это Бабун Таркингтон, миссис Моравиа. – Знаете, тот парень, что женился на вашей дочери. – Извините, что беспокою вас в такое время. Я пытался дозвониться раньше…
– Мы были в гостях. Все в порядке? – Видимо, она окончательно проснулась и начинала что-то понимать.
– Да вот не совсем. Потому я и звоню. Я думал, вам следует это знать.
Она изготовилась к бою, пока Бабун пытался собраться с мыслями.
Он прервал поток ее слов.
– Дело в том… мы с Ритой сегодня катапультировались из самолета, миссис Моравиа. Рита сейчас в госпитале.
Он слышал, как она переговаривается с мистером Моравиа. Голос у нее становился все пронзительнее.
– Как бы там ни было, Рита сильно ушиблась, и я думаю, вам следует об этом знать.
– В каком она состоянии?
– У нее кома, миссис Моравиа. Она ударилась о землю прежде, чем раскрылся парашют.
Молчание. Мертвое молчание. Бабун продолжал:
– Как бы там ни было, я с ней, и она получает лучшее лечение. Я позвоню вам, если что-то изменится.
Теперь трубку взял мистер Моравиа.
– Что говорят врачи, сынок?
– Она может умереть, мистер Моравиа. Состояние очень тяжелое.
– Нам стоит приезжать? – Он даже не знал, откуда Бабун звонит.
– Сейчас не надо. Когда она выйдет из комы, это было бы неплохо. Но пока не стоит. Я буду держать вас в курсе.
– С тобой-то все в порядке?
– Замечательно, сэр. Ни единой царапины.
«Молодец, что спросил», – подумал Бабун.
– Мы будем молиться за нее.
– Да. И как можно больше. Я тоже это делаю.
* * *
Гарри Фрэнкс, руководитель программы фирмы TRX, стоял посреди ангара, отдавая распоряжения. Несколько рабочих раскладывали обломки по кучкам, следуя его указаниям. Они работали с раннего утра.
Он неохотно поздоровался с Джейком Графтоном.
– Дайте мне еще пять минут, и пойдем наверх, – сказал он, указывая рабочему на автокаре на кусок металла, выглядевший как кромка крыла.
Джейк и старшие офицеры медленно пошли к двери, стараясь не мешать.
Самолет взорвался и обгорел до неузнаваемости, так что все уцелевшие куски почернели и обуглились.
В кабинете на втором этаже инженеры из фирмы «Аэротек», изготовившей систему дистанционного управления, завершали сборку испытательного стенда. Вице-президент фирмы сидел на одном из немногих стульев и пил кофе, наблюдая за монтажом проводов, питавших и соединявших испытательные блоки. Вид у него был совсем не президентский – он прилетел со своей группой рано утром и спал всего несколько часов. Он встал и пожал руку Джейку.
Представившись друг другу, они сразу приступили к делу. Единственный уцелевший от разбившегося прототипа процессор осторожно извлекли из измятого, искореженного корпуса и разложили его платы. Специалисты рассматривали его с таким вниманием, как студенты-медики изучают человека с неведомой болезнью.
Джейк отошел подальше, чтобы не мешать им. Он очутился рядом с Гарри Фрэнксом.
– Расскажите мне еще, как работает дистанционное управление.
– Самолет обладает отрицательной устойчивостью, – начал Фрэнкс, заложив пальцы за пояс, воодушевленный темой. – Почти у всех современных боевых самолетов отрицательная устойчивость.
Джейк кивнул. Инженер продолжал:
– Человек не может управлять машиной с отрицательной устойчивостью. Это все равно, что пытаться удержать ворота гаража на кончике флагштока. Так что полетом управляют компьютеры. Благодаря этому мы можем иметь самолет с высокой маневренностью и оптимизировать элементы, делающие его незаметным, не заботясь о возможности для пилота осуществлять управление. А принцип работы очень красив.
Джейк слегка усмехнулся. Все инженеры называют удачные решения технических вопросов красивыми.
– Здесь три компьютера, – продолжал Фрэнкс. – Каждый из них замеряет высоту самолета и все прочие первичные параметры – плотность воздуха, температуру, воздушную скорость и так далее – сорок раз в секунду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
– Если ты винишь себя в том, что случилось, то перестань, – сказал он, когда они сели в машину. Таркингтон был мрачнее тучи.
– Она боролась до последнего. Механизмы управления чересчур чувствительны. Машина была на грани допустимого режима – высокие перегрузки при большом угле атаки, и каждый раз, когда она считала, что восстановила управление, самолет снова срывался. Она все время повторяла: «Сейчас мне удалось».
– Она не из тех, кто пасует перед трудностями.
– Никоим образом. – Бабун выглянул в окно. – Пятьдесят пять килограммов отчаянной решимости.
– И ты все повторяешь, что надо было катапультироваться в начале второго штопора?
– Тысячный раз за сегодня.
– Почему же ты этого не сделал?
– Не мог.
– Почему? Потому что она твоя жена?
– Нет, – отрезал Бабун Таркингтон, сглотнув комок в горле. – Не в том дело. Несколько секунд я чувствовал, что снова лечу вместе с вами над Средиземным морем и вы говорите мне: «Держись, Бабун, держись крепче!» Вот я и держался, чтобы дать Рите этот шанс. Она просила об этом. И я сидел, смотрел, как стрелка альтиметра проваливается в бездну, и ждал, что ей удастся совершить чудо… И вот что получилось – я убил ее или оставил на всю жизнь калекой.
– Значит, это твоя вина, так?
– Черт возьми, да, КАГ.
– А если бы ты был на переднем сиденье, а она на заднем, как бы ты поступил?
– Так же, как Рита. Если бы я был пилотом такого класса, как она.
– Я немало летал на самолетах, Бабун, и должен тебе сказать, что правильных ответов не существует. Некоторые ответы лучше других, но в любом случае возникают непредвиденные повороты. Если бы ты нажал рычаг в начале второго штопора, когда еще было в запасе пять-шесть километров высоты, вы с Ритой потом всю жизнь казнились бы, что катапультировались слишком рано, что, продержись вы чуть дольше, можно было бы спасти машину. Мой отец называл это «между молотом и наковальней».
Бабун покачал головой.
– Много лет назад, во Вьетнаме, я понял, что нельзя быть уверенным в своей правоте. Ты всегда должен стараться поступать наилучшим образом, принимать лучшее решение за отпущенное тебе время – а оно, как правило, очень мало, – и потом всю жизнь переживать последствия, какими бы они ни были. В этом и состоит летная работа. А если иногда совершаешь ошибку, черт с ней. Это неизбежно. Все дело в том, чтобы не допустить роковой ошибки.
Джейк Графтон продолжал жестким тоном:
– Жизнь летчика – это не шахматы, не футбол и не шашки! Полет – вовсе не игра! Полет – это дистиллированная эссенция, абсолютно чистый спирт. И Рита это знает – она ведь летчик морской авиации. Она выбрала этот путь и вкалывала, как проклятая, чтобы заслужить право на сегодняшний полет. Она знает.
– Да, – согласился Бабун. – Она знает.
* * *
В три часа ночи он дозвонился до матери Риты в Коннектикут. Мать, видимо, только что проснулась.
– Это Бабун Таркингтон, миссис Моравиа. – Знаете, тот парень, что женился на вашей дочери. – Извините, что беспокою вас в такое время. Я пытался дозвониться раньше…
– Мы были в гостях. Все в порядке? – Видимо, она окончательно проснулась и начинала что-то понимать.
– Да вот не совсем. Потому я и звоню. Я думал, вам следует это знать.
Она изготовилась к бою, пока Бабун пытался собраться с мыслями.
Он прервал поток ее слов.
– Дело в том… мы с Ритой сегодня катапультировались из самолета, миссис Моравиа. Рита сейчас в госпитале.
Он слышал, как она переговаривается с мистером Моравиа. Голос у нее становился все пронзительнее.
– Как бы там ни было, Рита сильно ушиблась, и я думаю, вам следует об этом знать.
– В каком она состоянии?
– У нее кома, миссис Моравиа. Она ударилась о землю прежде, чем раскрылся парашют.
Молчание. Мертвое молчание. Бабун продолжал:
– Как бы там ни было, я с ней, и она получает лучшее лечение. Я позвоню вам, если что-то изменится.
Теперь трубку взял мистер Моравиа.
– Что говорят врачи, сынок?
– Она может умереть, мистер Моравиа. Состояние очень тяжелое.
– Нам стоит приезжать? – Он даже не знал, откуда Бабун звонит.
– Сейчас не надо. Когда она выйдет из комы, это было бы неплохо. Но пока не стоит. Я буду держать вас в курсе.
– С тобой-то все в порядке?
– Замечательно, сэр. Ни единой царапины.
«Молодец, что спросил», – подумал Бабун.
– Мы будем молиться за нее.
– Да. И как можно больше. Я тоже это делаю.
* * *
Гарри Фрэнкс, руководитель программы фирмы TRX, стоял посреди ангара, отдавая распоряжения. Несколько рабочих раскладывали обломки по кучкам, следуя его указаниям. Они работали с раннего утра.
Он неохотно поздоровался с Джейком Графтоном.
– Дайте мне еще пять минут, и пойдем наверх, – сказал он, указывая рабочему на автокаре на кусок металла, выглядевший как кромка крыла.
Джейк и старшие офицеры медленно пошли к двери, стараясь не мешать.
Самолет взорвался и обгорел до неузнаваемости, так что все уцелевшие куски почернели и обуглились.
В кабинете на втором этаже инженеры из фирмы «Аэротек», изготовившей систему дистанционного управления, завершали сборку испытательного стенда. Вице-президент фирмы сидел на одном из немногих стульев и пил кофе, наблюдая за монтажом проводов, питавших и соединявших испытательные блоки. Вид у него был совсем не президентский – он прилетел со своей группой рано утром и спал всего несколько часов. Он встал и пожал руку Джейку.
Представившись друг другу, они сразу приступили к делу. Единственный уцелевший от разбившегося прототипа процессор осторожно извлекли из измятого, искореженного корпуса и разложили его платы. Специалисты рассматривали его с таким вниманием, как студенты-медики изучают человека с неведомой болезнью.
Джейк отошел подальше, чтобы не мешать им. Он очутился рядом с Гарри Фрэнксом.
– Расскажите мне еще, как работает дистанционное управление.
– Самолет обладает отрицательной устойчивостью, – начал Фрэнкс, заложив пальцы за пояс, воодушевленный темой. – Почти у всех современных боевых самолетов отрицательная устойчивость.
Джейк кивнул. Инженер продолжал:
– Человек не может управлять машиной с отрицательной устойчивостью. Это все равно, что пытаться удержать ворота гаража на кончике флагштока. Так что полетом управляют компьютеры. Благодаря этому мы можем иметь самолет с высокой маневренностью и оптимизировать элементы, делающие его незаметным, не заботясь о возможности для пилота осуществлять управление. А принцип работы очень красив.
Джейк слегка усмехнулся. Все инженеры называют удачные решения технических вопросов красивыми.
– Здесь три компьютера, – продолжал Фрэнкс. – Каждый из них замеряет высоту самолета и все прочие первичные параметры – плотность воздуха, температуру, воздушную скорость и так далее – сорок раз в секунду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135