Она у нас была «шаманка», жуткая «язычница» и чуть ли не родная правнучка Бабы-яги. Вместо дверей у нее висела шкура непонятного происхождения, а в самой землянке стояло такое амбре, что сразу шибало в нос и начинали слезиться глаза.
– Привет, – радостно прогундосили мы с сестрой, зажимая носы, – чего варим, кого травим?
– Ой, девочки! – обрадовалась Рогнеда, льющая по капельке маслянистую жидкость в стеклянный, мутный от старости и частого употребления штоф. На руках у нее были толстые краги, а на животе стоял колом кузнечный фартук двойной кожи.
– Кислотой, значит, балуемся, – констатировала Ланка, жадным взором обшаривая землянку. Рогнеде как известной на весь Северск шаманке отовсюду везли разные интересные штучки. То, что по-настоящему ценно, шаманка прятала, а в остальном разрешала нам рыться как в игрушках. Я-то к семнадцати годам, конечно, остепенилась, а вот Ланка осталась дитя дитем. Присев на черный от времени пенек, который у Рогнеды был за табуретку, я степенно, по-взрослому поинтересовалась:
– Кому притирание?
– Да Карпычу моему, совсем ревматизм скрутил. Говорила ему зимой: одевайся, не молодой уже, – дак нет, бегает расстегнутым.
Рогнеда, вопреки возрасту и всем своим стараниям, оставалась белолицей и румяной. В отличие от большинства прочих ведьм у нее имелся законный муж. А ее шестеро детей, стыдясь матушкина промысла, настойчиво зазывали ее жить в двухэтажную кирпичную хоромину. Но она упорно жила в землянке, хотя злые языки утверждали, что Великокняжеский монетный двор работает на нее одну. Но, к счастью для Ведьмина Круга, тетка Рогнеда была подвижницей. Как вбила она себе с детства, что слаще доли, чем ведьмина, нет, так с этой мыслью и жила. Учила меня и Ланку травоведению, лекарству, а тайком от бабки Марты еще и тайным заговорам, из-за чего не раз была таскана бабкой за волосы. Притом что Рогнеда-то настоящая ведьма, а бабка наша аферистка чистой воды. А когда, интереса ради, мы спрашивали, отчего она Марту в жабу не превратит, Рогнеда тяжело вздыхала и, пугая нас непонятными словами, говорила: «Нельзя, иерархия, понимаешь».
– Bay! – пучили мы глаза.
За это златоградское словечко бабка уже нас таскала за волосы – в общем, она еще тот воспитатель, злыдня логовская. Да что там Рогнеда, если бабка Марта отчиму нашему, Крулю, перед носом фиги крутила! Очень убедительно обещая все хозяйство отсушить. И Круль, что показательно, ее боялся, визжал и прятался в кладовой, когда она лезла в драку. Хотя весу в ней в те годы было не в пример меньше, это она уж нынче отъелась на архиведьминских харчах.
Углубившись в воспоминания, я как-то забыла про Ланку, а та копалась, копалась в барахле да как завизжит – и швырнула мне в лицо какой-то гадостью. Я успела поймать эту ее находку в полете, а та заизвивалась и мазнула меня по лицу змеиным хвостом. Тут уж я сама завизжала, вскочила, ударилась о Рогнеду, та взвизгнула, высоко поднимая над головой бутыль, а потом рявкнула, как сотник на новобранцев:
– Ложись!!!
Я послушно плюхнулась на живот, а прямо перед моим носом на пол упала надутая шкурка ужа.
– Ланка, ты бестолочь!
– Да ну тебя, шуток не понимаешь! – огрызнулась из своего угла тоже припавшая к полу Ланка.
– А ну, лежите молча! – рявкнула Рогнеда, осторожно поставила штоф на стол и попятилась, не спуская с него гипнотизирующего взгляда. – Щас как бабахнет!
– Да не бабахнет уж, – одновременно поднялись мы с сестрицей, взглядом пообещав друг другу припомнить это.
По части бабаханья опыт у нас был огромный: эта землянка была уже третьей у Рогнеды, первые две мы с Ланой за время нашей учебы успешно сровняли с землей. Ланка фыркнула, вздергивая нос; я нахмурилась, припоминая что-нибудь поядреней из бабкиного арсенала; штоф булькнул, словно перепивший пьяница; и Рогнеда с воплем:
– А-а! Чтоб вас!!! – рванула к дверям, широко раскинув руки и этими самыми руками нас сграбастывая.
Когда нас вынесло на улицу, прямо в гущу куриного собрания, что-то оживленно обсуждавшего прямо на пороге рогнединой землянки, сзади жахнуло волшебное варево, и нас накрыло сорванной шкурой, по которой пробарабанили тяжелые, гнусно воняющие капли. Пару курей прибило сразу, остальные с воплями разбежались.
– Что это было? – поинтересовалась я, не решаясь высунуть из-под тяжелой шкуры нос.
– Эксперимент, – прислушиваясь к творящемуся в доме, призналась Рогнеда. – Хотела, понимаешь, с новыми ингредиентами поработать. Откуда ж мне было знать, что вас черти именно сегодня приволокут!
– А когда же нам было приволакиваться, – кряхтя, стала выползать из-под шкуры Ланка, – если Маргоша вчера как кипятком ошпаренная по всему Логу бегала, вопя, что у нее снова пузо на глаза полезло. А бабаня – женщина суровая и решения на потом не откладывает.
Рогнеда сдвинула брови, и я поспешила ее утешить:
– Но бабахнуло-то здорово! И что важно, не в момент применения! – Я подняла вверх палец, хотя тут же спрятала его за спину, потому что уж больно много мы от бабани всяких жестов понахватались, что ни говори, а она у нас харизматичная старушка, ей невозможно не подражать. Пусть мы и клялись друг дружке, что не будем ей уподобляться, а то нас по первости и так дразнили «мартушками» и «мартятами». А те, кто знал, что она в паспорте имя подтерла, – еще и «Марфушками» или попросту «маленькими злыднями». А все равно нет-нет да и вылезет наружу что-нибудь бабушкино.
Рогнеда посмотрела на мой палец, хмыкнула и поднялась с земли этаким бирюковским богатырем в вонючей шкуре, фартуке, крагах и куриных перьях. Не удержалась и от того, чтобы беззлобно, но крайне обидно наподдать нам по мягкому месту.
– Ладно, валите отсюда до вечера, – и, хмыкнув, ворчливо добавила: – Ишь ты, будут они меня еще учить, чем мне мужу спину мазать.
Мы покорно отвалили. К тому же и народ стал сбегаться, чтобы посмотреть, чего это у шаманки рвануло. Ланка ворчала, почесывая пнутое место:
– Правду говорят, что все старухи – ведьмы, а все ведьмы – мужененавистницы.
Люди из-за заборов с интересом смотрели нам вслед, приезжие спрашивали местных, дескать, чего это? А те им отвечали:
– А вишь, коренные логовские ведьмы с шаманки нашей приехали дань собирать.
– Вот эти соплюшки?! – удивлялись приезжие, недоверчиво таращась на нас с Ланкой.
– Да этим «соплюшкам» лет по сто, наверное! Это они с утра морды снадобьем наштукатурили, а ты на них так глянь, ночью, – медведи со страху дохнут!
– Я все слышу! – рявкнула я, снова поднимая палец, а Ланка потянулась со стоном:
– Да ладно тебе людей пугать, щас разбегутся – где теплую кровь возьмем для омолаживания?
Любопытных как ветром сдуло, а я зубами вцепилась в проклятущий палец, успев, однако, услышать сквозь закрытые ставни:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
– Привет, – радостно прогундосили мы с сестрой, зажимая носы, – чего варим, кого травим?
– Ой, девочки! – обрадовалась Рогнеда, льющая по капельке маслянистую жидкость в стеклянный, мутный от старости и частого употребления штоф. На руках у нее были толстые краги, а на животе стоял колом кузнечный фартук двойной кожи.
– Кислотой, значит, балуемся, – констатировала Ланка, жадным взором обшаривая землянку. Рогнеде как известной на весь Северск шаманке отовсюду везли разные интересные штучки. То, что по-настоящему ценно, шаманка прятала, а в остальном разрешала нам рыться как в игрушках. Я-то к семнадцати годам, конечно, остепенилась, а вот Ланка осталась дитя дитем. Присев на черный от времени пенек, который у Рогнеды был за табуретку, я степенно, по-взрослому поинтересовалась:
– Кому притирание?
– Да Карпычу моему, совсем ревматизм скрутил. Говорила ему зимой: одевайся, не молодой уже, – дак нет, бегает расстегнутым.
Рогнеда, вопреки возрасту и всем своим стараниям, оставалась белолицей и румяной. В отличие от большинства прочих ведьм у нее имелся законный муж. А ее шестеро детей, стыдясь матушкина промысла, настойчиво зазывали ее жить в двухэтажную кирпичную хоромину. Но она упорно жила в землянке, хотя злые языки утверждали, что Великокняжеский монетный двор работает на нее одну. Но, к счастью для Ведьмина Круга, тетка Рогнеда была подвижницей. Как вбила она себе с детства, что слаще доли, чем ведьмина, нет, так с этой мыслью и жила. Учила меня и Ланку травоведению, лекарству, а тайком от бабки Марты еще и тайным заговорам, из-за чего не раз была таскана бабкой за волосы. Притом что Рогнеда-то настоящая ведьма, а бабка наша аферистка чистой воды. А когда, интереса ради, мы спрашивали, отчего она Марту в жабу не превратит, Рогнеда тяжело вздыхала и, пугая нас непонятными словами, говорила: «Нельзя, иерархия, понимаешь».
– Bay! – пучили мы глаза.
За это златоградское словечко бабка уже нас таскала за волосы – в общем, она еще тот воспитатель, злыдня логовская. Да что там Рогнеда, если бабка Марта отчиму нашему, Крулю, перед носом фиги крутила! Очень убедительно обещая все хозяйство отсушить. И Круль, что показательно, ее боялся, визжал и прятался в кладовой, когда она лезла в драку. Хотя весу в ней в те годы было не в пример меньше, это она уж нынче отъелась на архиведьминских харчах.
Углубившись в воспоминания, я как-то забыла про Ланку, а та копалась, копалась в барахле да как завизжит – и швырнула мне в лицо какой-то гадостью. Я успела поймать эту ее находку в полете, а та заизвивалась и мазнула меня по лицу змеиным хвостом. Тут уж я сама завизжала, вскочила, ударилась о Рогнеду, та взвизгнула, высоко поднимая над головой бутыль, а потом рявкнула, как сотник на новобранцев:
– Ложись!!!
Я послушно плюхнулась на живот, а прямо перед моим носом на пол упала надутая шкурка ужа.
– Ланка, ты бестолочь!
– Да ну тебя, шуток не понимаешь! – огрызнулась из своего угла тоже припавшая к полу Ланка.
– А ну, лежите молча! – рявкнула Рогнеда, осторожно поставила штоф на стол и попятилась, не спуская с него гипнотизирующего взгляда. – Щас как бабахнет!
– Да не бабахнет уж, – одновременно поднялись мы с сестрицей, взглядом пообещав друг другу припомнить это.
По части бабаханья опыт у нас был огромный: эта землянка была уже третьей у Рогнеды, первые две мы с Ланой за время нашей учебы успешно сровняли с землей. Ланка фыркнула, вздергивая нос; я нахмурилась, припоминая что-нибудь поядреней из бабкиного арсенала; штоф булькнул, словно перепивший пьяница; и Рогнеда с воплем:
– А-а! Чтоб вас!!! – рванула к дверям, широко раскинув руки и этими самыми руками нас сграбастывая.
Когда нас вынесло на улицу, прямо в гущу куриного собрания, что-то оживленно обсуждавшего прямо на пороге рогнединой землянки, сзади жахнуло волшебное варево, и нас накрыло сорванной шкурой, по которой пробарабанили тяжелые, гнусно воняющие капли. Пару курей прибило сразу, остальные с воплями разбежались.
– Что это было? – поинтересовалась я, не решаясь высунуть из-под тяжелой шкуры нос.
– Эксперимент, – прислушиваясь к творящемуся в доме, призналась Рогнеда. – Хотела, понимаешь, с новыми ингредиентами поработать. Откуда ж мне было знать, что вас черти именно сегодня приволокут!
– А когда же нам было приволакиваться, – кряхтя, стала выползать из-под шкуры Ланка, – если Маргоша вчера как кипятком ошпаренная по всему Логу бегала, вопя, что у нее снова пузо на глаза полезло. А бабаня – женщина суровая и решения на потом не откладывает.
Рогнеда сдвинула брови, и я поспешила ее утешить:
– Но бабахнуло-то здорово! И что важно, не в момент применения! – Я подняла вверх палец, хотя тут же спрятала его за спину, потому что уж больно много мы от бабани всяких жестов понахватались, что ни говори, а она у нас харизматичная старушка, ей невозможно не подражать. Пусть мы и клялись друг дружке, что не будем ей уподобляться, а то нас по первости и так дразнили «мартушками» и «мартятами». А те, кто знал, что она в паспорте имя подтерла, – еще и «Марфушками» или попросту «маленькими злыднями». А все равно нет-нет да и вылезет наружу что-нибудь бабушкино.
Рогнеда посмотрела на мой палец, хмыкнула и поднялась с земли этаким бирюковским богатырем в вонючей шкуре, фартуке, крагах и куриных перьях. Не удержалась и от того, чтобы беззлобно, но крайне обидно наподдать нам по мягкому месту.
– Ладно, валите отсюда до вечера, – и, хмыкнув, ворчливо добавила: – Ишь ты, будут они меня еще учить, чем мне мужу спину мазать.
Мы покорно отвалили. К тому же и народ стал сбегаться, чтобы посмотреть, чего это у шаманки рвануло. Ланка ворчала, почесывая пнутое место:
– Правду говорят, что все старухи – ведьмы, а все ведьмы – мужененавистницы.
Люди из-за заборов с интересом смотрели нам вслед, приезжие спрашивали местных, дескать, чего это? А те им отвечали:
– А вишь, коренные логовские ведьмы с шаманки нашей приехали дань собирать.
– Вот эти соплюшки?! – удивлялись приезжие, недоверчиво таращась на нас с Ланкой.
– Да этим «соплюшкам» лет по сто, наверное! Это они с утра морды снадобьем наштукатурили, а ты на них так глянь, ночью, – медведи со страху дохнут!
– Я все слышу! – рявкнула я, снова поднимая палец, а Ланка потянулась со стоном:
– Да ладно тебе людей пугать, щас разбегутся – где теплую кровь возьмем для омолаживания?
Любопытных как ветром сдуло, а я зубами вцепилась в проклятущий палец, успев, однако, услышать сквозь закрытые ставни:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126