Потом добавил: — Кеннавэй… сюда! У нее истерика…
Я подавляла смех, зажимая рот грязной рукой, раскачиваясь взад и вперед. «Меня кто-то слышит» , — подумала я. Бекамиловое одеяло, на котором я лежала, было большим, и дальний его край прикрывал что-то неподвижное: тело, от которого я видела только одну ступню и лодыжку…
— Это… нелепо…
А солнце было жарким, жарким до тошноты; по лицу у меня тек пот, и я кое-как смогла перекатиться, волоча за собой онемевшую ногу, как неживой деревянный протез, и потянуть на себя ткань из бекамила . Под нею не было ничего нелепого. Только ее лицо и темное тело в загрязненных сорочке и брюках и более темное пятно кровоподтека на коже над выгнутыми ребрами. И лицо, осунувшееся в вечном сне. Кожа, запавшая вокруг глаз, так, что видны кости черепа…
— Сломанное ребро пронзило легкое, — без особого интереса сказал ЭВВ-репортер. — Чем не сюжет для ЭВВ, как вы считаете, Представитель?
Совершенно спокойно я подумала: «У тебя задето самолюбие, потому что я не благодарю тебя за то, что ты привел врача». Словно марионетка, я проговорила подходящие слова.
Теперь, сидя, я могла видеть весь временный лагерь беженцев. Всюду меня окружали бекамиловая ткань, натянутая на палки, небольшие костры, толпящиеся люди, отдельные группы которых тянулись в сторону римонских холмов, и я какое-то время с удивлением смотрела на них, прежде чем заметила, что добрая половина их была в мантиях мешаби Пустынного Побережья, что они смешались с прочими, были невредимы и на них почти не обращали внимания.
— Что такое?..
Лутайя встал, глядя через долину в сторону города. Eго тон был резок.
— Я переслал свои репортажи, Представитель. Это все, что меня заботит. Если ваша Компания предпочитает вести огонь по этому поселению, если… — он замолчал. И добавил не так громко: — Кажется, теперь туземцев мало волнует, кто есть кто. Они все бегут. И это не имеет значения, когда вы находитесь под огнем. Вот и Кеннавэй.
Подошла женщина в комбинезоне Компании. Я узнала чернокожего врача, который говорил со мной с орбитальной станции, когда я связывалась с нею насчет Дугги. Женщина улыбнулась и отрывисто сказала:
— Скоро будет транспорт. Как вы?
Как! Но болеутоляющие средства не дают мне ничего чувствовать. Я попыталась произнести что-нибудь, и она опустилась на колени, поднося фляжку к моим губам:
— Глоток… этого достаточно.
Вода была тепловатой на вкус, обеззараженной, замечательной.
Небо конца второй половины дня…
Чистое, голубое, в дневных звездах: и ослепительный белый свет Звезды Каррика над моим правым плечом. В голове запульсировала боль. Левой пяткой и руками — когда же их перебинтовали? — я уперлась в землю и попыталась встать: ухватилась за Кеннавэй и встала, и та немедленно заворчала:
— Не нагружайте ногу, иначе повредите ее еще больше, чем она уже повреждена! Я из кожи вон лезла не для того, чтобы вы снова испортили…
— Связь восстановлена?
— Сядьте. — Она снова посадила меня на землю. Колено не причиняло боли. Оно принадлежало мне не более чем какая-нибудь деревяшка: зачем мне стараться не повредить его?
Перебинтованными руками я ощущала тепло земли: его воспринимали кончики пальцев. Дул слабый теплый бриз. Он шевелил волоски на моих голых руках. Ближние палатки скрывали заросли киза , бурая листва которого уже пестрела точками светло-голубых плодов: лето начинало переходить к осени, к холодным дням, к жестоким зимним морозам… Я смотрела по сторонам на безымянные лица. Где мои друзья, те, что были в городе? Где знакомые мне люди? Я не могу спросить об этом у каждого костра, у каждой палатки, у каждой груды тел, ожидающих кремации… ах, Боже, я не могу оставаться в вечном неведении! Но только обилие тел и прошедшее время лишают меня теперь надежд на это.
— Сделайте для меня кое-что, — попросила я. — Я хочу… мне нужно, чтобы они доставили что-то с острова Кумиэл. Кумиэл по-прежнему… это неважно. Скажите им, что я везу… доставляю тело, чтобы похоронить его. Я хочу…
Это для нее способ вернуться домой достойным образом. На лице Кеннавэй отразились непонимание, раздражение, и я подумала с налетом того самого мрачного юмора, что смею говорить об этом, когда они так заняты в этот момент.
Маневрируя негнущейся, онемевшей ногой таким образом, чтобы она не мешала мне перемещаться, я смогла осторожно обернуть желтовато-серым бекамиловым одеялом холодное тело Рурик и села рядом, ожидая их прихода.
Теперь уже недолго, уверяла я себя. А потом я смогу осуществить свое решение.
— Теперь о том, что я — Чародей, — сказала Рурик. — У меня есть память о вашем прибытии сюда восемь лет назад. И воспоминания, извлеченные у вас тогдашним Чародеем… Я была Линн де Лайл Кристи…. Можете вы это себе представить? Я четыре года была в изгнании из Ста Тысяч, Орландис была уничтожена, Родион мертва, Сутафиори мертва. И, поскольку вы были здесь до того, как вернулись в Таткаэр и поняли, что я сделала, то и я видела себя вашими глазами, как вы видели меня: как друга.
Друга, неужели? Я отодвинула в сторону яркое воспоминание и подумала с отвратительной иронией: «Когда я была в прошлый раз в Ста Тысячах, то считала, что путешествие с ребенком задерживало меня в пути, но это ничто в сравнении с путешествием с трупом…»
— Я сделаю вам укол. — Кеннавэй протянула руку к медицинской сумке.
— Мне ничего не нужно. — Можете принимать смех за истерику, за военный психоз, за все, что вам угодно об этом думать: я вижу это просто как факт. Она мертва и доставляет неудобство…
До меня дошел голос Кеннавэй:
— Так лучше. Вам лучше поплакать; это лучшее лекарство, какое мне известно.
Тени кучевых облаков падали на море и на проплывавшие внизу холмы, а Звезда Каррика лила свой белый свет на их скопление, скользившее на восток, от солнца. Шелестели волны: слышалось их непрерывное шипение на галечнике. Свет пронизывал их накатывавшиеся зеленые гребни, разбивавшиеся в прибое. Мою ногу встряхнуло на камнях, когда меня опустили с орнитоптера. Боль пронзила бедро: колено же совершенно, ничего не ощущало. Кеннавэй взяла меня за руку, сделав знак пилоту, и машина снова взмыла в воздух, поднимая винтами пыль с иссохшей земли острова Кумиэл. Я услышала далекий звук, похожий на удары по тонкому листовому металлу. Скалы острова закрывали мне вид через пролив на материк, на город… Я смотрела в вечернее небо, черное как смоль от поднимавшегося дыма. Ветра, который мог бы отнести в сторону запах гари, не было.
— Представитель, мне бы лучше доставить вас на «челнок».
Я взглянула на Кеннавэй, покрепче взялась за металлическую подпорку, которая, упираясь мне под мышку, заменяла костыль, и тут заметила, что теперь впереди нас шли двое молодых офицеров, прилетевших вместе с нами в орнитоптере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202
Я подавляла смех, зажимая рот грязной рукой, раскачиваясь взад и вперед. «Меня кто-то слышит» , — подумала я. Бекамиловое одеяло, на котором я лежала, было большим, и дальний его край прикрывал что-то неподвижное: тело, от которого я видела только одну ступню и лодыжку…
— Это… нелепо…
А солнце было жарким, жарким до тошноты; по лицу у меня тек пот, и я кое-как смогла перекатиться, волоча за собой онемевшую ногу, как неживой деревянный протез, и потянуть на себя ткань из бекамила . Под нею не было ничего нелепого. Только ее лицо и темное тело в загрязненных сорочке и брюках и более темное пятно кровоподтека на коже над выгнутыми ребрами. И лицо, осунувшееся в вечном сне. Кожа, запавшая вокруг глаз, так, что видны кости черепа…
— Сломанное ребро пронзило легкое, — без особого интереса сказал ЭВВ-репортер. — Чем не сюжет для ЭВВ, как вы считаете, Представитель?
Совершенно спокойно я подумала: «У тебя задето самолюбие, потому что я не благодарю тебя за то, что ты привел врача». Словно марионетка, я проговорила подходящие слова.
Теперь, сидя, я могла видеть весь временный лагерь беженцев. Всюду меня окружали бекамиловая ткань, натянутая на палки, небольшие костры, толпящиеся люди, отдельные группы которых тянулись в сторону римонских холмов, и я какое-то время с удивлением смотрела на них, прежде чем заметила, что добрая половина их была в мантиях мешаби Пустынного Побережья, что они смешались с прочими, были невредимы и на них почти не обращали внимания.
— Что такое?..
Лутайя встал, глядя через долину в сторону города. Eго тон был резок.
— Я переслал свои репортажи, Представитель. Это все, что меня заботит. Если ваша Компания предпочитает вести огонь по этому поселению, если… — он замолчал. И добавил не так громко: — Кажется, теперь туземцев мало волнует, кто есть кто. Они все бегут. И это не имеет значения, когда вы находитесь под огнем. Вот и Кеннавэй.
Подошла женщина в комбинезоне Компании. Я узнала чернокожего врача, который говорил со мной с орбитальной станции, когда я связывалась с нею насчет Дугги. Женщина улыбнулась и отрывисто сказала:
— Скоро будет транспорт. Как вы?
Как! Но болеутоляющие средства не дают мне ничего чувствовать. Я попыталась произнести что-нибудь, и она опустилась на колени, поднося фляжку к моим губам:
— Глоток… этого достаточно.
Вода была тепловатой на вкус, обеззараженной, замечательной.
Небо конца второй половины дня…
Чистое, голубое, в дневных звездах: и ослепительный белый свет Звезды Каррика над моим правым плечом. В голове запульсировала боль. Левой пяткой и руками — когда же их перебинтовали? — я уперлась в землю и попыталась встать: ухватилась за Кеннавэй и встала, и та немедленно заворчала:
— Не нагружайте ногу, иначе повредите ее еще больше, чем она уже повреждена! Я из кожи вон лезла не для того, чтобы вы снова испортили…
— Связь восстановлена?
— Сядьте. — Она снова посадила меня на землю. Колено не причиняло боли. Оно принадлежало мне не более чем какая-нибудь деревяшка: зачем мне стараться не повредить его?
Перебинтованными руками я ощущала тепло земли: его воспринимали кончики пальцев. Дул слабый теплый бриз. Он шевелил волоски на моих голых руках. Ближние палатки скрывали заросли киза , бурая листва которого уже пестрела точками светло-голубых плодов: лето начинало переходить к осени, к холодным дням, к жестоким зимним морозам… Я смотрела по сторонам на безымянные лица. Где мои друзья, те, что были в городе? Где знакомые мне люди? Я не могу спросить об этом у каждого костра, у каждой палатки, у каждой груды тел, ожидающих кремации… ах, Боже, я не могу оставаться в вечном неведении! Но только обилие тел и прошедшее время лишают меня теперь надежд на это.
— Сделайте для меня кое-что, — попросила я. — Я хочу… мне нужно, чтобы они доставили что-то с острова Кумиэл. Кумиэл по-прежнему… это неважно. Скажите им, что я везу… доставляю тело, чтобы похоронить его. Я хочу…
Это для нее способ вернуться домой достойным образом. На лице Кеннавэй отразились непонимание, раздражение, и я подумала с налетом того самого мрачного юмора, что смею говорить об этом, когда они так заняты в этот момент.
Маневрируя негнущейся, онемевшей ногой таким образом, чтобы она не мешала мне перемещаться, я смогла осторожно обернуть желтовато-серым бекамиловым одеялом холодное тело Рурик и села рядом, ожидая их прихода.
Теперь уже недолго, уверяла я себя. А потом я смогу осуществить свое решение.
— Теперь о том, что я — Чародей, — сказала Рурик. — У меня есть память о вашем прибытии сюда восемь лет назад. И воспоминания, извлеченные у вас тогдашним Чародеем… Я была Линн де Лайл Кристи…. Можете вы это себе представить? Я четыре года была в изгнании из Ста Тысяч, Орландис была уничтожена, Родион мертва, Сутафиори мертва. И, поскольку вы были здесь до того, как вернулись в Таткаэр и поняли, что я сделала, то и я видела себя вашими глазами, как вы видели меня: как друга.
Друга, неужели? Я отодвинула в сторону яркое воспоминание и подумала с отвратительной иронией: «Когда я была в прошлый раз в Ста Тысячах, то считала, что путешествие с ребенком задерживало меня в пути, но это ничто в сравнении с путешествием с трупом…»
— Я сделаю вам укол. — Кеннавэй протянула руку к медицинской сумке.
— Мне ничего не нужно. — Можете принимать смех за истерику, за военный психоз, за все, что вам угодно об этом думать: я вижу это просто как факт. Она мертва и доставляет неудобство…
До меня дошел голос Кеннавэй:
— Так лучше. Вам лучше поплакать; это лучшее лекарство, какое мне известно.
Тени кучевых облаков падали на море и на проплывавшие внизу холмы, а Звезда Каррика лила свой белый свет на их скопление, скользившее на восток, от солнца. Шелестели волны: слышалось их непрерывное шипение на галечнике. Свет пронизывал их накатывавшиеся зеленые гребни, разбивавшиеся в прибое. Мою ногу встряхнуло на камнях, когда меня опустили с орнитоптера. Боль пронзила бедро: колено же совершенно, ничего не ощущало. Кеннавэй взяла меня за руку, сделав знак пилоту, и машина снова взмыла в воздух, поднимая винтами пыль с иссохшей земли острова Кумиэл. Я услышала далекий звук, похожий на удары по тонкому листовому металлу. Скалы острова закрывали мне вид через пролив на материк, на город… Я смотрела в вечернее небо, черное как смоль от поднимавшегося дыма. Ветра, который мог бы отнести в сторону запах гари, не было.
— Представитель, мне бы лучше доставить вас на «челнок».
Я взглянула на Кеннавэй, покрепче взялась за металлическую подпорку, которая, упираясь мне под мышку, заменяла костыль, и тут заметила, что теперь впереди нас шли двое молодых офицеров, прилетевших вместе с нами в орнитоптере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202