В.» Уж цену личной подписи он знал прекрасно и до разговора с куратором вообще ничего не собирался подписывать. А вот поговорить с куратором надлежало так ловко, чтобы в случае чего даже эти вкопавшиеся в Кремле жидомасоны ни в чем не смогли бы его, генерала, обвинить.
Ибо при всем личном бесстрашии и бессребреничестве Ноплейко все же кое-чего боялся. Ни радиация, ни бомбы, ни пули не пугали так ветерана, как гнев начальства. Ибо начальство могло одним жестом не просто отправить в отставку — ни самой отставки, ни связанных с нею лишений и неудобств Ноплейко тоже не боялся. Он боялся того, что его могут — р-раз! — и объявить предателем и мерзавцем. Он слишком хорошо запомнил, как отдавших всю душу и жизнь служению стране и партии людей по прихоти или недоразумению объявляли предателями и ворами. Их смешивали с грязью так, что даже внуки стеснялись носить их фамилию и признавать с ними родство.
— Изложи на словах, — рассеянно пролистывая пухлый план, велел генерал, — что тебе надо в первую очередь. Деньги опять будешь клянчить?
В свое время, прекрасно зная неподкупность и личную щепетильность друга Вани, друг Борис раз и навсегда распорядился финансировать работу его ведомства вне всяких рамок и законов. Этот порядок сохранился и до сих пор, хотя друг Борис когда еще отправил себя на пенсию. Так что если на представлении Ноплейко окажется виза куратора, знал Катков, любые суммы на любое дело САИП ФСО РФ получит вне всякой очереди. Но чтобы начальник мог получить эту визу, подполковник постарался обосновать реальность и значимость угрозы.
— Чтобы нейтрализовать террористов, которые готовят подрывные операции на территории нашей страны, нам нужно официально задокументировать их планы, — объяснил Катков. — А это возможно лишь в том случае, если они увидят деньги. Большие деньги. Как бы в качестве аванса.
— Какие еще террористы? — удивился генерал. — Это Голубков, что ли?
Голубков не террорист, хотя и хитрый, как змей. Не знаешь, у него в роду жидов не было?
— Бабка у него еврейка, — уверенно придумал Катков и для правдоподобности добавил:
— Со стороны отца.
— Вот! Так я и знал! Но сам Голубков на такое не пойдет, ты зря. Они хитрые, всегда нашими руками норовят.
— Конечно, сам-то не пойдет, — охотно согласился Катков. — А вот его подручные еще как пойдут. Уже пошли. Вы почитайте, что он сам о них пишет.
— Где? — спросил генерал. — Ага, вот. Нашел. Ну-ка, ну-ка...
Генерал Ноплейко внимательно прочитал дезинформацию, которую Голубков готовил год назад, чтобы выманить на группу Пастухова, как на живца, профессионального террориста Пилигрима. Пилигрим на эту дезу клюнул. И привлек тогда Пастухова и его друзей к захвату атомной электростанции, что и привело к провалу всей задуманной акции. Но всего этого Катков, разумеется, Ноплейко докладывать не стал. Не потому, что хотел обмануть, нет. Врать начальству слишком опасно. Просто, считал подполковник, чем лаконичнее информация, тем она доходчивее для генералов. Потому что генералы всегда предпочитают иметь право на отговорку. Мол, им всего не доложили. К тому же в САИП напоминать о том захвате АЭС считалось столь же неприличным, как говорить о воде в доме утопленника.
— М-да, бандюги еще те... — Дочитав, Ноплейко довольно шмыгнул носом.
— И ты хочешь, чтобы мы за счет бюджета, за счет пенсионеров и инвалидов платили деньги этим башибузукам? Не будет этого!
— Никак нет! Не за счет бюджета, товарищ генерал, — держась в рамках субординации, возразил Катков. — Мы просто позволим им получить деньги от таких же, как они сами, бандитов. А потом на этом и поймаем всех — с поличным!
— А если они того, уйдут? Представляешь, сколько крови и шума будет?
— Так точно, представляю. Но это, товарищ генерал, будет не наша, а его кровь, того предателя и националиста, против которого Пастухов и его головорезы совершают теракт. Да и не уйдут они....
— Уверен?
— Так точно!
— Ну, тогда ладно. Тогда доложу.
У Каткова были все основания радоваться успешному развитию операции.
Но когда он вернулся в свой кабинет с окнами на мэрию и уже почти решил принять коньячку для съема напряжения, звякнула рация. На него вышла Ларочка из наружки. Уже в самом обращении старлея прямо из Тбилиси через голову своих начальников был признак ЧП.
— Как это не прилетел? — не успев еще разозлиться, опешил Катков. — Куда же он делся? В самолет-то он сел!
— Никак нет, — сообщила Лариса Курбанова, не слишком-то боясь его гнева, поскольку за ней вины не было. — Они довели его только до спецзала ожидания. И уехали.
— Значит, в самолет его не посадили? — еще не веря, уточнил подполковник.
— Так точно, не посадили.
— Та-ак... Слушай внимательно, — быстро соображал Катков. — Сделай, чтобы по всем документам Мухин в Тбилиси прилетел. Пусть пройдет там таможню или что там у вас они проходят. И сразу давай сюда, в Москву.
— Есть, чтобы Мухин прилетел и все прошел, — подтвердила приказ старлей.
А подполковник ошалело тер лоб. В один миг все, что только что казалось ему катящимся как по маслу, превратилось в груду обломков. Только потому, что наружка поленилась дождаться отлета самолета.
Опасно судить о других по себе. А Муха с друзьями как раз в эту ошибку и впали: когда они, теряя время, петляли и пытались уйти от наблюдения, за ними на самом деле никто не следил. Переоценили противника.
Так люди сами себя и загоняют в угол.
Глава пятая. Муха и сладкие грезы
Я никогда до сих пор так явственно не ощущал себя именно мухой, как в те минуты, когда Михуил Федорович Полянкин вел меня в предназначавшуюся мне камеру. Мухой, которая чем больше трепыхается, тем крепче увязает. В камере, конечно, никаких окон. Зато под потолком чернело пятно вентиляционного отверстия. Маленького, мой кулак и то с трудом протиснешь.
В углу на выступающей из стены трубе тускло желтел старинный латунный кран.
Под ним лежала крышка от большой кастрюли, наверняка закрывавшая очко параши.
Жутковатое место: случись что с гостеприимными хозяевами, так и сдохнешь в безвестности — если не от жажды, так от голода. Но вообще-то удобнее, чем на гарнизонной губе. Гораздо.
— Начальник... — Я мгновение поколебался, но не стал брать хозяина за горло:
Пока шли, я хорошо расслышал страшное эхо у его шагов. Тот, кто крался за нами, был ловок, хотя и тяжел. Мне же сейчас, в этой неразберихе, кровь и трупы были совсем ни к чему. Разобраться бы в обстановке без них. Да и не в моих правилах лезть в драку с неизвестным противником. А при той вялости, которая навалилась на меня, так и в особенности. Точно сутки вагоны разгружал...
— Да у вас тут совсем как в ментовке, — вздохнул я, блаженно усаживаясь на топчан. — А прогулки будут?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
Ибо при всем личном бесстрашии и бессребреничестве Ноплейко все же кое-чего боялся. Ни радиация, ни бомбы, ни пули не пугали так ветерана, как гнев начальства. Ибо начальство могло одним жестом не просто отправить в отставку — ни самой отставки, ни связанных с нею лишений и неудобств Ноплейко тоже не боялся. Он боялся того, что его могут — р-раз! — и объявить предателем и мерзавцем. Он слишком хорошо запомнил, как отдавших всю душу и жизнь служению стране и партии людей по прихоти или недоразумению объявляли предателями и ворами. Их смешивали с грязью так, что даже внуки стеснялись носить их фамилию и признавать с ними родство.
— Изложи на словах, — рассеянно пролистывая пухлый план, велел генерал, — что тебе надо в первую очередь. Деньги опять будешь клянчить?
В свое время, прекрасно зная неподкупность и личную щепетильность друга Вани, друг Борис раз и навсегда распорядился финансировать работу его ведомства вне всяких рамок и законов. Этот порядок сохранился и до сих пор, хотя друг Борис когда еще отправил себя на пенсию. Так что если на представлении Ноплейко окажется виза куратора, знал Катков, любые суммы на любое дело САИП ФСО РФ получит вне всякой очереди. Но чтобы начальник мог получить эту визу, подполковник постарался обосновать реальность и значимость угрозы.
— Чтобы нейтрализовать террористов, которые готовят подрывные операции на территории нашей страны, нам нужно официально задокументировать их планы, — объяснил Катков. — А это возможно лишь в том случае, если они увидят деньги. Большие деньги. Как бы в качестве аванса.
— Какие еще террористы? — удивился генерал. — Это Голубков, что ли?
Голубков не террорист, хотя и хитрый, как змей. Не знаешь, у него в роду жидов не было?
— Бабка у него еврейка, — уверенно придумал Катков и для правдоподобности добавил:
— Со стороны отца.
— Вот! Так я и знал! Но сам Голубков на такое не пойдет, ты зря. Они хитрые, всегда нашими руками норовят.
— Конечно, сам-то не пойдет, — охотно согласился Катков. — А вот его подручные еще как пойдут. Уже пошли. Вы почитайте, что он сам о них пишет.
— Где? — спросил генерал. — Ага, вот. Нашел. Ну-ка, ну-ка...
Генерал Ноплейко внимательно прочитал дезинформацию, которую Голубков готовил год назад, чтобы выманить на группу Пастухова, как на живца, профессионального террориста Пилигрима. Пилигрим на эту дезу клюнул. И привлек тогда Пастухова и его друзей к захвату атомной электростанции, что и привело к провалу всей задуманной акции. Но всего этого Катков, разумеется, Ноплейко докладывать не стал. Не потому, что хотел обмануть, нет. Врать начальству слишком опасно. Просто, считал подполковник, чем лаконичнее информация, тем она доходчивее для генералов. Потому что генералы всегда предпочитают иметь право на отговорку. Мол, им всего не доложили. К тому же в САИП напоминать о том захвате АЭС считалось столь же неприличным, как говорить о воде в доме утопленника.
— М-да, бандюги еще те... — Дочитав, Ноплейко довольно шмыгнул носом.
— И ты хочешь, чтобы мы за счет бюджета, за счет пенсионеров и инвалидов платили деньги этим башибузукам? Не будет этого!
— Никак нет! Не за счет бюджета, товарищ генерал, — держась в рамках субординации, возразил Катков. — Мы просто позволим им получить деньги от таких же, как они сами, бандитов. А потом на этом и поймаем всех — с поличным!
— А если они того, уйдут? Представляешь, сколько крови и шума будет?
— Так точно, представляю. Но это, товарищ генерал, будет не наша, а его кровь, того предателя и националиста, против которого Пастухов и его головорезы совершают теракт. Да и не уйдут они....
— Уверен?
— Так точно!
— Ну, тогда ладно. Тогда доложу.
У Каткова были все основания радоваться успешному развитию операции.
Но когда он вернулся в свой кабинет с окнами на мэрию и уже почти решил принять коньячку для съема напряжения, звякнула рация. На него вышла Ларочка из наружки. Уже в самом обращении старлея прямо из Тбилиси через голову своих начальников был признак ЧП.
— Как это не прилетел? — не успев еще разозлиться, опешил Катков. — Куда же он делся? В самолет-то он сел!
— Никак нет, — сообщила Лариса Курбанова, не слишком-то боясь его гнева, поскольку за ней вины не было. — Они довели его только до спецзала ожидания. И уехали.
— Значит, в самолет его не посадили? — еще не веря, уточнил подполковник.
— Так точно, не посадили.
— Та-ак... Слушай внимательно, — быстро соображал Катков. — Сделай, чтобы по всем документам Мухин в Тбилиси прилетел. Пусть пройдет там таможню или что там у вас они проходят. И сразу давай сюда, в Москву.
— Есть, чтобы Мухин прилетел и все прошел, — подтвердила приказ старлей.
А подполковник ошалело тер лоб. В один миг все, что только что казалось ему катящимся как по маслу, превратилось в груду обломков. Только потому, что наружка поленилась дождаться отлета самолета.
Опасно судить о других по себе. А Муха с друзьями как раз в эту ошибку и впали: когда они, теряя время, петляли и пытались уйти от наблюдения, за ними на самом деле никто не следил. Переоценили противника.
Так люди сами себя и загоняют в угол.
Глава пятая. Муха и сладкие грезы
Я никогда до сих пор так явственно не ощущал себя именно мухой, как в те минуты, когда Михуил Федорович Полянкин вел меня в предназначавшуюся мне камеру. Мухой, которая чем больше трепыхается, тем крепче увязает. В камере, конечно, никаких окон. Зато под потолком чернело пятно вентиляционного отверстия. Маленького, мой кулак и то с трудом протиснешь.
В углу на выступающей из стены трубе тускло желтел старинный латунный кран.
Под ним лежала крышка от большой кастрюли, наверняка закрывавшая очко параши.
Жутковатое место: случись что с гостеприимными хозяевами, так и сдохнешь в безвестности — если не от жажды, так от голода. Но вообще-то удобнее, чем на гарнизонной губе. Гораздо.
— Начальник... — Я мгновение поколебался, но не стал брать хозяина за горло:
Пока шли, я хорошо расслышал страшное эхо у его шагов. Тот, кто крался за нами, был ловок, хотя и тяжел. Мне же сейчас, в этой неразберихе, кровь и трупы были совсем ни к чему. Разобраться бы в обстановке без них. Да и не в моих правилах лезть в драку с неизвестным противником. А при той вялости, которая навалилась на меня, так и в особенности. Точно сутки вагоны разгружал...
— Да у вас тут совсем как в ментовке, — вздохнул я, блаженно усаживаясь на топчан. — А прогулки будут?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113