Ван Мандер недолюбливает женщин, даже если они умеют драться, как я.
С этим можно подождать. Подождать, пока мы погрузим послов в Генуе и вернемся в Кельн.
Генуя. Чтоб ее!
— Зачем ты так? — шептала она, лежа с ним бок о бок, чувствуя бархатистую нежность его кожи. Он заворочался, перевернулся, показав ей усыпанную веснушками спину.
— Или ты тоже, как Джоселин: что бы я ни сделала, все плохо, просто потому, что я женщина? Или это потому, что я простолюдинка? Не ровня тебе.
Каюту наполняло его тихое дыхание.
Он снова повернулся в тревожном сне, подкатившись к ней. Она лежала, затихнув, под его теплым, влажным, мускулистым телом. Тихонько подняв руку, она убрала пальцем легкую прядь волос, упавшую ему на глаза.
«Я не могу вспомнить, как он тогда выглядел. Вижу его только сейчас».
Новая мысль поразила ее, заставив распахнуть глаза:
— Я убила впервые двоих, когда мне было восемь, — шепнула она, не тревожа его сна. — А ты когда? В каких битвах ты сражался?
«Я не могу убить спящего».
«Не из…» — она не могла найти подходящего слова. Ансельм или Годфри сказали бы «pique», но оба они были на других баржах — под благовидным предлогом старались держаться как можно дальше от ее брачного ложа.
«Мне надо это обдумать. Обсудить с ними».
И нельзя разбивать отряд. Что бы ни решили, с этим придется подождать, пока не вернемся в Германию.
Ладонь Аш бездумно гладила влажные от пота волосы.
Фернандо дель Гиз шевельнулся во сне. На узкой койке с бортиками их тела не могли не соприкоснуться: кожа с кожей — мягкой, электрической. Аш, не размышляя, склонилась, прижалась губами к его загривку, вдыхая его запах и чувствуя тончайшие волоски, растущие на шее. Между веснушчатыми плечами выделялись твердые бугры позвонков.
Глубоко вздохнув, он закинул на нее руку и притянул к себе. Она прижалась к горячему телу грудью, животом, бедрами, и его член, оказавшись между ее ногами, затвердел, поднялся. Он не открыл глаз, но сильная рука погладила ей живот, нырнула, лаская, во влажную щель. Рассветный луч, прокравшийся в каюту, осветил тонкие ресницы на нежной щеке.
Совсем молодой, подумала она с нежностью, и… а-ах!
Одно движение его бедер ввело в нее разбухший член. Он полежал, прижимая ее к себе, потом начал раскачиваться, подводя ее к умеренному, неожиданному, но все же приятному оргазму.
Аш опустила голову ему на плечо. Кончики его ресниц щекотали ей висок. Все еще в полусне, не открывая глаз, он провел рукой по ее спине — теплое осторожное движение: эротичное — и доброе.
«Первый раз человек моего возраста касается меня по-доброму…»
Как раз в то мгновение, когда Аш открыла глаза, застигнутая врасплох собственной улыбкой, он кончил одним сильным, резким движением, и тут же соскользнул в глубокий сон.
— Что? — она склонилась к нему, уловив невнятное бормотание.
Он повторил, ускользая в забытье. Ей показалось, она расслышала:
— Меня женили на львице. На его ресницах блестели слезы унижения. Проснувшись часом позже, Аш нашла постель пустой. Она оставалась пустой все пятнадцать ночей, до дня Святого Свитания note 34], когда они оказались в пяти милях от Генуи.
2
Стояло влажное раннее утро. Аш неловко откинула забрало салада. Солнце поднялось всего на палец над горизонтом, и ночная свежесть еще не растаяла. Кругом двигались пешие и конные, скрипели повозки; ветер доносил с холма блеяние овец — музыку мирного дня. Подъехал, обогнав колонну, Роберт Ансельм. Открытый салад висел у него на локте, голая макушка отражала красноватый блеск восхода. Рядом шагал алебардщик, насвистывая, словно дрозд. Завидев Ансельма, парень завел песенку «Кудрявая, кудрявая, ты будешь ли моей?» Роберт сохранил бесстрастный вид, и Аш почувствовала, как уголки ее губ дрогнули в улыбке — впервые за много дней.
— Порядок?
— Четверых звездорванцев нашел этим утром в фургоне. Упились в стельку. Не могли даже найти другого места проспаться! — Ансельм ехал колено к колену с ней, косясь на низкое солнце. — Отправил их к провосту.
— А что с воровством?
— Снова были жалобы. В трех разных копьях: Эвена Хью, Томаса Рочестера и Герена аб Моргана — еще когда мы стояли в Кельне.
— Если у Герена были новые жалобы еще в Кельне, почему он сам не почесался что-нибудь сделать? — Аш оглянулась на своего помощника. — Как вообще Морган справляется?
Роберт дернул плечом:
— Он и сам не большой поклонник дисциплины.
— А мы, когда его принимали, этого не знали? — Аш нахмурилась на сгущавшуюся дымку. — Эвен Хью был за него…
— Я знал, что его выставили из дружины короля Генри — после Туксборо. Напился пьян, командуя отрядом лучников — в поле! Вернулся к семейному предприятию, на сукновальню, но не усидел там и подался в наемники.
— Мы ведь его не за то взяли, что он старый ланкастерец, верно, Роберт? Он должен тянуть лямку, как все.
— Да он и не ланкастерец вовсе. В пятьдесят девятом дрался за йоркистов под Ладлоу, в отряде графа Солсбери, — заметил Ансельм, по-видимому не слишком доверявший способности своего командира разбираться в династических сварах «ростбифов».
— Зеленый Христос, рано же он начал!
— Не раньше некоторых…
— Угу, — Аш откинулась назад, придерживая коня, чтобы искусанная блохами серая кобылка Роберта не отставала. — Герен — жестокий, похотливый сукин сын, пьяница…
— Лучник, — вставил Роберт, как само собой разумеющееся.
— …и что хуже всего, он — приятель с Эвеном Хью, — продолжала Аш, уже без улыбки. — В бою горяч, как свежее говно. И даром служить не будет. Вот пропасть! Ладно, по крайней мере, Анжелотти с ним остался… Ну так, Роберт, что там с этим вором?
Роберт поднял взгляд к сгущавшимся облакам, потом снова взглянул прямо в глаза Аш.
— Поймал я его. Люк Сэддлер.
Аш припомнила лицо: парнишка не старше четырнадцати, вечно болтается по лагерю, накачавшись эля, с сопливым носом. Другие пажи его к себе не подпускают. Филиберт мог бы кое-что рассказать о пальцах, шарящих в гульфике, пока другая рука заламывает назад локти.
— Помню. Паж Астона. Что он таскал?
— Кошельки, ножи; у кого-то даже седло свистнул, Господи, помилуй! — усмехнулся Роберт. — Пытался продать. Брандт говорит, парень то и дело шляется к квартирмейстеру, но по большей части продает собственное барахлишко.
— На этот раз, Роберт, придется урезать ему ухо. Ансельм помрачнел. Аш добавила:
— Ни ты, ни я, ни Астон, ни провост не отучим его воровать. Так что… — она ткнула пальцем через плечо в колонну бредущих пехотинцев: грубиянов в запыленной одежде, взмокших под горячим итальянским солнцем, перебрасывавшимися на ходу беззастенчивыми шуточками обо всем, что попадалось им на глаза.
— Мы должны что-то делать. Не то они сами возьмутся за дело, и как бы не продали самого воришку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209
С этим можно подождать. Подождать, пока мы погрузим послов в Генуе и вернемся в Кельн.
Генуя. Чтоб ее!
— Зачем ты так? — шептала она, лежа с ним бок о бок, чувствуя бархатистую нежность его кожи. Он заворочался, перевернулся, показав ей усыпанную веснушками спину.
— Или ты тоже, как Джоселин: что бы я ни сделала, все плохо, просто потому, что я женщина? Или это потому, что я простолюдинка? Не ровня тебе.
Каюту наполняло его тихое дыхание.
Он снова повернулся в тревожном сне, подкатившись к ней. Она лежала, затихнув, под его теплым, влажным, мускулистым телом. Тихонько подняв руку, она убрала пальцем легкую прядь волос, упавшую ему на глаза.
«Я не могу вспомнить, как он тогда выглядел. Вижу его только сейчас».
Новая мысль поразила ее, заставив распахнуть глаза:
— Я убила впервые двоих, когда мне было восемь, — шепнула она, не тревожа его сна. — А ты когда? В каких битвах ты сражался?
«Я не могу убить спящего».
«Не из…» — она не могла найти подходящего слова. Ансельм или Годфри сказали бы «pique», но оба они были на других баржах — под благовидным предлогом старались держаться как можно дальше от ее брачного ложа.
«Мне надо это обдумать. Обсудить с ними».
И нельзя разбивать отряд. Что бы ни решили, с этим придется подождать, пока не вернемся в Германию.
Ладонь Аш бездумно гладила влажные от пота волосы.
Фернандо дель Гиз шевельнулся во сне. На узкой койке с бортиками их тела не могли не соприкоснуться: кожа с кожей — мягкой, электрической. Аш, не размышляя, склонилась, прижалась губами к его загривку, вдыхая его запах и чувствуя тончайшие волоски, растущие на шее. Между веснушчатыми плечами выделялись твердые бугры позвонков.
Глубоко вздохнув, он закинул на нее руку и притянул к себе. Она прижалась к горячему телу грудью, животом, бедрами, и его член, оказавшись между ее ногами, затвердел, поднялся. Он не открыл глаз, но сильная рука погладила ей живот, нырнула, лаская, во влажную щель. Рассветный луч, прокравшийся в каюту, осветил тонкие ресницы на нежной щеке.
Совсем молодой, подумала она с нежностью, и… а-ах!
Одно движение его бедер ввело в нее разбухший член. Он полежал, прижимая ее к себе, потом начал раскачиваться, подводя ее к умеренному, неожиданному, но все же приятному оргазму.
Аш опустила голову ему на плечо. Кончики его ресниц щекотали ей висок. Все еще в полусне, не открывая глаз, он провел рукой по ее спине — теплое осторожное движение: эротичное — и доброе.
«Первый раз человек моего возраста касается меня по-доброму…»
Как раз в то мгновение, когда Аш открыла глаза, застигнутая врасплох собственной улыбкой, он кончил одним сильным, резким движением, и тут же соскользнул в глубокий сон.
— Что? — она склонилась к нему, уловив невнятное бормотание.
Он повторил, ускользая в забытье. Ей показалось, она расслышала:
— Меня женили на львице. На его ресницах блестели слезы унижения. Проснувшись часом позже, Аш нашла постель пустой. Она оставалась пустой все пятнадцать ночей, до дня Святого Свитания note 34], когда они оказались в пяти милях от Генуи.
2
Стояло влажное раннее утро. Аш неловко откинула забрало салада. Солнце поднялось всего на палец над горизонтом, и ночная свежесть еще не растаяла. Кругом двигались пешие и конные, скрипели повозки; ветер доносил с холма блеяние овец — музыку мирного дня. Подъехал, обогнав колонну, Роберт Ансельм. Открытый салад висел у него на локте, голая макушка отражала красноватый блеск восхода. Рядом шагал алебардщик, насвистывая, словно дрозд. Завидев Ансельма, парень завел песенку «Кудрявая, кудрявая, ты будешь ли моей?» Роберт сохранил бесстрастный вид, и Аш почувствовала, как уголки ее губ дрогнули в улыбке — впервые за много дней.
— Порядок?
— Четверых звездорванцев нашел этим утром в фургоне. Упились в стельку. Не могли даже найти другого места проспаться! — Ансельм ехал колено к колену с ней, косясь на низкое солнце. — Отправил их к провосту.
— А что с воровством?
— Снова были жалобы. В трех разных копьях: Эвена Хью, Томаса Рочестера и Герена аб Моргана — еще когда мы стояли в Кельне.
— Если у Герена были новые жалобы еще в Кельне, почему он сам не почесался что-нибудь сделать? — Аш оглянулась на своего помощника. — Как вообще Морган справляется?
Роберт дернул плечом:
— Он и сам не большой поклонник дисциплины.
— А мы, когда его принимали, этого не знали? — Аш нахмурилась на сгущавшуюся дымку. — Эвен Хью был за него…
— Я знал, что его выставили из дружины короля Генри — после Туксборо. Напился пьян, командуя отрядом лучников — в поле! Вернулся к семейному предприятию, на сукновальню, но не усидел там и подался в наемники.
— Мы ведь его не за то взяли, что он старый ланкастерец, верно, Роберт? Он должен тянуть лямку, как все.
— Да он и не ланкастерец вовсе. В пятьдесят девятом дрался за йоркистов под Ладлоу, в отряде графа Солсбери, — заметил Ансельм, по-видимому не слишком доверявший способности своего командира разбираться в династических сварах «ростбифов».
— Зеленый Христос, рано же он начал!
— Не раньше некоторых…
— Угу, — Аш откинулась назад, придерживая коня, чтобы искусанная блохами серая кобылка Роберта не отставала. — Герен — жестокий, похотливый сукин сын, пьяница…
— Лучник, — вставил Роберт, как само собой разумеющееся.
— …и что хуже всего, он — приятель с Эвеном Хью, — продолжала Аш, уже без улыбки. — В бою горяч, как свежее говно. И даром служить не будет. Вот пропасть! Ладно, по крайней мере, Анжелотти с ним остался… Ну так, Роберт, что там с этим вором?
Роберт поднял взгляд к сгущавшимся облакам, потом снова взглянул прямо в глаза Аш.
— Поймал я его. Люк Сэддлер.
Аш припомнила лицо: парнишка не старше четырнадцати, вечно болтается по лагерю, накачавшись эля, с сопливым носом. Другие пажи его к себе не подпускают. Филиберт мог бы кое-что рассказать о пальцах, шарящих в гульфике, пока другая рука заламывает назад локти.
— Помню. Паж Астона. Что он таскал?
— Кошельки, ножи; у кого-то даже седло свистнул, Господи, помилуй! — усмехнулся Роберт. — Пытался продать. Брандт говорит, парень то и дело шляется к квартирмейстеру, но по большей части продает собственное барахлишко.
— На этот раз, Роберт, придется урезать ему ухо. Ансельм помрачнел. Аш добавила:
— Ни ты, ни я, ни Астон, ни провост не отучим его воровать. Так что… — она ткнула пальцем через плечо в колонну бредущих пехотинцев: грубиянов в запыленной одежде, взмокших под горячим итальянским солнцем, перебрасывавшимися на ходу беззастенчивыми шуточками обо всем, что попадалось им на глаза.
— Мы должны что-то делать. Не то они сами возьмутся за дело, и как бы не продали самого воришку:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209