— Ну, дерьмо! Ну, дерьмо!
— И я уверен, что их терпение на исходе.
4
Следующим утром зной одел дальнюю рощицу голубой дымкой и выкрасил небо в жаркий, пыльно-серый цвет. Аш, расставшись с полукафтаньем и сняв рукава с камзола, пройдя между откосов, пестревших маргаритками и гусиным луком, нашла лагерь своего отряда в обещанной четверти мили от монастыря. Она появилась неожиданно, из-за густой поросли берез, где на густой траве паслись привязанные козы и прочий скот, и постучала в плетеный бортик одного из фургонов, отметив про себя, что представления Герена аб Моргана о расстановке пикетов грешат немалыми пробелами.
— С какой стати мне позволили подобраться к самым повозкам?
Она осмотрела лагерь, раскинувшийся за тележной стеной. Палатки расставлены широко, как положено на случай пожара; трава между ними уже вытоптана до земли; вокруг остывших кострищ валяются на земле лодыри в цветах Льва, лопают остывшую кашу.
— Ладно, и что изменилось? Что не так? Кто…
— Аш!
Она задрала голову к верхнему краю бортов. Нос и щеки пощипывало — успели обгореть на солнце.
— Бланш? Это ты?
— Мелькнули белые ляжки: рыжая экс-шлюха, подобрав юбки, перевалилась через край повозки и, повиснув у Аш на шее, отвесила такого шлепка по спине, что у той на глаза навернулись слезы.
— Эй, потише, девочка! Я не для того вернулась, чтоб меня задушили у ворот собственного лагеря!
—Во, дерьмо! — восхитилась Бланш. На щеках у нее блестели мокрые дорожки. — Мы-то думали, ты помираешь! Ну, думаем, вляпались с этим Гереном-еб-Морганом. Генри! Жан-Жакоб! Сюда!
Аш перебралась через оглобли фургона, спрыгнула на устланную соломой землю и едва успела выпрямиться, как руку ей чуть не выдернул из сустава верный каптенармус Генри Брандт, а рядом оказался Жан-Жакоб, пытавшийся искалеченной рукой затянуть шнурки гульфика, а здоровой норовивший хлопнуть ее по плечу. Рыжая девица Бальдина, дочь Бланш, решительно оправила юбки и вылезла из груды соломы, на которой принимала гостя — одного из латников.
— Капитан! — хрипло окликнула она. — Вы насовсем вернулись?
Аш взъерошила огненную шевелюру шлюшонки.
— Вот еще! Я выхожу замуж за герцога Карла, и мы с ним намерены жрать целыми днями, пока не лопнем, а в перерывах между блюдами трахаться на пуховой перине!
Бальдина радостно согласилась:
— Годится! Вот сделаем вас вдовой, и сразу снова под венец. Хотя, может, этот маленький поганец, с которым вас угораздило связаться, уже где-нибудь издох без нашей помощи.
Аш не сумела ответить, она попалась в железные объятия Эвена Хью и захлебывалась в потоке восторгов и жалоб валлийца. Вокруг уже собралась и росла на глазах толпа мальчишек, музыкантов, прачек, шлюх, конюхов, поваров и стрелков. Аш не пришлось самой продвигаться к центру лагеря — ее неумолимо несло туда людским потоком.
Обогнав других латников, ее облапил Томас Рочестер. Лицо старого рыцаря было залито слезами.
— Как сентиментальны эти «росбифы»! — Аш похлопала его по плечу. Тут навалились Джосс с Майклом, а следом и половина английского копья.
Через пятнадцать минут Аш, с гудящей головой и полу ослепшая от вернувшейся боли, выдернула слипшиеся пальцы из тисков Джоселина ван Мандера. В его голубых глазах тоже стояли слезы.
— Слава Богу, — вырвалось у него. Джоселин оглядел напиравшую толпу латников, стрелков и алебардщиков, локтями прокладывавших себе дорогу поближе к Аш рыцарей… — Слава Богу, леди, вы живы!
—Чуть жива! — выдохнула Аш себе под нос. Ей удалось, наконец, высвободить руки, и она по-приятельски закинула локоть на плечо Эвена Хью, незаметно опираясь на крепкого маленького валлийца. Другой рукой немедленно завладела Бальдина, не желавшая ни на секунду расстаться с любимым командиром и утиравшая личико подолом юбки.
Вмешался, заговорщицки понизив голос и дыша ей в лицо перегаром, Джоселин ван Мандер:
— Я тут переговорил насчет отряда с виконт-мэром; а то наших рыцарей в город не пропускают…
—Ах, ты переговорил насчет отряда, вот как? — Аш любезно улыбнулась фламандскому рыцарю. — Я разберусь. — И обвела веселым взглядом множество обращенных к ней лиц.
— Это капитан!
— Вернулась!
— Так… Где наш Герен-еб-Морган? — самым доброжелательным голосом поинтересовалась Аш.
Сквозь взорвавшуюся хохотом толпу к командирской палатке уже проталкивался рослый мужчина, торопливо запихивавший подол рубахи в штаны, от пояса которых свисали оборванные сзади шнурки. Завидев среди толпы восторженных почитателей Аш, он моргнул покрасневшими голубыми глазками, широко раскинул руки, расчищая себе место, и плюхнулся на оба колена.
— Все это ваше, капитан!
В его голосе прозвучало искреннее облегчение. Аш усмехнулась:
— Уверен, что не хочешь оставить мое место за собой?
Она была заранее уверена в ответе. У Герена не оставалось выбора. Аш предпочла явиться в лагерь таким образом, что первыми ее встретили люди, и не помышлявшие тянуться к высоким чинам. Их искренняя радость захватила остальных, так что рыцарям — сторонникам ван Мандера — ничего не оставалось, как позабыть о расцветших в ее отсутствие надеждах на продвижение и присоединиться к общему ликованию.
Герен перешел на цветистый валлийский:
— Провались оно совсем, ваше место, капитан! Забирайте его себе и добро пожаловать!
— Светоносная! — выкрикнул кто-то у нее за спиной, а другой голос, кажется, Жан-Жакоба Кловета, проревел:
— Львица!
— Слушайте! — Аш высвободила обе руки и вскинула их, требуя молчания. «Со всеми упущениями и недоделками можно часок подождать», — решила она. — Слушайте! Я здесь, я вернулась, а сейчас я собираюсь в храм. Все, кто хочет вознести благодарность за избавление от тьмы — за мной!
Целую минуту она не слышала собственного голоса. Наконец бросила и пытаться перекричать толпу, просто ткнула Эвена Хью в спину и указала пальцем. Они двинулись к главным воротам, во главе добрых четырех сотен человек, и Аш отвечала на вопросы, и расспрашивала, и принимала поздравления с выздоровлением — и все на одном дыхании под мерцающим раскаленным небом.
Храм Митры, естественно, располагался в стороне [Могу только процитировать объяснение, приведенное в издании 1939 года Вогана Дэвиса, с которым совершенно согласен:
«Особенности религии, исповедуемой в пятнадцатом веке соратниками Аш, не имеют аналогий в современном христианстве. Более здоровый век, в сущности, менее насущно нуждавшийся в божественном покровительстве, чем наше время, мог позволить себе такие религиозные сатиры, которые нам могут показаться богохульством. Образчики такой раблезианской сатиры ( появляющиеся только в манускрипте Анжелотти) не в большей мере следует воспринимать как факты, чем описания случаев похищения детей и отравления колодцев представителями еврейской расы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209