Я не смею попросить в долг такую крупную сумму, какую я потеряла в вашем доме, дайте мне только один луидор, пока я не найду места служанки, и будьте уверены, я вам верну его из первого же жалованья.
– Я не дам тебе и двух су, – сказала мадам Дерош, радуясь тому, что благодаря ее злодейству ее жертва оказалась в столь бедственном положении, – вот именно: даже двух су! Я предлагаю тебе способ заработать деньги, так прими мой совет или отправляйся в дом призрения! Между прочим, господин Дюбур – один из администраторов этого заведения, и ему будет нетрудно пристроить тебя туда.
Здравствуй, моя милая, – продолжала жестокосердная Дерош, обращаясь к вошедшей высокой и красивой девушке, которая без сомнения пришла, в поисках клиента, – а тебе, девочка, я скажу до свидания… Итак, завтра тебя ждут деньги или тюрьма.
– Хорошо, мадам, – произнесла Жюстина сквозь слезы, – сходите к Дюбуру. Я вернусь к нему, потому что вы дали слово, что он не причинит мне зла; да, я вернусь, этого требует мое несчастье, но помните, мадам, сгибаясь под ударом судьбы, я буду иметь хотя бы право всю свою жизнь презирать вас.
– Наглая тварь, – сказала Дерош и прибавила, закрывая за ней дверь; – ты добьешься того, что я больше не буду вмешиваться в твои личные дела. Но я не для тебя делаю это, таким образом мне наплевать на твои чувства. Прощай.
Нет нужды описывать ночь, полную отчаяния, которую провела Жюстина. Искренне преданная принципам религии, целомудрия и добродетели, которые она, как говорят, впитала с молоком матери, Жюстина ни на мгновение не допускала мысли отказаться от них без жесточайших душевных страданий. Осаждаемая самыми печальными мыслями, в тысячный раз перебирая в голове, впрочем, безуспешно, все возможные способы выбраться из затруднений, не запятнав себя пороком, она нашла один единственный – поскорее убежать от мадам Дерош, и именно в эту минуту хозяйка постучала в дверь..
– Спускайся вниз, Жюстина, – поспешно сказала она, – ты будешь ужинать с одной из моих подруг и заодно поздравь меня с удачей: господин Дюбур, которому я пообещала твое послушание, согласен принять тебя.
– Но, мадам…
– Перестань разыгрывать из себя ребенка, шоколад готов, следуй за мной.
Жюстина спустилась вниз. Недаром говорят, что неосторожность – спутница несчастья, но Жюстина внимала только своим невзгодам. Кроме Дерош и Жюстины за столом сидела очень красивая женщина лет двадцати восьми. Женщина блестящего ума и очень развращенного нрава, настолько же богатая, насколько любезная, столь же ловкая, сколько очаровательная, она, как мы скоро увидим, станет тем средством, которое с наибольшим успехом употребит Дюбур для того, чтобы завершить обращение нашей милой героини.
– Какая прелестная девочка, – начала мадам Дельмонс, – и я искренне поздравляю того, кому выпадет счастье обладать ею.
– Вы очень любезны, мадам, – печально отозвалась Жюстина.
– Будет вам, радость моя, не стоит так краснеть; целомудрие – это детская причуда, от которой следует отказаться при достижении возраста разума.
– О, я умоляю вас, мадам, – вступила в разговор Дерош, – немного вразумить эту девочку. Она считает себя погибшей оттого, что я оказала ей услугу и нашла для нее мужчину.
– Боже мой, какая чепуха! – воскликнула мадам Дельмонс. – Да вы должны быть бесконечно признательны этой женщине, Жюстина, и считать ее своей благодетельницей. Мне кажется, милая моя, у вас превратное представление о скромности, коль скоро вы считаете, что юной девушке недостает этого качества, если она отдается тем, кто ее хочет. Воздержание в женщине – это никому не нужная добродетель, и никогда не вздумайте хвастать тем, что вы придерживаетесь ее. Когда в вашем сердце вспыхнут страсти, вы поймете, что такой образ жизни для нас невозможен. Как можно требовать, чтобы женщина, изначально слабое существо, противилась соблазнам наслаждения, постоянно осаждающим ее? Как можно ее осуждать за то, что она не устояла, когда все, что ее окружает, маскирует цветами пропасть и манит в нее? Не обманывайтесь, Жюстина: от нас требуют не добродетели, но только ее маски, стало быть, необходимо научиться притворству. Женщина, по-настоящему скромная, но имеющая репутацию легкомысленной и развратной, будет гораздо несчастливее, чем та, которая предается самому безудержному распутству, сохраняя при этом славу честной и добропорядочной дамы, поскольку, и я не устану это повторять, жертва, принесенная на алтарь добродетели, никому не приносит счастья, которое немыслимо в условиях подавления естественных побуждений. К истинному счастью ведет видимость этой добродетели, и на это обрекли наш пол нелепые предрассудки мужчин. Примером тому, Жюстина, может служить моя собственная судьба. Я замужем уже четырнадцать лет и за это время ни разу не вызвала подозрений своего супруга, и он готов поручиться жизнью за мою скромность и добродетельность, между тем как я окунулась в либертинаж в самые первые годы своего брака, и сегодня в Париже нет женщины, развратнее меня; не проходит и дня без того, чтобы я не совокупилась с семью или восемью мужчинами, часто я развлекаюсь сразу с тремя; нет в городе сводницы, которая не оказывала бы мне услуги; нет ни одного красивого самца, который не удовлетворил бы меня, однако же мой муж убьет каждого, кто осмелится усомниться в том, что его супруга целомудрена как Веста. Абсолютная скрытность, лицемерие, доведенное до совершенства, лживость, граничащая с искусством – вот средства, которые мне помогают, вот из чего состоит маска, которую осторожность надела на мое лицо и которую я ношу перед людьми. Я распутна как Мессалина, а меня называют скромницей почище Лукреции, я – безбожница как Ванини , но в глазах окружающих я набожна как святая Тереза; я лжива как Тиберий, а меня в смысле правдивости сравнивают с Сократом; я неразборчива как Диоген, хотя сам Апицийне предавался такому разврату, каким наслаждаюсь я. Одним словом, я обожаю все пороки и презираю все добродетели, но если ты спросишь обо мне моего мужа или мою семью, тебе скажут: «Дельмонс – ангел», хотя в действительности сам князь тьмы был меньше склонен к разврату.
Так тебя пугает проституция? Фи, дитя мое, это несусветная глупость! Давай рассмотрим это занятие со всех сторон и поглядим, с какой стороны можно считать его опасным. Может быть, сделавшись распутницей, девушка вредит себе? Конечно же нет, потому что она только уступает самым сладостным побуждениям, идущим от природы, которая наверняка не внушила бы их, если бы они были вредны и опасны. Не сама ли она вложила в нас желание отдаваться всем мужчинам подряд и сделала его одной из первых потребностей в жизни? Есть ли на свете хоть одна женщина, которая могла бы сказать, что не испытывает потребности сношаться, столь же настоятельной, сколько потребность пить или есть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228