во влагалище или в задний проход, но это же полнейший абсурд! Нет, Жюстина, никакого Бога не существует. Только из колодца невежества, тревог и несчастий смертные почерпнули свои неясные и мерзкие представления о божественности! Если внимательно изучить все религии, легко заметить, что мысли о могущественных и иллюзорных богах всегда были связаны с ужасом. Мы и сегодня трясемся от страха, потому что много веков назад так же тряслись наши предки. Если мы проследим источник нынешних страхов и тревожных мыслей, возникающих в нашем мозгу всякий раз, когда мы слышим имя Бога, мы обнаружим его в потопах, природных возмущениях и катастрофах, которые уничтожили часть человеческого рода, а оставшихся несчастных заставили падать ниц. Если Бог народов родился из необъяснимых опасностей, то отдельный человек сотворил из собственного страдания это загадочное существо: выходит, в кузнице ужаса и горя несчастный человек выковал этот нелепый призрак и сделал его своим Богом. Но нуждаемся ли мы в этой первопричине, если внимательное изучение природы доказывает нам, что вечное движение есть первый из ее законов? Если все движется само по себе извечно, главный двигатель, который вы предполагаете, действовал только однажды и один раз: так зачем создавать культ Бога, доказавшего ныне свою бесполезность? Однако я увлекся, Жюстина, поэтому повторю еще раз: перестаньте верить, будто эти арабские селения, о которых нам твердят, разрушила рука вашего бесполезного призрака. Находившиеся на склонах вулкана, они были погребены точно так же, как города, сосуществовавшие с Везувием и Этной, в результате одного из природных явлений, причины которых – чисто физические и никоим образом не связаны с поведением людей, живших в этих опасных городах. Вы говорите: суд человеческий берет пример-с божьего суда, но я вам только что объяснил, что, во-первых, это было не божьим судом, но явлением или случайным порывом природы, и будучи не только философом, но и юристом по образованию, я доложу вам, Жюстина, что закон, который приговаривал когда-то к сожжению людей, уличенных в этой наклонности, списан со старого ордонажа святого Людовика, направленного против ереси болгар, предавшихся подобной страсти. Ересь была подавлена, но в силу какой-то непростительной ошибки продолжали преследовать нравственность этого народа и наказывать его той же карой, которая прежде была направлена против его убеждений; однако сегодня привыкли к этому и довольствуются небольшим наказанием, а когда человек достигнет той степени философского мышления, к которой с каждым днем восходит наш век, отменят и это бессмысленное наказание и поймут, что мы, не являющиеся хозяевами своих вкусов, не виновны в них, какими бы неестественными они ни казались, или виновны в той же мере, в какой можно осуждать за уродство людей, рожденных уродами.
Железное Сердце не переставал воспламеняться, излагая свои максимы. Лежа на земле рядом с Жюстиной в позе, необходимой для получения удовольствия сообразно своим вкусам, он потихоньку приподнимал юбки нашей героини, которая, наполовину испуганная, наполовину соблазненная, неосмеливалась на отпор. Негодяй, не успев устроиться поудобнее, дал свободу своему возбужденному члену, который только и ждал появления бреши, чтобы устремиться в нее. Правой рукой содомит направлял свой инструмент, левой крепко держал и прижимал к себе тазобедренную часть девушки, а она, почти убежденная его словами, только пыталась, уступая понемногу, спасти то, что представлялось ей самым ценным, и не задумывалась о гибельной опасности, подстерегавшей ее в том случае, если бы она позволила такому быку вломиться в самую узкую полость своего тела.
– О дьявольщина! – вскричал разбойник. – Наконец-то она моя!
И сделав резкий выпад, он настолько сильно прижал головку своего члена к маленькому нежному отверстию, которое хотел протаранить, что перепуганная Жюстина испустила крик, вскочила и бросилась к группе, где была Дюбуа.
– Что такое? – возмутилась распутница, которая уже засыпала, истощив свои силы многочисленными жертвоприношениями, совершенными на всех ее алтарях.
– Ах, мадам, это я, – отвечала дрожащая Жюстина. – Ваш брат… он хочет…
– Да, я хочу сношаться, – взревел Железное Сердце, догоняя несчастную и хватая ее, чтобы продолжить свое подлое дело. – Я хочу насладиться жопкой этой девчонки, чего бы это ей ни стоило.
Жюстина подверглась бы невероятным мучениям, если бы в этот момент не послышался шум кареты на большой дороге.
Неистовый разбойник тотчас забыл о своих удовольствиях и вспомнил о своем долге; он разбудил своих людей и устремился к новым злодеяниям.
– Ах какая удача! – обрадовалась Дюбуа, окончательно проснувшись и внимательно прислушиваясь. – Ага! Вот и крики: все кончено. Ничто так не радует меня, как эти знаки победы: они говорят, что наши ребята сделали свое дело, и я могу быть спокойной.
– Но мадам, – воскликнула наша маленькая искательница приключений, – там ведь наверняка есть жертвы.
– Какое мне до них дело, на земле людей хватает… Вспомни тех, кто гибнет на войне.
– Они же гибнут по причине…
– … которая не столь уважительная, как в нашем случае. Совсем не для того, чтобы обеспечить себе пропитание, тираны отдают своим генералам приказ истреблять народы, а только чтобы потешить свою гордость. Мы же, подгоняемые нуждой, нападаем на прохожих только ради того, чтобы выжить, и этот закон, самый высший закон на свете, полностью оправдывает наши действия.
– Но мадам, другие работают… имеют какую-то профессию…
– А это и есть наша профессия, малышка, мы занимаемся ею с самого детства и полюбили ее; это была профессия первых жителей земли, только она восстанавливает равновесие, которое нарушает несправедливое распределение богатства. Во всей Греции воровство считалось делом почетным; некоторые народы до сих пор допускают, поощряют и вознаграждают его как достойный поступок, доказывающий мужество и ловкость… как поступок весьма добродетельный, одним словом, необходимый для всякой энергичной нации.
И Дюбуа, подстегиваемая своим обычным красноречием, уже собиралась завязать продолжительную дискуссию, но тут вернулись разбойники вместе с пленником.
– Вот, – сказал Железное Сердце, который держал его за руку, – чем я утешусь за жестокосердность Жюстины.
В лунном свете все увидели юношу лет пятнадцати, прекрасного как Амур.
– Я убил отца и мать, – продолжал злодей, – я изнасиловал девочку, которой не было и десяти лет, и теперь будет справедливо, если я прочищу задницу сынку.
С этими словами он удалился с мальчиком за стог сена, служивший шайке укрытием. Вскоре послышались глухие крики и стоны, перекрываемые довольным ревом развратника, потом первые сменились воплями, которые говорили о том, что предусмотрительный разбойник, не желал оставлять следов своего преступления, насладился сразу двумя удовольствиями – испытал оргазм и зарезал предмет своей похоти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228