Могу сколько угодно обзывать себя тупым похотливым животным. Но вместо того чтобы анализировать услышанное или хотя прикинуть, удастся ли уйти отсюда живым, лишь ждал, когда она хоть малость подуспокоится. Чтобы... чтобы продолжить эксперимент! Вот что значит недобрать наркотика. Знал, насколько это омерзительно, у самого не было желания трахаться под приглядом да в смятении мыслей, но настолько хотелось разрядиться, кончить, что всякие напоминания о достоинстве соскальзывали как с гуся вода. Слишком туго, холодно и пусто мне было сейчас вне бабы. Оправдывая себя тем, что необходимо продолжать игру перед телекамерами, иначе будет хуже не только мне, но и ей, я прижался к ее спине. Сказал громко и развязно:
— Как, крошка, отдышалась?! — И гораздо тише, якобы под влиянием химии тиская ее груди, а на самом деле занимаясь этим с удовольствием, шепнул на ухо:
— Кончай реветь! Давай-ка на спину и рассказывай, какая тут система охраны.
Если кто думает, что это метко — вести допрос, заучивая наизусть ответы, и одновременно дергать задом на уже ставшей очаровательной, доверчиво обнимающей тебя женщине, — пусть сам попробует. Выяснит, например, сладострастно кряхтя, кулинарные рецепты у своей законной.
Стараясь дышать ровно, чтобы не раззадориться окончательно, я мысленно повторил ее сбивчивые объяснения. За каким-то чертом, она все равно врала.
Я это понимал так ясно, точно кроме нюха у меня еще какое-то чутье появилось. Но ведь и вранье — информация, если грамотно ставить вопросы:
— Как вооружена охрана?
— Ну дубинки, — сказала она правду.
— Пистолеты есть?
— Нет, — соврала зачем-то. Присягу они тут, что ли, дают?
— Как сюда попадают?
— Нас в автобусе возят. Зашторенном. — А вот это непонятно у нее получилось: и правда вроде, и в то же время вранье.
— Номера какие на автобусе?
— Не знаю... Не останавливайся! Не останавливайся, я тебе все-все расскажу! — заверещала она, впиваясь в мои бедра.
Вот же гадство: тут такие дела, такая информация, а ей кончать приспичило. Но рефлекторно послушался, начал тешить ее, ворочая бедрами из стороны в сторону, и она заверещала без притворства, со всхлипами. Потом обмякла и — привычная история — по-домашнему, как своего, сонно попросила:
— Не надо больше, пожалуйста! — вывернулась из-под меня, легла на бочок, подтянув ноги к груди, и затихла. Мэнээс и есть мэнээс: я свое урвала, а ты хоть узлом завяжи.
Но в данный момент оно и к лучшему. Из меня от услышанного все сексуальные намерения как вымело. Голова наконец разошлась с физиологией.
Физиология торчала сама по себе, мысли роились сами по себе. Легонько шлепнув Марину по на удивление молодой заднице и как бы горделиво неся свой еще вздыбленный инструмент, я пошел в сортир — отлить, мол. Пока лил — спускал — полоскал, лихорадочно наводил порядок в голове, где все нагромоздилось, как в кошмаре.
Называется: убежал от опасности с кейсом.
Нет, если наградит Он талантом впутываться во все тяжкие, то это на всю жизнь.
Однако Михуил и, видимо, его шеф-военпред всерьез нацелились на деньги грузинских заговорщиков. А где деньги (а тут ведь не просто деньги, а очень большие), там сумма обстоятельств не для слабонервных. Значит, должны быть у них для меня спецсюрпризы. Химия химией, а военные больше верят в силовое воздействие. Вряд ли они ограничатся деликатностями. Так что главное для меня? Главный вопрос: где Ирина и кто она? Нет! Что я несу? Главное: будут ли они или грузины тянуть в эту кашу ребят? Случайно вышли на «MX плюс» или с конкретным прицелом?
Эх, сейчас бы сесть за стол и на листочке бумажки все упорядочить, разложить. Но не дадут мне на это времени, голого возьмут, прямо после акта... Голые да расслабленные сексом, резко брошенные на допрос, колются быстрее.
И точно в воду смотрел.
Дверь нараспашку: двое бугаев в камуфляже, сапожищами меня по ногам, руки завернули, потащили почти что на весу, я только попискивать и успевал.
Грамотно ломают. Есть у американцев такое выражение «Селф-мэйд-мэн» — человек, сделавший сам себя. Полное дерьмо. Не может человек сам себя сделать. Хоть при папе-маме, хоть при пробирке, а все равно чья-то помощь требуется. Другое дело, что одним эта помощь впрок, а другим мимо ушей.
После того как я в руках у чеченов побывал, мне на тренинг по пыткам, который Док усиленно рекомендовал, соглашаться очень не хотелось. Но все же дал себя уговорить, так что теперь вопил, брыкаясь, как учили:
— Стойте, сволочи!.. Отпустите, суки! Я вам глотки перережу!.. — В общем, изображал панику и ошеломление, старательно присматриваясь, куда меня волокут.
Волокли меня по коридору мимо номера, одарившего спокойной ночью, куда-то в новый для меня отросток бункера. Через три распахнутые стальные двери, все молчком, только пиная и руки на излом выворачивая. Втащили в просторную камеру, бросили под слепящей лампой на деревянное холодное кресло, кисти и предплечья притиснули зажимами, ноги тоже притянули к ножкам. И — ничего.
Только слепящий свет, холод пронизывающий и гулкая тишина.
Это мы тоже проходили.
Поэтому я пытался озираться, сыпал угрозами и проклятиями. А как еще вести себя напуганному психу? Я именно псих. Маленький, плюгавенький, напуганный и очень, очень слабый.
Вдруг из тьмы выскочила холеная рука с малиновыми ногтями и меня за яйца — цоп! И под выверт, от которого я криком зашелся, в ухо визжит незнакомый мужской голос:
— Как тебя зовут, покойник?!
— А-а-атпусти!
— Как зовут?! Щас кастрирую!
— Му-ухин!.. Олег! А-а-атпусти! — корчился и вопил я без всякой системы Станиславского. Вот Гамлета бы так, за гениталии, и спросить: «Быть или — не быть, сучонок?!» — все бы выложил и не маял публику три часа.
— Врешь, сволочь! Кто заказал перевозку?
— «Изумруд»!
— Кто там главный?
— Не знаю!
— Врешь, сволочь! Где взрывник, который ожерелье заряжал?! Кто он? Где прячется?!
Стоило ногтям сжаться еще на миллиметр, и все мои сексуальные проблемы окончились бы разом. Ну и черт с ними, лишь бы эта рвущая боль и одновременно эти тиски отпустили.
— Не знаю! Меня втемную зарядили! А-а-атпусти! — И тиски, даря блаженство, разжимались.
Как мало нужно для счастья. Но как оно коротко! Я и двух раз не успел вдохнуть полной грудью, как баба опять сжала свою лапу и все мое, бывшее в ней.
— У-у-у-у! — взвыл я.
А мужик опять завопил:
— Как ты сбежал от них?! Откуда?!
— У-у-у-у! — Вот сейчас я понимал Пастуха вполне: этих тварюг надо давить еще до того, как они получат малейший шанс появиться на свет!
Клянусь, что буду пристреливать любого, а главное — любую, которая... — У-у-у-у-у!
— Откуда удрал, мразь?
— Из Шереметьева...
И так далее. И тому подобное.
Выложил я им все, о чем знал наверняка, что это беды не прибавит, а потом мой мочевой пузырь, словно гася бушевавшую в паху боль, разрядился сам собой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113