Мистер Хокем отнюдь не возражал против азартных игр, если только не предаваться им слишком часто; кроме того, ставки были маленькие, а сама игра служила разве что подспорьем для разговора и создания душевной атмосферы в четырех стенах, пока снаружи бушует буря. Так что мистер Хокем и Бластер взяли карты и вскоре уже увлеченно испытывали судьбу, по большей части успешно, пытаясь набрать двадцать одно очко. Что до беседы, то и она текла вполне отрадно.
Чарли-Овцеголов ровным счетом ничего не смыслил в картах, а даже знай он о них хоть что-нибудь, все равно никогда бы не освоил принципов и правил азартной игры. Кроме того, ему недоставало умения сосредотачиваться; так что подобные развлечения были не для него. Вместо того он предался любимой забаве – на мистере Хокеме он этот трюк уже не раз опробовал: принялся похваляться перед ничего не подозревающими соседями по столу массивными серебряными часами, похищенными из кабинета мистера Гарри Банистера в «Итон-Вейферз». По своему обыкновению, он сперва с хитрющим видом вытаскивал часы из-под лохмотьев и раскачивал их на ленточке перед потрясенным зрителем, а затем проворно прятал обратно в карман, зажмуривался, запрокидывал голову и разражался безумным смехом.
– И это, по-вашему, ценность? – фыркнул раздражительный субъект, вот уже некоторое время наблюдавший за ужимками мистера Эрхарта. Раздражительный субъект был тощим и жилистым, с темными, блестящими глазами, морщинистым лицом и жидкими остатками бесцветных волос. Одетый в выгоревшую вельветовую куртку (одной пуговицы на ней недоставало), жилет в крупную полоску, синий шейный платок и бумазейные брюки, он более всего смахивал на слугу, получившего выходной. Несмотря на то что время едва перевалило за полдень, раздраженный субъект уже сполна воздал должное горячему грогу. Впрочем, для тех, кто оказался заперт на постоялом дворе и целиком и полностью зависел от капризов погоды, такое состояние было, возможно, не худшим из вариантов.
Овцеголов запрокинул голову и расхохотался.
– Ценность. У Чарли – ценность. Часики-луковки, луковки-часики. Минутка-другая. Есть у Чарли минутка-другая!
– Тоже мне, ценность! – презрительно парировал раздражительный субъект. – Да она и плевка не стоит в сравнении с моим сокровищем. Нет, сэр, и не надейтесь!
– У вас – ценность? – переспросил Чарли, придвигаясь ближе и по обыкновению своему странно тряся и размахивая руками. – Что за ценность? Она звенит, как минутка-другая?
– Иногда она и впрямь звенит, да только это секрет. Вы меня слышите? Старика секрет, не мой, – отвечал раздражительный тип, помолчав немного. Его блестящие глазки опасливо постреливали туда-сюда, словно владелец их боялся, что «старик» рядом и подслушивает. – Дело вот как обстоит. Эта штука не моя, но я могу до нее в любой момент добраться – вот только он не догадывается! То-то он взбеленился бы, кабы прознал, скажу я вам, а я бы дорого заплатил за такое! Да только жуткий сквалыга сейчас как раз отлучился.
– Что ж это? – переспросил Овцеголов заинтересованно: словарь собеседника его слегка озадачил. – Что за ценность такая у старика? За что вам надо платить? Кто такая «сквалыга»?
Слуга умолк и внимательнее пригляделся к оборванному, суетливому собеседнику.
– Вы вроде человек надежный, трезвого ума, – заключил он, подтверждая тем самым, насколько пьян. – А звать-то вас как?
– Чарли – имечко.
– Да, но зовут вас как?
– Чарли – имечко, – повторил Чарли, хмурясь. Слуга отставил кружку и заглянул собеседнику прямо в ореховые глазки.
– Ну же? Ну? Ваше имя. Имя мне назовите, слышите?
– Его зовут Эрхарт. Чарли Эрхарт, – сообщила дочь трактирщика от стойки, услышав ненароком последние фразы этой содержательной беседы. – Но обычно его кличут Овцеголовом.
– А что, подходит, – кивнул слуга.
– Па говорит, его много лет назад вышвырнули из работного дома, уж больно он в плохом состоянии. У него крыша поехала, и не черепица-другая, а вся кровля, если вы понимаете, о чем я, – объяснила девушка, постукивая пальцем по виску. Говорила она вполне открыто, как если бы Овцеголов был каким-нибудь неодушевленным предметом, вроде двери или столба, и не мог понять ее слов. Впрочем, слуга в нынешнем своем состоянии тоже не воспринял их смысла: его настолько поглощали собственные проблемы, а сам он поглотил столько горячего грога, что суть объяснений трактирщицы от него ускользнула.
– В том кошмарном темном старом монастыре-тюряге, где я вынужден вкалывать, час за часом, день за днем, не только черепица-другая разболталась, но и кирпичи обваливаются, – сообщил он. – И зачем я только тружусь, спрашивается? Вы посмотрите на мои руки! Хуже, чем у судомойки! – Раздражительный тип предъявил помянутые конечности на всеобщее обозрение. Овцеголов сжал одну из ладоней в своей и хорошенько потряс: видимо, поздоровался.
– Фаллоу, – проговорил слуга, отвечая на рукопожатие.
– Феллоу, – повторил Овцеголов. – Феллоу.
– Не Феллоу, а Фаллоу, – четко повторил слуга. – Джеймс Фаллоу, лакей жуткого старого сквалыги, солтхедского скряги, иначе известного, как мистер Иосия Таск. – Он издевательски отсалютовал чашей и одним глотком опорожнил ее до дна.
– Мистер Таск? Вот дурной человек! Мистер Хэтч и Бластер рассказали Чарли все как есть. Дурной, очень дурной человек.
– Вам-то откуда знать? – возразил Фаллоу, обреченно качая головой. – Нет-нет. Нельзя допускать, чтобы человек так мучился, даже в этом жестоком мире. Старик – ходячий ужас, вот он кто. Ничем ему не угодишь. Не случалось еще такого, чтоб все было в безупречном порядке и чтоб не нашлось, к чему придраться. Вечно он недоволен, старайся – не старайся. Ничем тут не поможешь, а кто и виноват, как не он! Ужас изо дня в день, ужас из ночи в ночь. В мои годы это уж слишком. Да только деться-то некуда, разве что в такой день, как сегодня, когда старикан возьмет да и отлучится из дому. Вы только гляньте на погоду-то! Жуть. Увидел я нынче утром, что он со двора собрался, и сразу понял: надо бы и мне из дома-тюрьмы сбежать, хотя бы на время. Там и дышать-то страх как трудно. Вот я двери и запер, и – бегом через леса и заснеженные поля в «Три шляпы», прочь от уныния и распада. Потому что там – царство уныния и распада, вот оно как.
Лакей вздохнул и с философским видом подпер голову рукой.
– А ценность-то где ж? – переспросил Овцеголов, настойчиво продолжая тему, слугой оставленную. – Вы покажете Чарли ценность, нет? Она минутку-другую натикает?
Лакей прикинул что-то в уме, а затем принялся вычерчивать на столе абстрактные круги донышком кружки. Дерзнуть? Или не дерзнуть? В конце концов страхолюдный старый сквалыга уехал в метель много часов назад – по делам, конечно же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
Чарли-Овцеголов ровным счетом ничего не смыслил в картах, а даже знай он о них хоть что-нибудь, все равно никогда бы не освоил принципов и правил азартной игры. Кроме того, ему недоставало умения сосредотачиваться; так что подобные развлечения были не для него. Вместо того он предался любимой забаве – на мистере Хокеме он этот трюк уже не раз опробовал: принялся похваляться перед ничего не подозревающими соседями по столу массивными серебряными часами, похищенными из кабинета мистера Гарри Банистера в «Итон-Вейферз». По своему обыкновению, он сперва с хитрющим видом вытаскивал часы из-под лохмотьев и раскачивал их на ленточке перед потрясенным зрителем, а затем проворно прятал обратно в карман, зажмуривался, запрокидывал голову и разражался безумным смехом.
– И это, по-вашему, ценность? – фыркнул раздражительный субъект, вот уже некоторое время наблюдавший за ужимками мистера Эрхарта. Раздражительный субъект был тощим и жилистым, с темными, блестящими глазами, морщинистым лицом и жидкими остатками бесцветных волос. Одетый в выгоревшую вельветовую куртку (одной пуговицы на ней недоставало), жилет в крупную полоску, синий шейный платок и бумазейные брюки, он более всего смахивал на слугу, получившего выходной. Несмотря на то что время едва перевалило за полдень, раздраженный субъект уже сполна воздал должное горячему грогу. Впрочем, для тех, кто оказался заперт на постоялом дворе и целиком и полностью зависел от капризов погоды, такое состояние было, возможно, не худшим из вариантов.
Овцеголов запрокинул голову и расхохотался.
– Ценность. У Чарли – ценность. Часики-луковки, луковки-часики. Минутка-другая. Есть у Чарли минутка-другая!
– Тоже мне, ценность! – презрительно парировал раздражительный субъект. – Да она и плевка не стоит в сравнении с моим сокровищем. Нет, сэр, и не надейтесь!
– У вас – ценность? – переспросил Чарли, придвигаясь ближе и по обыкновению своему странно тряся и размахивая руками. – Что за ценность? Она звенит, как минутка-другая?
– Иногда она и впрямь звенит, да только это секрет. Вы меня слышите? Старика секрет, не мой, – отвечал раздражительный тип, помолчав немного. Его блестящие глазки опасливо постреливали туда-сюда, словно владелец их боялся, что «старик» рядом и подслушивает. – Дело вот как обстоит. Эта штука не моя, но я могу до нее в любой момент добраться – вот только он не догадывается! То-то он взбеленился бы, кабы прознал, скажу я вам, а я бы дорого заплатил за такое! Да только жуткий сквалыга сейчас как раз отлучился.
– Что ж это? – переспросил Овцеголов заинтересованно: словарь собеседника его слегка озадачил. – Что за ценность такая у старика? За что вам надо платить? Кто такая «сквалыга»?
Слуга умолк и внимательнее пригляделся к оборванному, суетливому собеседнику.
– Вы вроде человек надежный, трезвого ума, – заключил он, подтверждая тем самым, насколько пьян. – А звать-то вас как?
– Чарли – имечко.
– Да, но зовут вас как?
– Чарли – имечко, – повторил Чарли, хмурясь. Слуга отставил кружку и заглянул собеседнику прямо в ореховые глазки.
– Ну же? Ну? Ваше имя. Имя мне назовите, слышите?
– Его зовут Эрхарт. Чарли Эрхарт, – сообщила дочь трактирщика от стойки, услышав ненароком последние фразы этой содержательной беседы. – Но обычно его кличут Овцеголовом.
– А что, подходит, – кивнул слуга.
– Па говорит, его много лет назад вышвырнули из работного дома, уж больно он в плохом состоянии. У него крыша поехала, и не черепица-другая, а вся кровля, если вы понимаете, о чем я, – объяснила девушка, постукивая пальцем по виску. Говорила она вполне открыто, как если бы Овцеголов был каким-нибудь неодушевленным предметом, вроде двери или столба, и не мог понять ее слов. Впрочем, слуга в нынешнем своем состоянии тоже не воспринял их смысла: его настолько поглощали собственные проблемы, а сам он поглотил столько горячего грога, что суть объяснений трактирщицы от него ускользнула.
– В том кошмарном темном старом монастыре-тюряге, где я вынужден вкалывать, час за часом, день за днем, не только черепица-другая разболталась, но и кирпичи обваливаются, – сообщил он. – И зачем я только тружусь, спрашивается? Вы посмотрите на мои руки! Хуже, чем у судомойки! – Раздражительный тип предъявил помянутые конечности на всеобщее обозрение. Овцеголов сжал одну из ладоней в своей и хорошенько потряс: видимо, поздоровался.
– Фаллоу, – проговорил слуга, отвечая на рукопожатие.
– Феллоу, – повторил Овцеголов. – Феллоу.
– Не Феллоу, а Фаллоу, – четко повторил слуга. – Джеймс Фаллоу, лакей жуткого старого сквалыги, солтхедского скряги, иначе известного, как мистер Иосия Таск. – Он издевательски отсалютовал чашей и одним глотком опорожнил ее до дна.
– Мистер Таск? Вот дурной человек! Мистер Хэтч и Бластер рассказали Чарли все как есть. Дурной, очень дурной человек.
– Вам-то откуда знать? – возразил Фаллоу, обреченно качая головой. – Нет-нет. Нельзя допускать, чтобы человек так мучился, даже в этом жестоком мире. Старик – ходячий ужас, вот он кто. Ничем ему не угодишь. Не случалось еще такого, чтоб все было в безупречном порядке и чтоб не нашлось, к чему придраться. Вечно он недоволен, старайся – не старайся. Ничем тут не поможешь, а кто и виноват, как не он! Ужас изо дня в день, ужас из ночи в ночь. В мои годы это уж слишком. Да только деться-то некуда, разве что в такой день, как сегодня, когда старикан возьмет да и отлучится из дому. Вы только гляньте на погоду-то! Жуть. Увидел я нынче утром, что он со двора собрался, и сразу понял: надо бы и мне из дома-тюрьмы сбежать, хотя бы на время. Там и дышать-то страх как трудно. Вот я двери и запер, и – бегом через леса и заснеженные поля в «Три шляпы», прочь от уныния и распада. Потому что там – царство уныния и распада, вот оно как.
Лакей вздохнул и с философским видом подпер голову рукой.
– А ценность-то где ж? – переспросил Овцеголов, настойчиво продолжая тему, слугой оставленную. – Вы покажете Чарли ценность, нет? Она минутку-другую натикает?
Лакей прикинул что-то в уме, а затем принялся вычерчивать на столе абстрактные круги донышком кружки. Дерзнуть? Или не дерзнуть? В конце концов страхолюдный старый сквалыга уехал в метель много часов назад – по делам, конечно же.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168