– Вы чего бузите, братцы? – попридержав коня, присоединился к ним невесть откуда взявшийся рядом седоусый бывалый десятник.
– Да вот спорим, можно от черта пользу поиметь или нет? – Петро попытался расправить куртку, помявшуюся в том месте, где раздосадованный сотник хватал его за грудки.
– Ну вы даете! – восхитился улан, сверкнув по-кошачьи глазами. – Прям философы! – и тут же, понизив голос, доверительно сообщил: – Вот я слышал, начальник ваш набольший душу нечисти продал и через то огромную власть в Северске имеет. Его, – он опасливо стрельнул глазами, – сам Великий Князь побаиваться начал, говорят. Только та нечисть – беглянка из пекла. – Он заговорил так тихо, что пришлось к нему склоняться, бархатный голос обволакивал. – И вот за той-то беглянкой послали черта, которому ежели подсобить… – И он многозначительно повел глазами в сторону удаляющейся четверки.
– Дак он это че, против отца?! – задохнулся от догадки Петро и тут же схлопотал в ухо.
– Вот и думайте, бывает ли польза от чертей и нужна ли она вам, – самодовольно отвалил в сторону улан.
Бабуля сидела, ломая пальчиками булку, и кидала огромные куски птичкам. Птички – ворона и неясыть – угощение игнорировали, брезгливо отшвыривая лапами, при этом ночная хищница, словно не замечая, что на улице день, сурово разглядывала бабушку, а под конец не выдержала и спросила-таки:
– Ты уверена?
– Да! – тявкнула бабушка и запустила в нее куском, который ворона ловко перехватила, глухо щелкнув клювом.
– Хватит уже души друг дружке рвать. Решили – делаем. Да и поздно уж поворачивать, пошел слух…
Все трое посмотрели на Илиодора, который пытался привязать к коновязи хищно скалящегося Беса.
– Не похож он на колдуна, – с неудовольствием сказала бабушка.
– Похож, не похож… – каркнула Августа. – А только к вечеру Фроська точно будет знать, что внучки твои наняли убивца, я так и сказала – зверюга, ведьм напополам рвет! Возьмет за одну ногу, за другую дернет – и все! Последний архимаг Конклава.
Конь попытался куснуть златоградца, и тот, поняв, что добром с ним не управится, сунул ему в морду кулаком, тут же получил сдачу, и они сцепились.
– Лют, – согласилась бабушка, глядя, как златоградца вытаскивают из поилки, и, хлопнув себя по коленям, решилась: – пойдет.
Ефросинья Подаренкова сидела в кабачке с игривым названием «Чарочка» и так злобно таращилась в окно, что было непонятно, как ее ненавидящий взгляд выдерживают прозрачные стекла. В отличие от постоялых дворов «Чарочка» не зазывала клиентов плюнуть на все и остановиться на ночь, а предлагала лишь свернуть и промочить горло. Даже двор у нее не был огорожен. А чтобы гость не волновался за оставленный на улице воз, все столики стояли около окон, так что приезжий купец или местный завсегдатай отлично видел, не воруют ли у него товар и не бежит ли благоверная с тяжелой скалкой в руке. А еще «Чарочка» стояла как раз напротив «Веселой ночки» – постоялого двора, куда свернули Мытный с колдуном.
На колдуна сейчас Фроська и смотрела.
– Не, какой-то он… – Медведь покрутил пальцем, подбирая словечко пообидней, но, пока шарил глазами по столу, забылся, схватил сушку и, с хрустом ее разжевав, с шумом втянул в себя полчашки медового чая. Волк сидел справа от него, понуро созерцая горку жареных карасей. От глаза вниз по щеке у него пролегла свежая рваная полоса – это Фроська пыталась выцарапать ему глаза за то, что не сумел свернуть шею одной из Лапотковых, когда была возможность. При всей своей звериной натуре Волк откровенно боялся своей хозяйки. Хрупкая на вид, словно фарфоровая, Фроська имела над ним странную власть, и он каждый раз цепенел, глядя в ее равнодушные синие глазки. Что-то было в ней такое, что заставляло матерого, битого жизнью волка поджимать хвост и, скуля, припадать к земле, даже если он был в человеческом обличье. Только Хорек улыбался во все свои мелкие острые зубы, жадно припав к окну.
– О! – подпрыгнул он, тыча по-звериному черным ногтем в стекло.
От Малгорода по дороге летела на невысокой резвой лошадке девица в штанах. Две косы, как летучие змеи, полоскались по воздуху. Она лихо остановила свою кобылку возле самого колдуна, и тот удивленно раскинул руки, словно знал наездницу.
– Да это ж Лапоткова! – ткнул сушкой в окно Медведь, и серебряная ложечка в кулаке Фроськи приняла вид подковы. Увидев, что натворила, ведьма опомнилась и сунула ложку Медведю – разгибать попорченный столовый прибор, а сама начала нервно тыкать ножичком в стол.
– Что от шептуна-то слышно? – бросила она взгляд на Волка.
– То и слышно, – буркнул он, – что продал Мытный папаню с потрохами, а ведьмы, вишь, ему черта да колдуна дали. Сейчас начнется веселье. Не устоять нам против Разбойного приказа, Фрося. – И он задумчиво потер шею.
Воспоминания о том, как люди Мытного-старшего при помощи удавки уговаривали его поработать на девицу Ефросинью, были до болотного сражения самым неприятным из пережитого. И Волк до сих пор гадал – правильно ли он поступил, согласившись? Фроська после его слов сделала губки куриной гузкой и, чеканя каждое слово, зло заявила:
– Разбойный приказ – это Яким Мытный, а не этот тупоголовый щенок. И глава приказа – за нас, и разбойники местные – за нас! А это, – она мотнула головой в сторону «Веселой ночки», – это тьфу! Просто прийти и добить, чтобы под ногами не мешались.
– Младшего трогать нельзя, – напомнил Медведь на всякий случай.
И Фроська опять подумала: почему он медведь, а не кабан? Такому в свинью оборачиваться хорошо. Лицо у Медведя было круглое, мясистое, вечно красное, загривок зарос салом, короткие волосы были мокры и стояли дыбом. Только маленькие карие глазки были похожи на медвежьи, хотя и в них было что-то поросячье.
– Мытного можно и не трогать, – согласилась Фроська, – но хорошо было бы прямо сегодня подпереть на постоялом дворе все двери и подпалить его с четырех сторон.
– Не-э, нереально, – замотал головой Медведь, а Хорек поддержал его радостной улыбкой, – лучше пусть он, – Медведь ткнул пальцем в Хорька, – туда проберется и всем глотки перегрызет.
Хорек возражать не стал, и вся компания снова уставилась в окно, поскольку вечера еще надо было дождаться. Солнце стояло высоко, и попутчики взбрыкнувшего Мытного вполне могли сорваться с места. Кроме того, к величайшей своей досаде, Ефросинья никак не могла определить местонахождение последней Лапотковой – Маришки. Она и Ланку-то не могла найти, пока не увидела своими глазами тут. Да и вообще, ни одно ведьмовство в отношении ненавистных самозваных гроссмейстерш не срабатывало.
Признаться честно, до битвы на болоте она считала, что и гроссмейстерство-то им досталось лишь потому, что сама бабка их считалась магистершей, а вон как повернулось – не только ведьмовству, но и колдовству их кто-то обучить успел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126