– А ты знаешь, как выделывать антраша, приятель? Юный лжец вроде тебя должен уметь выделывать антраша. Я сам этим увлекался, когда плавал. Ну, антраша, понимаешь? Вот так!
Незнакомец принимается исполнять жуткую пародию на хорнпайп, матросский танец, бесцельно размахивая неуклюжими членами. Нелепость этого представления только подчеркивают размер кистей и ступней незнакомца, которые раскачиваются как-то слишком одеревенело.
– Ну же, приятель, – продолжает субъект, завершая это издевательское подражание танцу. – У тебя есть какое-нибудь имя, кроме «Лжец»? Или тебя зовут «мистер Лжец»? И больше никак? Нет, не верю. Ради Бога, приятель, сделай что-нибудь примечательное со своей жизнью, пока ты в состоянии! Послушай меня, послушай, я знаю, о чем говорю. Почему…
Тут незнакомец смолкает, поворачивается на пятках вокруг своей оси и подскакивает к торговцу кошачьим кормом, выставив вперед длинную костистую руку и направив вытянутый указательный палец прямо в нос мистеру Райму.
– Разве не Джон тебя зовут?
Услышав свое имя, мистер Райм чувствует неприятную сухость в глотке.
Под усами уголки рта приподнимаются в мерзкой ухмылке.
– А, я так и думал! Твое имя – Джон. Джон, Джон, Джон. Джонни. Хэй, Джонни, малыш! Джонни, Джонни, Джонни. А Джонни какой именно, мне интересно?
На сей раз продавец кошачьего корма, собравшись с силами, выдает ответ на поставленный вопрос.
– Ш-ш-ш-ш! – Незнакомец делает паузу, указующим перстом лениво чертя в воздухе круги вокруг носа своей жертвы. – Что ж, мистер Джон Райм, очко тебе за это. Наконец-то ты заговорил. Хоть какой-то проблеск самоуважения. Да, ты, без сомнения, Джонни Райм. С таким именем особо не соврешь! Тут уж чистая правда – и только. Лишь факт как таковой. А в конце-то концов факты, – холодно произносит незнакомец, – это ФАКТЫ.
Неожиданный перепад тона пугает мистера Райма; он смотрит на моряка с ранее неведомым, дурманящим ощущением ужаса.
– Что ж, мис-тер Джон-ни Райм, – продолжает вопрошающий, произнося слова по слогам для пущего эффекта. – Что ж, мистер Джонни, все чудесно и прекрасно, приятель, но настала пора преподнести тебе нечто особенное. Вот так, Джонни. Эгей, Джонни, Джонни. Подержи-ка, приятель…
Весьма обеспокоенный, продавец кошачьего корма соглашается исполнить эту, по всей видимости, безобидную просьбу, и в руках у него оказывается некий продолговатый увесистый предмет, размером и консистенцией напоминающий мускусную дыню.
– Спасибо, Джонни, – произносит дыня, довольно хихикнув. – Вот так очень хорошо. Просто лучше всего.
Мистер Райм переводит глаза с дыни на незнакомца, затем обратно на дыню, затем снова на незнакомца – на пустое место между его плечами, где раньше была голова, а потом опять на голову в своих руках.
– Чего тут удивляться, приятель, – улыбается голова, словно желая сказать: «Да, это самое что ни на есть завидное положение». – Совершенно нечего. Зачем так нервничать? Ну, разве не примечательно? Неужто ты отродясь не держал в руках дыню, а, Джонни?
Глаза головы моряка постреливают сюда-туда, а глаза юного Джона выпучиваются, напоминая надувные шарики. С воплем продавец кошачьего корма отбрасывает кошмарный предмет и, шатаясь, устремляется за поворот дороги настолько быстро, насколько могут нести его ноги.
Полутьма за его спиной взрывается насмешливым хохотом, исполненным свирепого и презрительного высокомерия; хохот захлестывает улицу и эхом отражается от стен зданий, становясь все громче и громче, взлетая все выше и выше, и раскатывается в небе над спящим городом.
Глава II
Побольше вам подобных дней
Мистер Иосия Таск был человек добросовестный. Безусловно, никто – ни мужчина, ни женщина – из тех, кому злая судьба уготовила столкнуться с ним по ходу дел, не стал бы отрицать, что мистер Таск в первую очередь человек добросовестный.
Безусловно, не стал бы отрицать такое многострадальный отец семейства с полным домом голодных ртов. Лишившись дохода, на который существовали вышеуказанные рты, он, принося себя в жертву, попадает в черное рабство к мистеру Таску – и сей добросовестный джентльмен весьма добросовестно берет его на работу, заставляет трудиться, растирает в порошок, потом снова заставляет трудиться, затем снова растирает в порошок и снимает с него стружку, пока от человеческого достоинства остается лишь ворох стружки, которую уносит первым же порывом ветерка.
Безусловно, не стала бы отрицать такое горюющая юная вдова – муж столь внезапно покинул ее теплые объятия, что не успел заплатить кредиторам. Обездоленная и скорбная, она вместе с пожитками оказывается под охраной «Таск и К», каковая добросовестная компания, в свою очередь, добросовестно препровождает ее с младенцем в приходской работный дом, обрекая на тяжкий, каторжный труд изо дня в день.
Безусловно, не стал бы отрицать такое горячий молодой матрос, только что уволенный с судна, который, положась на будущее, подписал ворох долговых обязательств и, будучи добросовестно посажен на мель военным кораблем «Иосия», обнаруживает, что его некогда светлое яркое завтра будет весьма мрачным и одиноким – теперь, когда наступает срок платить по векселям.
Безусловно, не стал бы отрицать такое дряхлый пенсионер, расточивший последние остатки сбережений на попытки опротестовать счет, который опротестовать невозможно; он заручился поддержкой мистера Иосии Таска в деле добросовестной защиты от того счета и теперь получает последующие «счета» в затворнической атмосфере тюрьмы для неплатежеспособных должников.
И уж конечно, никто из этих несчастных не станет спорить, что во всех своих благотворительных сделках с отбросами общества мистер Иосия Таск показал себя как человек в высшей степени умелый и добросовестный.
И как человек хитрый и коварный. Как человек хваткий и жадный. Да полноте, известен ли во всей истории добросовестных людей другой такой хитрый, коварный, расчетливый, ухватистый кровосос, такой ловкий, жадный старый скряга-изверг, как этот Иосия?
Больше всего мистер Таск во время ежедневных прогулок по Хай-стрит любил наслаждаться той сложной смесью изумления, опаски, ненависти и страха, с которой взирали на него простые жители Солтхеда. «Полюбуйся на них, – бывало, говаривал он, любезно обращаясь к своей добросовестной особе, в то время как уголки его рта кривила мрачная усмешка. – Полюбуйся-ка на них: на их слабости, на их почтительность, на их раболепное подобострастие, на их овечье послушание. Посмотри, какие они тихие! Узри полупрозрачный покров их чувств, их стремлений, их тайных страстей, их любви – ха! Смотри, сколь они простодушны и бесхитростны, с какой готовностью подчиняются высшим!»
Мысленным взором я и сейчас вижу, как этот самоуверенный высокомерный индивид самоуверенно и высокомерно шествует по Хай-стрит – великолепная надменная голова вознесена на шее-башне высоко над вытянутым сухопарым костяком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168