Притом нельзя забывать, что со времен визита мистера Пикеринга она отказалась от ваших привычных утренних прогулок вдвоем. А я вам скажу, мисс Джекс, что отсутствие должного моциона подорвет ваши силы еще скорее, чем недостаток калорий. Общеизвестный факт. Если не упражнять сердце, легкие и магистральные сосуды посредством физических нагрузок, они сделаются дряблыми и вялыми и не будут функционировать как должно, так что спустя какое-то время вы – раз! – и преставитесь!
Завершая торжественную речь, доктор для вящего эффекта щелкнул пальцами. Мисс Мона зажмурилась и закрыла лицо руками. Сюзанна застонала и разразилась бурными рыданиями, в промежутках между которыми время от времени удавалось разобрать слово «цыпленочек».
Доктор Дэмп, осознав, что вновь допустил типично врачебную бестактность, неловко умолк. Сей достойный эскулап не привык деликатничать и чиниться; медикам это как-то несвойственно. Совершая обходы, он всякий день сталкивался со всевозможными разновидностями человеческих слабостей и недугов, имел дело с жестоким страданием, мором и смертью. В результате он зачастую казался бесчувственным – не столько намеренно, сколько по необходимости – в вопросах, на которые профаны порой реагировали весьма болезненно. Доктор в словах не церемонился, будь то существительные или прилагательные, и, как правило, выкладывал все начистоту, без обиняков, не щадя чувств собеседников. Здесь, однако, ситуация была совсем иной. Он наблюдал, как миниатюрная мисс Джекс вытирает заплаканные глаза платочком, всхлипывает и трепещет, тем не менее изо всех сил пытаясь сдержаться перед лицом серьезного бедствия. И при виде того, сколь девушка уязвима и беспомощна, в сердце доктора пробудилось что-то похожее на сострадание.
– Пожалуйста, примите мои глубочайшие извинения, мисс Джекс. – Я уверен: все будет хорошо, – проговорил он, хотя надеяться на лучшее не было ни малейших оснований.
Мисс Мона подняла к нему умоляющий взгляд.
– Ох, доктор Дэмп… я не могу потерять сестру, просто не могу!
В тиши отведенной ему комнаты – порешили, что врач останется на ночь, чтобы быть рядом с пациенткой, – доктор Дэмп докурил трубку и сосредоточенно уставился на огонь. Вечер выдался жутко холодный, из тех, что так хороши для философских размышлений, а уж в материале, способном занять его высокий интеллект, у доктора недостатка не было. В течение последующего часа он со всех сторон обдумал события, приключившиеся за последние несколько бурных недель. Спустя какое-то время он прилег поверх одеяла, не снимая рубашки и жилета и будучи уверен, что глаз сомкнуть не сможет. Однако ж одеяло оказалось таким комфортным, а под ним вдобавок ощущался не менее комфортный матрас, что, как оно зачастую и бывает, доктор мгновенно погрузился в сон.
Его дремотные мысли какое-то время лениво блуждали непонятно где, а потом вдруг сфокусировались с удивительной четкостью. Взору доктора предстала яркая картина. В картине этой был догкарт, а в догкарте сидел он сам – на заднем сиденье, лицом назад, поставив ноги на откидной борт. Это не был догкарт профессора Гриншилдза, тот, что благополучно доставил его домой; не был это и его собственный надежный экипаж. Этот догкарт принадлежал непонятно кому; более того, катился по узкой, ухабистой проселочной дороге, совершенно доктору незнакомой. Доктор заметил, что догкарт – превосходной конструкции, на трех рессорах, с отделением для собак; оглобли, правда, были из древесины оксандра, а вовсе не гикори. Кучер весьма ловко управлялся с лошадьми посредством вожжей и кнута. От пронизывающей стужи – а во сне царил жуткий холод – возницу защищали несколько теплых пальто, надетых одно поверх другого, и шляпа с конусообразной тульей, полностью закрывавшая голову.
Доктор, снедаемый нетерпением и понятия не имеющий, где находится, развернулся на сиденье и окликнул человека с вожжами:
– Кучер! Где мы? Куда вы меня везете?
В ответ – ничего.
– Эй, кучер! Меня зовут Дэмп. Доктор Даниэль Дэмп. Я врач по профессии. Не будете ли вы так добры сообщить мне, куда мы едем?
И опять – никакого отклика.
– Послушайте, – проговорил доктор, вознамерившись похлопать возницу по плечу. Он потянулся вперед – но рука прошла сквозь тело кучера, точно сквозь воздух. Доктор в смятении отпрянул. Кучер обернулся, снял свою огромную шляпу и одарил доктора хитрой ухмылкой и косым взглядом. Только теперь доктор заметил, что на плечах у возницы – голова ребенка, рыжеволосого мальчика с зеленым лицом. А в следующий миг, даже не спросив разрешения, голова растаяла, растеклась липкой лужей и закапала на спинку сиденья.
Ничуть не удрученный потерей лица, обезглавленный кучер хлестнул четвероногих кнутом, и догкарт стремительно покатил вперед. Все быстрее и быстрее мчался он, подскакивая на ухабах и рытвинах, на такой скорости, что грозила побить все рекорды догкартов, в истории зарегистрированные. Доктору, опасающемуся, что экипаж вот-вот перевернется, ничего не оставалось делать, кроме как ухватить поручень и с жаром помолиться о том, чтобы выйти из переделки живым и невредимым.
Раздался глухой стук, и еще раз, и еще, на взгляд доктора, явно свидетельствующий о какой-то поломке. Бум-бум-бум! Пожалуй, это ось, или колесо, или оксандровые оглобли. Того и гляди окончательно сломается; просто-таки никаких сомнений в том не оставалось. И что б мастеру не использовать гикори? Бум-бум-бум!
Доктор вздрогнул – и резко проснулся. В дверь стучали. Это подоспел верный Эпсом, обладатель тяжелых сонных век и буйно разросшихся бровей. Доктор окликнул слугу, справляясь о здоровье пациентки; Эпсом ответствовал, что мисс Нина вроде бы приходит в себя. Доктор протер слипающиеся глаза и осознал, что уже утро. Он соскользнул с кровати, дабы совершить омовение, и заверил слугу, что сей же миг будет у постели больной.
Эпсом не ошибся. После весьма и весьма тяжелой ночи пациентка явно пошла на поправку. Склонившись над кроватью, врач произвел быстрый осмотр и пришел к выводу, что девушке лучше – на данный момент. В ходе своей многолетней практики доктор Дэмп повидал достаточно ложных выздоровлений, чтобы позволить себе прогноз более оптимистичный.
В ту ночь мисс Мона тоже спала урывками. Измученная, встревоженная, слегка раздраженная – всего поровну, – она встала у изголовья постели и спросила:
– Что такое, Нина? Что с тобой приключилось? Что было в том письме?
При звуке чирикающего голоса пациентка словно бы оживилась. Ресницы Нины дрогнули, глаза открылись; некоторое время ее взгляд блуждал по комнате и, наконец, остановился на Моне. Больная улыбнулась – что все, включая доктора, сочли воистину добрым знаком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
Завершая торжественную речь, доктор для вящего эффекта щелкнул пальцами. Мисс Мона зажмурилась и закрыла лицо руками. Сюзанна застонала и разразилась бурными рыданиями, в промежутках между которыми время от времени удавалось разобрать слово «цыпленочек».
Доктор Дэмп, осознав, что вновь допустил типично врачебную бестактность, неловко умолк. Сей достойный эскулап не привык деликатничать и чиниться; медикам это как-то несвойственно. Совершая обходы, он всякий день сталкивался со всевозможными разновидностями человеческих слабостей и недугов, имел дело с жестоким страданием, мором и смертью. В результате он зачастую казался бесчувственным – не столько намеренно, сколько по необходимости – в вопросах, на которые профаны порой реагировали весьма болезненно. Доктор в словах не церемонился, будь то существительные или прилагательные, и, как правило, выкладывал все начистоту, без обиняков, не щадя чувств собеседников. Здесь, однако, ситуация была совсем иной. Он наблюдал, как миниатюрная мисс Джекс вытирает заплаканные глаза платочком, всхлипывает и трепещет, тем не менее изо всех сил пытаясь сдержаться перед лицом серьезного бедствия. И при виде того, сколь девушка уязвима и беспомощна, в сердце доктора пробудилось что-то похожее на сострадание.
– Пожалуйста, примите мои глубочайшие извинения, мисс Джекс. – Я уверен: все будет хорошо, – проговорил он, хотя надеяться на лучшее не было ни малейших оснований.
Мисс Мона подняла к нему умоляющий взгляд.
– Ох, доктор Дэмп… я не могу потерять сестру, просто не могу!
В тиши отведенной ему комнаты – порешили, что врач останется на ночь, чтобы быть рядом с пациенткой, – доктор Дэмп докурил трубку и сосредоточенно уставился на огонь. Вечер выдался жутко холодный, из тех, что так хороши для философских размышлений, а уж в материале, способном занять его высокий интеллект, у доктора недостатка не было. В течение последующего часа он со всех сторон обдумал события, приключившиеся за последние несколько бурных недель. Спустя какое-то время он прилег поверх одеяла, не снимая рубашки и жилета и будучи уверен, что глаз сомкнуть не сможет. Однако ж одеяло оказалось таким комфортным, а под ним вдобавок ощущался не менее комфортный матрас, что, как оно зачастую и бывает, доктор мгновенно погрузился в сон.
Его дремотные мысли какое-то время лениво блуждали непонятно где, а потом вдруг сфокусировались с удивительной четкостью. Взору доктора предстала яркая картина. В картине этой был догкарт, а в догкарте сидел он сам – на заднем сиденье, лицом назад, поставив ноги на откидной борт. Это не был догкарт профессора Гриншилдза, тот, что благополучно доставил его домой; не был это и его собственный надежный экипаж. Этот догкарт принадлежал непонятно кому; более того, катился по узкой, ухабистой проселочной дороге, совершенно доктору незнакомой. Доктор заметил, что догкарт – превосходной конструкции, на трех рессорах, с отделением для собак; оглобли, правда, были из древесины оксандра, а вовсе не гикори. Кучер весьма ловко управлялся с лошадьми посредством вожжей и кнута. От пронизывающей стужи – а во сне царил жуткий холод – возницу защищали несколько теплых пальто, надетых одно поверх другого, и шляпа с конусообразной тульей, полностью закрывавшая голову.
Доктор, снедаемый нетерпением и понятия не имеющий, где находится, развернулся на сиденье и окликнул человека с вожжами:
– Кучер! Где мы? Куда вы меня везете?
В ответ – ничего.
– Эй, кучер! Меня зовут Дэмп. Доктор Даниэль Дэмп. Я врач по профессии. Не будете ли вы так добры сообщить мне, куда мы едем?
И опять – никакого отклика.
– Послушайте, – проговорил доктор, вознамерившись похлопать возницу по плечу. Он потянулся вперед – но рука прошла сквозь тело кучера, точно сквозь воздух. Доктор в смятении отпрянул. Кучер обернулся, снял свою огромную шляпу и одарил доктора хитрой ухмылкой и косым взглядом. Только теперь доктор заметил, что на плечах у возницы – голова ребенка, рыжеволосого мальчика с зеленым лицом. А в следующий миг, даже не спросив разрешения, голова растаяла, растеклась липкой лужей и закапала на спинку сиденья.
Ничуть не удрученный потерей лица, обезглавленный кучер хлестнул четвероногих кнутом, и догкарт стремительно покатил вперед. Все быстрее и быстрее мчался он, подскакивая на ухабах и рытвинах, на такой скорости, что грозила побить все рекорды догкартов, в истории зарегистрированные. Доктору, опасающемуся, что экипаж вот-вот перевернется, ничего не оставалось делать, кроме как ухватить поручень и с жаром помолиться о том, чтобы выйти из переделки живым и невредимым.
Раздался глухой стук, и еще раз, и еще, на взгляд доктора, явно свидетельствующий о какой-то поломке. Бум-бум-бум! Пожалуй, это ось, или колесо, или оксандровые оглобли. Того и гляди окончательно сломается; просто-таки никаких сомнений в том не оставалось. И что б мастеру не использовать гикори? Бум-бум-бум!
Доктор вздрогнул – и резко проснулся. В дверь стучали. Это подоспел верный Эпсом, обладатель тяжелых сонных век и буйно разросшихся бровей. Доктор окликнул слугу, справляясь о здоровье пациентки; Эпсом ответствовал, что мисс Нина вроде бы приходит в себя. Доктор протер слипающиеся глаза и осознал, что уже утро. Он соскользнул с кровати, дабы совершить омовение, и заверил слугу, что сей же миг будет у постели больной.
Эпсом не ошибся. После весьма и весьма тяжелой ночи пациентка явно пошла на поправку. Склонившись над кроватью, врач произвел быстрый осмотр и пришел к выводу, что девушке лучше – на данный момент. В ходе своей многолетней практики доктор Дэмп повидал достаточно ложных выздоровлений, чтобы позволить себе прогноз более оптимистичный.
В ту ночь мисс Мона тоже спала урывками. Измученная, встревоженная, слегка раздраженная – всего поровну, – она встала у изголовья постели и спросила:
– Что такое, Нина? Что с тобой приключилось? Что было в том письме?
При звуке чирикающего голоса пациентка словно бы оживилась. Ресницы Нины дрогнули, глаза открылись; некоторое время ее взгляд блуждал по комнате и, наконец, остановился на Моне. Больная улыбнулась – что все, включая доктора, сочли воистину добрым знаком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168