Но более всего удивляло явное стремление Мытного идти в этом начинании до конца. И когда в Малгороде не осталось «непропечатанных» баб, все население погнали на берег Шалуньи, где уже был выстроен судейский помост для боярского сына и стараниями трудолюбивых стрельцов организовано несколько десятков невысоких столбиков чуть выше колена. Как понял Илиодор, для расправы над неутопшими ведьмами. Смятый, раздавленный и покорившийся Малгород выл и стенал на берегах неширокой, но довольно бурной речушки.
Избитые мужики, не видя возможности срочно поправить пошатнувшуюся уверенность в себе в трактирах и кабаках, что-то невнятно мычали, покачиваясь из стороны в сторону, словно волнующееся море. А разукрашенные тесьмой бабы тихонько скулили, косясь на свои «украшения» и в ужасе гадая, сколько ж это напоминание о позоре таскать. Народ косился на задорно гогочущих улан, и в толпе, как молния, вспыхивали самые невероятные предложения. Больше всего опасались, что сумасшедший боярин сейчас загонит все население в реку и, посмотрев, как печально уносятся вдаль картузы и шали потопших горожан, сядет писать рапорт об очищении Малгорода от всего ведьмовского населения.
Злорадный, но довольный Адриан, плюхнувшись в походное кресло, извинился перед Илиодором, что второго кресла нет, но Илиодор и командир улан уверили его, что спокойно посидят и на табуретах. Ким Емельянович мялся стоя и чувствовал себя предателем родины, но как лицо официальное не имел права уклониться от лицезрения творимых боярином безобразий. Прокоп с обнаженной саблей, ядрено матерясь, подгонял своих молодцев, тащивших три мешка живности. Упирающихся и визжащих кошек нес отдельно оцарапанный десятник, делая Прокопу страшные глаза, но не решаясь сказать, что, пока они сгребали все это дело деревянными лопатами в мешки, ящерицы в кокошниках сбежали от них, но он сообразил сунуть в мешок одного дохлого мыша, а на помойке ребята еще лихо сбили камнем ворону.
Плюгавый писарчук Стрельцовой сотни, самолично делавший опись заключенных под стражу ведьм, а после сам же и водивший их гуртом к черту, дрожал руками, понимая, что сейчас придется опознавать жаб, поэтому часто откидывал полу кафтана и через соломину втягивал горячительное из четвертушки, спрятанной в специально для таких случаев пришитый потайной карман.
– Ну-с, начнем, – нервно потер он руки, когда помертвелые губы смогли шевелиться. И, взяв испуганно вздрагивающий лист, зачитал населению про то, как безобразно распоясались в стране ведьмы, в связи с чем был издан приказ об их поголовной поимке, суде и возможном истреблении, ежели те окажут злонамеренное сопротивление и будут признаны опасными.
Народ безмолвствовал, внимая. Илиодор держался двумя руками за табурет и уговаривал себя не рассмеяться по-детски искренне. Перед писарчуком поставили три мешка «приговоренных». Он брезгливо заглянул в один, другой, велел доставать, но увидел распятого десятника, которому, ввиду особой склочности характера кошек, приходилось держать их на вытянутых руках, отчего лицо его багровело, хоть кошки и были нетяжелы.
– Вот с них и начнем, – заявил писарчук, тут же сверившись со списком, ткнув пальцем в рыжую, – Ефимия Панько. Двадцати двух лет, не замужем, живет одна, видимых средств к существованию не имеет.
Не дав ему договорить, десятник широко размахнулся и швырнул «Ефимию» в Шалунью. Визжа, та пролетела по широкой дуге и шлепнулась в воду.
– А как вы ее вылавливать собираетесь, – поинтересовался Илиодор, – если она сейчас не потопнет?
Действительно, визжа и тряся головой, «Ефимия» показалась на самой стремнине, уносимая прочь от города быстрой рекой. Сообразив, какую сморозил глупость, десятник бухнулся на колени, вопя:
– Обморочила! – и, решив, что раз он все равно «попал под чары ведьмы», то нечего ему мучиться и с другой трехцветной тварью, запустил ее вслед за товаркой в реку.
– Ульяна Спиридонова, дочь шорника Спиридона, – бесстрастно проводил взглядом кошку писарчук, – бойка, на язык несдержанна.
– Ульянка!!! – взревел шорник и, опрокидывая заслоны стрельцов, бросился в реку.
Илиодор только успел удивленно приподнять брови, как не выдержавший боярских измывательств народ ринулся к пригорку, топоча и опрокидывая служивых. Озверелые мужики вопили в десятки глоток:
– Марфушечка!!!
– Хавронья!!!
– Степанида, тварь гулящая, вернись домой, ноги вырву!!!
Прокоп со своей саблей ринулся было навстречу, но, получив в глаз, скатился под помост. Охранники у мешков дрогнули и попытку утечь замаскировали желанием встать насмерть возле боярского сына. Толпа, снедаемая непреодолимым желанием завладеть мешками, эти самые мешки опрокинула, и те полетели вниз, лениво переплюхиваясь с боку на бок, пока не упали в воду, исторгая из себя зеленую волну невольниц. Мужики взвыли, хватаясь за головы, и только какой-то седой как лунь старикашка в продранном на локтях полушубке, подняв за лапу дохлую ворону, вздохнул:
– Эх, Ганна, Ганна… Как же так?
Вид неподдельного стариковского горя пронял боярина до глубины души, и он поспешил ретироваться.
– А по-моему, все нормально вышло, – успокаивал его Илиодор.
Уланский командир только крякал. Три мешка ведьм ему видеть доводилось впервые в жизни, но на настойчивую игру бровями златоградца он среагировал правильно:
– Ну я так и отпишу, что ведьмачий заговор искоренен на корню.
– Главарши ихние сбежали, – скрипнул зубами боярин. Илиодору очень не нравился лихорадочный блеск его глаз, поэтому он поспешил его опять успокоить:
– В розыск объявите, чай, не впервой.
Но слишком потрясенный увиденным, Адриан покачал головой, начав резать правду-матку вслух:
– Очень бате хотелось на Мартины деньги лапу наложить. У нее, говорят, кладни тыщами в сундуках зарыты.
– Да? – заинтересовался Илиодор, но Прокоп сразу понял, что этакий разговор может вдохновить бояр на штурм Дурнева или и вообще Ведьмина Лога, где они и сгинут вместе с ним, Прокопом, потому он отчаянно затряс головой:
– Брешут все, по всей стране она деньги закапывала, а нам еще каторжан нужно наловить, для отчетности.
– Каких каторжан?! – уставились на него отцы-командиры. Прокоп растерялся, чувствуя неловкость оттого, что так бессовестно пользуется доверчивостью юного Мытного:
– Так ить…. Бунт в городе, ежели зачинщиков на каторгу не отправить, в Северске не поймут.
Уже достаточно далеко отбежавший от берега, чтобы не бояться погони, Адриан оглянулся назад и воочию убедился, что бунт имеет место быть. Приготовленных к утоплению жаб народ отлавливал всеми возможными способами. В ход шли штаны и рубахи. Кто-то гонялся, пытаясь накрыть зеленую картузом, кто-то пытался просто выманить обещаниями о сапожках, сережках и прекращении ходить в кабак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Избитые мужики, не видя возможности срочно поправить пошатнувшуюся уверенность в себе в трактирах и кабаках, что-то невнятно мычали, покачиваясь из стороны в сторону, словно волнующееся море. А разукрашенные тесьмой бабы тихонько скулили, косясь на свои «украшения» и в ужасе гадая, сколько ж это напоминание о позоре таскать. Народ косился на задорно гогочущих улан, и в толпе, как молния, вспыхивали самые невероятные предложения. Больше всего опасались, что сумасшедший боярин сейчас загонит все население в реку и, посмотрев, как печально уносятся вдаль картузы и шали потопших горожан, сядет писать рапорт об очищении Малгорода от всего ведьмовского населения.
Злорадный, но довольный Адриан, плюхнувшись в походное кресло, извинился перед Илиодором, что второго кресла нет, но Илиодор и командир улан уверили его, что спокойно посидят и на табуретах. Ким Емельянович мялся стоя и чувствовал себя предателем родины, но как лицо официальное не имел права уклониться от лицезрения творимых боярином безобразий. Прокоп с обнаженной саблей, ядрено матерясь, подгонял своих молодцев, тащивших три мешка живности. Упирающихся и визжащих кошек нес отдельно оцарапанный десятник, делая Прокопу страшные глаза, но не решаясь сказать, что, пока они сгребали все это дело деревянными лопатами в мешки, ящерицы в кокошниках сбежали от них, но он сообразил сунуть в мешок одного дохлого мыша, а на помойке ребята еще лихо сбили камнем ворону.
Плюгавый писарчук Стрельцовой сотни, самолично делавший опись заключенных под стражу ведьм, а после сам же и водивший их гуртом к черту, дрожал руками, понимая, что сейчас придется опознавать жаб, поэтому часто откидывал полу кафтана и через соломину втягивал горячительное из четвертушки, спрятанной в специально для таких случаев пришитый потайной карман.
– Ну-с, начнем, – нервно потер он руки, когда помертвелые губы смогли шевелиться. И, взяв испуганно вздрагивающий лист, зачитал населению про то, как безобразно распоясались в стране ведьмы, в связи с чем был издан приказ об их поголовной поимке, суде и возможном истреблении, ежели те окажут злонамеренное сопротивление и будут признаны опасными.
Народ безмолвствовал, внимая. Илиодор держался двумя руками за табурет и уговаривал себя не рассмеяться по-детски искренне. Перед писарчуком поставили три мешка «приговоренных». Он брезгливо заглянул в один, другой, велел доставать, но увидел распятого десятника, которому, ввиду особой склочности характера кошек, приходилось держать их на вытянутых руках, отчего лицо его багровело, хоть кошки и были нетяжелы.
– Вот с них и начнем, – заявил писарчук, тут же сверившись со списком, ткнув пальцем в рыжую, – Ефимия Панько. Двадцати двух лет, не замужем, живет одна, видимых средств к существованию не имеет.
Не дав ему договорить, десятник широко размахнулся и швырнул «Ефимию» в Шалунью. Визжа, та пролетела по широкой дуге и шлепнулась в воду.
– А как вы ее вылавливать собираетесь, – поинтересовался Илиодор, – если она сейчас не потопнет?
Действительно, визжа и тряся головой, «Ефимия» показалась на самой стремнине, уносимая прочь от города быстрой рекой. Сообразив, какую сморозил глупость, десятник бухнулся на колени, вопя:
– Обморочила! – и, решив, что раз он все равно «попал под чары ведьмы», то нечего ему мучиться и с другой трехцветной тварью, запустил ее вслед за товаркой в реку.
– Ульяна Спиридонова, дочь шорника Спиридона, – бесстрастно проводил взглядом кошку писарчук, – бойка, на язык несдержанна.
– Ульянка!!! – взревел шорник и, опрокидывая заслоны стрельцов, бросился в реку.
Илиодор только успел удивленно приподнять брови, как не выдержавший боярских измывательств народ ринулся к пригорку, топоча и опрокидывая служивых. Озверелые мужики вопили в десятки глоток:
– Марфушечка!!!
– Хавронья!!!
– Степанида, тварь гулящая, вернись домой, ноги вырву!!!
Прокоп со своей саблей ринулся было навстречу, но, получив в глаз, скатился под помост. Охранники у мешков дрогнули и попытку утечь замаскировали желанием встать насмерть возле боярского сына. Толпа, снедаемая непреодолимым желанием завладеть мешками, эти самые мешки опрокинула, и те полетели вниз, лениво переплюхиваясь с боку на бок, пока не упали в воду, исторгая из себя зеленую волну невольниц. Мужики взвыли, хватаясь за головы, и только какой-то седой как лунь старикашка в продранном на локтях полушубке, подняв за лапу дохлую ворону, вздохнул:
– Эх, Ганна, Ганна… Как же так?
Вид неподдельного стариковского горя пронял боярина до глубины души, и он поспешил ретироваться.
– А по-моему, все нормально вышло, – успокаивал его Илиодор.
Уланский командир только крякал. Три мешка ведьм ему видеть доводилось впервые в жизни, но на настойчивую игру бровями златоградца он среагировал правильно:
– Ну я так и отпишу, что ведьмачий заговор искоренен на корню.
– Главарши ихние сбежали, – скрипнул зубами боярин. Илиодору очень не нравился лихорадочный блеск его глаз, поэтому он поспешил его опять успокоить:
– В розыск объявите, чай, не впервой.
Но слишком потрясенный увиденным, Адриан покачал головой, начав резать правду-матку вслух:
– Очень бате хотелось на Мартины деньги лапу наложить. У нее, говорят, кладни тыщами в сундуках зарыты.
– Да? – заинтересовался Илиодор, но Прокоп сразу понял, что этакий разговор может вдохновить бояр на штурм Дурнева или и вообще Ведьмина Лога, где они и сгинут вместе с ним, Прокопом, потому он отчаянно затряс головой:
– Брешут все, по всей стране она деньги закапывала, а нам еще каторжан нужно наловить, для отчетности.
– Каких каторжан?! – уставились на него отцы-командиры. Прокоп растерялся, чувствуя неловкость оттого, что так бессовестно пользуется доверчивостью юного Мытного:
– Так ить…. Бунт в городе, ежели зачинщиков на каторгу не отправить, в Северске не поймут.
Уже достаточно далеко отбежавший от берега, чтобы не бояться погони, Адриан оглянулся назад и воочию убедился, что бунт имеет место быть. Приготовленных к утоплению жаб народ отлавливал всеми возможными способами. В ход шли штаны и рубахи. Кто-то гонялся, пытаясь накрыть зеленую картузом, кто-то пытался просто выманить обещаниями о сапожках, сережках и прекращении ходить в кабак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126