Практики маловато. Все больше клички, звания да фамилии приходится запоминать. А, чего уж теперь:
— Кем вы подполковнику Каткову приходитесь?
— Его первой женой, — так же спокойно, без эмоций ответила женщина.
— Вы служите вместе с ним?
— Он привлек меня к операции «Первый этап».
В беспокойстве за При я уже не знал, что спрашивать. Возле площади Келдыша моя спутница без напоминаний подсказала:
— Направо.
Потом по ее указке я свернул во дворы, проехал между рядами гаражей какими-то полутропками-полудорожками и оказался во дворе длинного дома возле двери с козырьком. Судя по специфическим пристройкам и окнам, это был служебный вход в какое-то предприятие общепита.
Продолжая гадать: от чего будет больше вреда — от моего выжидания или от немедленного вмешательства, я обратился к Зое Матвеевне:
— Вам надо туда идти?
— Не знаю.
— Вас саму тут ждут?
— Не знаю.
Парадокс: чем четче отвечает человек на вопросы, тем труднее их формулировать. Обычно отвечающий подсознательно помогает спрашивающему, домысливая то, что того интересует. А когда вот так, строго по существу, — чувствуешь себя в тупике.
— Вы должны сюда явиться? После операции7 — Да.
Была не была. Не мог я оставить При в чужих руках, и все тут. Вот развяжусь с этой историей, тогда и думать о ней забуду. А сейчас, коль знаю, что она в неволе, не будет мне покоя. Да и вряд ли они сейчас ожидают моего появления.
— Значит, захваченную женщину привезли сюда? — еще чего-то выжидая, спросил я у Катковой № 1.
— Нет.
— Что нет?
— Нет. Ее еще не привезли.
— Почему вы так думаете?
— Потому что нет «рафика», на котором ее должны привезти.
Ай да умница. В ступоре-то она в ступоре, а как четко все замечает.
— А куда ее привезут? К каким дверям? Она показала мне люк, который предназначен для спуска продуктов в подвал. Я отвел присвоенную «тойоту» в дальний темный угол, глянул назад: водила лежал все так же бесчувственно. Я вылез наружу, огляделся по сторонам, постучал по ледяному багажнику:
— Если будешь вести себя тихо, то скоро выпущу.
Наврал, конечно. И, не обращая внимания на глухо доносящиеся вопли о враче и холоде, открыл правую дверцу и попросил Зою Матвеевну:
— Извините, мне нужно вас связать. Повернитесь ко мне спиной и сложите руки на пояснице.
Она тут же повиновалась. Сковав ее трофейными наручниками, я завязал ей рот ее же шарфиком и уложил между сиденьями. А потом, подняв воротник своего «подросткового» кожушка и надвинув на нос кепчонку, прислонился к стене рядом с люком, предварительно убедившись, что его створки не заперты.
Ждать пришлось минут двадцать. Видимо, умыкнув При, похитители крутились по городу, заметая следы и проверяясь на предмет слежки. Когда «рафик», обведя светом фар стоявшие по периметру дома, подкатил к люку, я как бы нехотя нагнулся и откинул створки. Сначала левую, потом правую, ближнюю к сдвижной пассажирской дверце микроавтобуса. Водитель счел мою помощь само собой разумеющийся, а вот тот, кто выволакивал почему-то хихикающую При из салона, насторожился:
— А ты кто такой?
И я, только уже дважды нажав на курок, вспомнил, что это именно он прыскал в лицо При ослепляющим и затыкающим рот «кремом». Не случайно подсознание выбрало в качестве первой мишени именно его. Тут же направив ствол на водителя, я велел ему негромко, но резко:
— Вылезай! Хочешь жить — давай без подвигов! Руки подними. Иди сюда.
Пока раненый громко матерился, нянча простреленный локоть, я целился в живот подошедшему водителю. Вообще-то надо кончать пользоваться чужими пушками без пристрелки. Вон ведь как — хотел попасть в плечо, а попал в локоть. И то со второго раза. Эдак и погореть можно.
— О-оле-е-жек? Ты-ы? — идиотски, будто спьяну, улыбалась, пошатываясь, При. — А они меня укололи, мер-рзавцы!
Картину она собой являла ужасную. Перекособоченная, с ошметками ярко-алого «крема» на лице, со скованными наручниками руками, с идиотической усмешкой. Самое малое, чем я мог отплатить ее похитителям, это угостить их тем же кремом и тем же уколом. Что я и сделал. Потом опять закрыл люк в подвал, чтобы не вызывать раньше времени тревогу, и за локоть потащил При к «тойоте». Снять с нее наручники я не рискнул: мало ли что она выкинет в таком состоянии. А бить я ее не смогу.
Мужик в багажнике успел капитально окоченеть и, когда я вываливал его на снег, даже не матерился. Но — дышал. Потом я выволок на снег мычащего водилу. Не всегда, но часто случается, что именно такие приключения помогают «пацанам» явственнее понять: нынешний их путь — не лучший из возможных. В погонях, арестах и прочих разных стычках есть некий кураж, который опьяняет, мешая думать трезво. А вот когда, например, лежишь, запертый в багажнике, на двадцатиградусном морозе, не зная, чего ждать: то ли пули в затылок на какой-нибудь свалке, то ли тихого конца от окоченения... Человеку в такие минуты свойственно молиться: «Если обойдется на сей раз, то я — никогда больше. Только спаси. Боже!»
Иногда после этого люди действительно начинают думать головой. Что способствует.
Зою Матвеевну я тоже вытащил и, показав ей на пытавшегося встать окоченелого, предупредил, что ее коллеги нуждаются в срочной помощи.
Особенно тот, у которого травма глаз. И еще есть один с ранением, в «рафике». Не знаю, как Каток привык поступать в таких случаях, но раз он их на похищение При подбил — пусть с ними и расхлебывается.
Принцессу мою, едва мы сели в машину, словно прорвало. То ли впрыснутый препарат оказался долгоиграющим, то ли сказывалось потрясение от нечаянного избавления. Она говорила, не умолкая, и я, хотя и нуждался как минимум в часе спокойных сосредоточенных размышлений, не в силах был ее утихомирить.
Да и не очень пытался, после того как, отъехав от «Глобуса» на пару улиц, мы остановились в некоем сумрачном дворе и минут двадцать исступленно целовались, как подростки после бутылки шампанского. Не зная, сколько нам осталось жить и какая это будет жизнь, я с нежным восторгом впитывал в себя ее губы, запах ее волос, тепло и роскошь сильного большого тела...
Оторваться я смог только тогда, когда сообразил, исцеловывая прекрасно-атласные груди: еще немного, и я либо лопну, либо разложу ее, сорвав одежду, прямо тут, в иномарке, посреди вечернего города, на глазах у выгуливающих собак окрестных жителей.
Кисловатые рвотные запахи в чужой машине мешали целиком сосредоточиться на любимом существе. Ненароком напомнив, что Каток мог ведь и погоню за нами отрядить, рассудительность взяла свое — и мысль о том, что машину и нас в ней уже ищут жаждущие реванша бандюги, слегка меня отрезвила. Маленько грызло душу то, что я дал волю эмоциям и походя искалечил двух человек. Впрочем, сейчас любая пара глаз или рук, на которую стало меньше у противника, — мой плюс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Кем вы подполковнику Каткову приходитесь?
— Его первой женой, — так же спокойно, без эмоций ответила женщина.
— Вы служите вместе с ним?
— Он привлек меня к операции «Первый этап».
В беспокойстве за При я уже не знал, что спрашивать. Возле площади Келдыша моя спутница без напоминаний подсказала:
— Направо.
Потом по ее указке я свернул во дворы, проехал между рядами гаражей какими-то полутропками-полудорожками и оказался во дворе длинного дома возле двери с козырьком. Судя по специфическим пристройкам и окнам, это был служебный вход в какое-то предприятие общепита.
Продолжая гадать: от чего будет больше вреда — от моего выжидания или от немедленного вмешательства, я обратился к Зое Матвеевне:
— Вам надо туда идти?
— Не знаю.
— Вас саму тут ждут?
— Не знаю.
Парадокс: чем четче отвечает человек на вопросы, тем труднее их формулировать. Обычно отвечающий подсознательно помогает спрашивающему, домысливая то, что того интересует. А когда вот так, строго по существу, — чувствуешь себя в тупике.
— Вы должны сюда явиться? После операции7 — Да.
Была не была. Не мог я оставить При в чужих руках, и все тут. Вот развяжусь с этой историей, тогда и думать о ней забуду. А сейчас, коль знаю, что она в неволе, не будет мне покоя. Да и вряд ли они сейчас ожидают моего появления.
— Значит, захваченную женщину привезли сюда? — еще чего-то выжидая, спросил я у Катковой № 1.
— Нет.
— Что нет?
— Нет. Ее еще не привезли.
— Почему вы так думаете?
— Потому что нет «рафика», на котором ее должны привезти.
Ай да умница. В ступоре-то она в ступоре, а как четко все замечает.
— А куда ее привезут? К каким дверям? Она показала мне люк, который предназначен для спуска продуктов в подвал. Я отвел присвоенную «тойоту» в дальний темный угол, глянул назад: водила лежал все так же бесчувственно. Я вылез наружу, огляделся по сторонам, постучал по ледяному багажнику:
— Если будешь вести себя тихо, то скоро выпущу.
Наврал, конечно. И, не обращая внимания на глухо доносящиеся вопли о враче и холоде, открыл правую дверцу и попросил Зою Матвеевну:
— Извините, мне нужно вас связать. Повернитесь ко мне спиной и сложите руки на пояснице.
Она тут же повиновалась. Сковав ее трофейными наручниками, я завязал ей рот ее же шарфиком и уложил между сиденьями. А потом, подняв воротник своего «подросткового» кожушка и надвинув на нос кепчонку, прислонился к стене рядом с люком, предварительно убедившись, что его створки не заперты.
Ждать пришлось минут двадцать. Видимо, умыкнув При, похитители крутились по городу, заметая следы и проверяясь на предмет слежки. Когда «рафик», обведя светом фар стоявшие по периметру дома, подкатил к люку, я как бы нехотя нагнулся и откинул створки. Сначала левую, потом правую, ближнюю к сдвижной пассажирской дверце микроавтобуса. Водитель счел мою помощь само собой разумеющийся, а вот тот, кто выволакивал почему-то хихикающую При из салона, насторожился:
— А ты кто такой?
И я, только уже дважды нажав на курок, вспомнил, что это именно он прыскал в лицо При ослепляющим и затыкающим рот «кремом». Не случайно подсознание выбрало в качестве первой мишени именно его. Тут же направив ствол на водителя, я велел ему негромко, но резко:
— Вылезай! Хочешь жить — давай без подвигов! Руки подними. Иди сюда.
Пока раненый громко матерился, нянча простреленный локоть, я целился в живот подошедшему водителю. Вообще-то надо кончать пользоваться чужими пушками без пристрелки. Вон ведь как — хотел попасть в плечо, а попал в локоть. И то со второго раза. Эдак и погореть можно.
— О-оле-е-жек? Ты-ы? — идиотски, будто спьяну, улыбалась, пошатываясь, При. — А они меня укололи, мер-рзавцы!
Картину она собой являла ужасную. Перекособоченная, с ошметками ярко-алого «крема» на лице, со скованными наручниками руками, с идиотической усмешкой. Самое малое, чем я мог отплатить ее похитителям, это угостить их тем же кремом и тем же уколом. Что я и сделал. Потом опять закрыл люк в подвал, чтобы не вызывать раньше времени тревогу, и за локоть потащил При к «тойоте». Снять с нее наручники я не рискнул: мало ли что она выкинет в таком состоянии. А бить я ее не смогу.
Мужик в багажнике успел капитально окоченеть и, когда я вываливал его на снег, даже не матерился. Но — дышал. Потом я выволок на снег мычащего водилу. Не всегда, но часто случается, что именно такие приключения помогают «пацанам» явственнее понять: нынешний их путь — не лучший из возможных. В погонях, арестах и прочих разных стычках есть некий кураж, который опьяняет, мешая думать трезво. А вот когда, например, лежишь, запертый в багажнике, на двадцатиградусном морозе, не зная, чего ждать: то ли пули в затылок на какой-нибудь свалке, то ли тихого конца от окоченения... Человеку в такие минуты свойственно молиться: «Если обойдется на сей раз, то я — никогда больше. Только спаси. Боже!»
Иногда после этого люди действительно начинают думать головой. Что способствует.
Зою Матвеевну я тоже вытащил и, показав ей на пытавшегося встать окоченелого, предупредил, что ее коллеги нуждаются в срочной помощи.
Особенно тот, у которого травма глаз. И еще есть один с ранением, в «рафике». Не знаю, как Каток привык поступать в таких случаях, но раз он их на похищение При подбил — пусть с ними и расхлебывается.
Принцессу мою, едва мы сели в машину, словно прорвало. То ли впрыснутый препарат оказался долгоиграющим, то ли сказывалось потрясение от нечаянного избавления. Она говорила, не умолкая, и я, хотя и нуждался как минимум в часе спокойных сосредоточенных размышлений, не в силах был ее утихомирить.
Да и не очень пытался, после того как, отъехав от «Глобуса» на пару улиц, мы остановились в некоем сумрачном дворе и минут двадцать исступленно целовались, как подростки после бутылки шампанского. Не зная, сколько нам осталось жить и какая это будет жизнь, я с нежным восторгом впитывал в себя ее губы, запах ее волос, тепло и роскошь сильного большого тела...
Оторваться я смог только тогда, когда сообразил, исцеловывая прекрасно-атласные груди: еще немного, и я либо лопну, либо разложу ее, сорвав одежду, прямо тут, в иномарке, посреди вечернего города, на глазах у выгуливающих собак окрестных жителей.
Кисловатые рвотные запахи в чужой машине мешали целиком сосредоточиться на любимом существе. Ненароком напомнив, что Каток мог ведь и погоню за нами отрядить, рассудительность взяла свое — и мысль о том, что машину и нас в ней уже ищут жаждущие реванша бандюги, слегка меня отрезвила. Маленько грызло душу то, что я дал волю эмоциям и походя искалечил двух человек. Впрочем, сейчас любая пара глаз или рук, на которую стало меньше у противника, — мой плюс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113