Только Пантерий мне сегодня сказал, что я дурак и что ты скорей сцепишься с Фроськой насмерть, чем позволишь существовать этому чудищу хотя бы еще одну ночь, так что я могу поставить жирный крест на своей дурацкой идее и максимум на что надеяться, так это провести последний вечер приятно. Что я и сделал. – Он улыбнулся так искренне, что я даже перестала вырываться из лап Пантерия. – Поскольку мне проще умереть, чем отказаться от своей мечты, я сейчас пойду и сложу там свою голову в знак искреннего раскаяния. Только на многое не надейтесь, сил у меня действительно чуть. Даже кошка не чихнет. Но я надеюсь, что хотя бы мертвого вы меня потом, перебесившись, простите. – Он развернулся и пошел сквозь кусты, не очень-то и таясь.
Фроська гостей не ждала, поэтому головой не крутила, зато волк скакнул, словно с неба свалился, знакомым рычанием привлекая внимание хозяйки.
«А ведь он прав, – пронеслось как-то отстраненно в голове, – с каждым, кто пытается установить резонаторы, происходит какая-то гадость, вот и его сейчас сожрут».
Илиодор, схватив саблю двумя руками, принялся рубить зверя, ему это удавалось отчасти потому, что волк не прыгал вокруг него, стеной стоя между чернокнижником и хозяйкой. Я даже стала надеяться на победу, когда, разрубив зверю голову надвое, Илиодор заставил того испариться во вспышке зеленого огня. Всполох привлек внимание Подаренки, она развернулась, окинув пришельца взглядом, и мне сделалось нехорошо. Даже старая Фроська была не сахар, а эта – новая – и вовсе нагоняла ужас. Не скажу, чтобы она сильно изменилась, вот как Зюка, которая, говорят, раньше была красавицей. Черт с ними, трупными пятнами и светящимися глазами, – что-то куда более страшное и неумолимое стояло за ее спиной. Появилось чувство, как в пустой темной комнате в полночь: вроде и нет никого, но понимаешь, что переступи порог – и умрешь от страха.
Отчаянно вскинув над головой саблю, Илиодор побежал на Подаренку. Я зажмурилась, и тут же над нашими головами пронеслось, круша ветки, тело златоградца. Он ударился о березу, упал, но саблю не выпустил, поднялся и, по-медвежьи рыча, слепо пошел вперед на Подаренку, вокруг которой начали клубиться и метаться тени.
– Илиодор, стой! – завизжала я, вырвавшись из рук Пантерия.
– Уйди, – дернул он плечом, сбрасывая мою руку.
Я споткнулась, но все-таки уцепилась за подол его синего кафтана. Он воткнул саблю в траву и развернулся, начав отцеплять меня, как репей:
– Отстань, Мариша, или лучше заклятие какое-нибудь повтори, ты ведь все равно с этой тварью сцепишься, дак хоть дай сделать, чтобы я умер не просто так. Может, я ее поцарапаю напоследок!
– Ты специально это делаешь, да? Да? – визжала я, чувствуя, как меня колотит дрожь. Его глаза стали пустыми, и он таки отцепил меня, рявкнув:
– Нет! Мне действительно проще сдохнуть, чем жить в таком пустом и бессмысленном мире!
– Ну дак сдохни! – в бешенстве заорала я и врезала заклятием – было у нас такое, чтобы осаживать надоедливых разбойников на дорогах.
Не знаю, что увидел Илиодор, но глаза у него стали большими, как у совы. Рукой он попытался нащупать опору, но, сомлев, ухнул в кусты. Пантерий подскочил, вытащил его с недетской силой, и тут нас настиг истошный визг Подаренки, я как-то про нее забыла, а заклятие это ненаправленное.
– Вот теперь бежим, – сказал черт, забрасывая златоградца на плечо.
На наше счастье, кони были к битвам, визгам и крови приученные, любой крестьянской скотине одного запаха волка было бы достаточно, чтобы разбежаться, а эти не только дождались, дак еще и от смерти нас унесли. До Малгорода Фроська не добралась, видимо, поводок, на который намекал Илиодор, все-таки был. Зато воскресший волк, стоя на опушке, к моему ужасу, долго еще ворчал нам вслед, недовольно щурясь на множество суетливых огней. Смерть его не пугала, просто он не видел смысла умирать, неспешно развернулся и потрусил к хозяйке с докладом.
Резонатор постоянного действия был запущен, теперь много народа узнает о творящемся здесь ужасе. Сгрузив Илиодора на руки страже, я заперлась в комнате, выделенной мне, укрылась с головой одеялом и заплакала.
Утром, едва услышав шевеление в комнате Илиодора, я решительно ворвалась к нему. Бледные тени служанок просочились мимо меня. Сам «герой» лежал на кровати, выглядел на удивление целым – мне-то вчера показалось, что он половины головы лишился, когда о березу приложился, но нет, даже Ланка после битвы с Подаренкой выглядела куда более измочаленной.
– Сколько этой гадости ты намерен оживить, чтобы добиться своего?
– Двенадцать, – ответил он мне с ходу. В глазах его была смертельная тоска и нежелание жить.
– И как быстро все случится?
– Это зависит только от нас. – Илиодор закрыл глаза, понимая, к чему я клоню, но не решаясь поверить.
– И колдовство после этого вернется?
– Не сразу, может, пройдет поколение или два…
– Что?! – Я кинулась на него и, сама не понимая, что творю, начала бить его кулаками, захлебывалась отчаянием, рычала от ненависти, а он не сопротивлялся, только, когда я выдохлась, погладил меня по голове:
– Прости, лучше б ты меня оставила там, в лесу.
– Заткнись, – простонала я, понимая, что моя отчаянная решимость вдребезги разбилась об эти «два поколения».
Я-то думала, что соглашусь, пусть он оживляет своих уродов, лишь бы потом вернулся во всей своей силе, чтобы свернуть Подаренке шею и освободить бабулю. Я схватилась за голову:
– Бабуля… Два поколения – это же сорок лет! Ты что же, гад, думаешь, ведьмам сорок лет найдется чем питаться на Лысой горе?
От второго шквала ударов он защищался, иначе я б его точно убила!
– Ты же мне врал! Врал в глаза, подлец!!! – Я вскочила и как ошпаренная забегала по комнате, потом села на лавку и захохотала в голос, испугав Илиодора.
– Мариша, – дернулся он ко мне.
– Не подходи! – велела я ему.
– Нет, просто ты так страшно хохотала…
– Расхохочешься тут, – . истерично хихикнула я, – мы едем обратно в Дурнево, поздравляю! – А сама подумала, что зря бабуля назвала богов дармоедами, когда тронулись в Гречин. Это они себя во всей красе являют, иначе мы бы не мотались туда-сюда-обратно по одной дороге. Но не гекатомбу же приносить им за бабулин язык.
– Раз я твоя арестантка, поедем вместе, – обрадовала я Илиодора.
Зюка на улице заупрямилась, с порога заявив, что я сердитая.
– Зюкочка, – попросила я Илиодорову сестрицу, – сиди смирно, а то я тебе твою плешивую головенку откручу!
– Не обижай убогую, – вступился за нее черт.
– И тебе откручу! – взвилась я. – Ведь ты вчера еще все знал: и чем кончится, и какие у него планы!
– Кабы я знал накануне, это еще бы помогло, – понурил голову Пантерий, – кабы я мог Подаренку разорвать надвое, так сейчас бы сбегал, но ведь они же, умники, и от нечисти защиту поставили!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Фроська гостей не ждала, поэтому головой не крутила, зато волк скакнул, словно с неба свалился, знакомым рычанием привлекая внимание хозяйки.
«А ведь он прав, – пронеслось как-то отстраненно в голове, – с каждым, кто пытается установить резонаторы, происходит какая-то гадость, вот и его сейчас сожрут».
Илиодор, схватив саблю двумя руками, принялся рубить зверя, ему это удавалось отчасти потому, что волк не прыгал вокруг него, стеной стоя между чернокнижником и хозяйкой. Я даже стала надеяться на победу, когда, разрубив зверю голову надвое, Илиодор заставил того испариться во вспышке зеленого огня. Всполох привлек внимание Подаренки, она развернулась, окинув пришельца взглядом, и мне сделалось нехорошо. Даже старая Фроська была не сахар, а эта – новая – и вовсе нагоняла ужас. Не скажу, чтобы она сильно изменилась, вот как Зюка, которая, говорят, раньше была красавицей. Черт с ними, трупными пятнами и светящимися глазами, – что-то куда более страшное и неумолимое стояло за ее спиной. Появилось чувство, как в пустой темной комнате в полночь: вроде и нет никого, но понимаешь, что переступи порог – и умрешь от страха.
Отчаянно вскинув над головой саблю, Илиодор побежал на Подаренку. Я зажмурилась, и тут же над нашими головами пронеслось, круша ветки, тело златоградца. Он ударился о березу, упал, но саблю не выпустил, поднялся и, по-медвежьи рыча, слепо пошел вперед на Подаренку, вокруг которой начали клубиться и метаться тени.
– Илиодор, стой! – завизжала я, вырвавшись из рук Пантерия.
– Уйди, – дернул он плечом, сбрасывая мою руку.
Я споткнулась, но все-таки уцепилась за подол его синего кафтана. Он воткнул саблю в траву и развернулся, начав отцеплять меня, как репей:
– Отстань, Мариша, или лучше заклятие какое-нибудь повтори, ты ведь все равно с этой тварью сцепишься, дак хоть дай сделать, чтобы я умер не просто так. Может, я ее поцарапаю напоследок!
– Ты специально это делаешь, да? Да? – визжала я, чувствуя, как меня колотит дрожь. Его глаза стали пустыми, и он таки отцепил меня, рявкнув:
– Нет! Мне действительно проще сдохнуть, чем жить в таком пустом и бессмысленном мире!
– Ну дак сдохни! – в бешенстве заорала я и врезала заклятием – было у нас такое, чтобы осаживать надоедливых разбойников на дорогах.
Не знаю, что увидел Илиодор, но глаза у него стали большими, как у совы. Рукой он попытался нащупать опору, но, сомлев, ухнул в кусты. Пантерий подскочил, вытащил его с недетской силой, и тут нас настиг истошный визг Подаренки, я как-то про нее забыла, а заклятие это ненаправленное.
– Вот теперь бежим, – сказал черт, забрасывая златоградца на плечо.
На наше счастье, кони были к битвам, визгам и крови приученные, любой крестьянской скотине одного запаха волка было бы достаточно, чтобы разбежаться, а эти не только дождались, дак еще и от смерти нас унесли. До Малгорода Фроська не добралась, видимо, поводок, на который намекал Илиодор, все-таки был. Зато воскресший волк, стоя на опушке, к моему ужасу, долго еще ворчал нам вслед, недовольно щурясь на множество суетливых огней. Смерть его не пугала, просто он не видел смысла умирать, неспешно развернулся и потрусил к хозяйке с докладом.
Резонатор постоянного действия был запущен, теперь много народа узнает о творящемся здесь ужасе. Сгрузив Илиодора на руки страже, я заперлась в комнате, выделенной мне, укрылась с головой одеялом и заплакала.
Утром, едва услышав шевеление в комнате Илиодора, я решительно ворвалась к нему. Бледные тени служанок просочились мимо меня. Сам «герой» лежал на кровати, выглядел на удивление целым – мне-то вчера показалось, что он половины головы лишился, когда о березу приложился, но нет, даже Ланка после битвы с Подаренкой выглядела куда более измочаленной.
– Сколько этой гадости ты намерен оживить, чтобы добиться своего?
– Двенадцать, – ответил он мне с ходу. В глазах его была смертельная тоска и нежелание жить.
– И как быстро все случится?
– Это зависит только от нас. – Илиодор закрыл глаза, понимая, к чему я клоню, но не решаясь поверить.
– И колдовство после этого вернется?
– Не сразу, может, пройдет поколение или два…
– Что?! – Я кинулась на него и, сама не понимая, что творю, начала бить его кулаками, захлебывалась отчаянием, рычала от ненависти, а он не сопротивлялся, только, когда я выдохлась, погладил меня по голове:
– Прости, лучше б ты меня оставила там, в лесу.
– Заткнись, – простонала я, понимая, что моя отчаянная решимость вдребезги разбилась об эти «два поколения».
Я-то думала, что соглашусь, пусть он оживляет своих уродов, лишь бы потом вернулся во всей своей силе, чтобы свернуть Подаренке шею и освободить бабулю. Я схватилась за голову:
– Бабуля… Два поколения – это же сорок лет! Ты что же, гад, думаешь, ведьмам сорок лет найдется чем питаться на Лысой горе?
От второго шквала ударов он защищался, иначе я б его точно убила!
– Ты же мне врал! Врал в глаза, подлец!!! – Я вскочила и как ошпаренная забегала по комнате, потом села на лавку и захохотала в голос, испугав Илиодора.
– Мариша, – дернулся он ко мне.
– Не подходи! – велела я ему.
– Нет, просто ты так страшно хохотала…
– Расхохочешься тут, – . истерично хихикнула я, – мы едем обратно в Дурнево, поздравляю! – А сама подумала, что зря бабуля назвала богов дармоедами, когда тронулись в Гречин. Это они себя во всей красе являют, иначе мы бы не мотались туда-сюда-обратно по одной дороге. Но не гекатомбу же приносить им за бабулин язык.
– Раз я твоя арестантка, поедем вместе, – обрадовала я Илиодора.
Зюка на улице заупрямилась, с порога заявив, что я сердитая.
– Зюкочка, – попросила я Илиодорову сестрицу, – сиди смирно, а то я тебе твою плешивую головенку откручу!
– Не обижай убогую, – вступился за нее черт.
– И тебе откручу! – взвилась я. – Ведь ты вчера еще все знал: и чем кончится, и какие у него планы!
– Кабы я знал накануне, это еще бы помогло, – понурил голову Пантерий, – кабы я мог Подаренку разорвать надвое, так сейчас бы сбегал, но ведь они же, умники, и от нечисти защиту поставили!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126