А сейчас она без всякого смущения видит перед собой тысячи. Она была слегка ошеломлена и вполне довольна.
– Пожалуйста, мадам, оставайтесь стоять и поговорим. Как мы измеряем возраст? В годах, прошедших после рождения?
Женщина спокойно сказала:
– Меня зовут Сандра Ламбет. Я член Законодательных Органов и, следовательно, из тех, кого капитан (смех в зале). Отвечая на ваш вопрос, я думаю, что число Галактических Стандартных лет, прошедших со дня рождения, обычное для определения возраста особы. Мне пятьдесят четыре года. А сколько вам? Вы можете назвать цифру?
– Могу. Со времени моего рождения пришло и ушло двести тридцать пять Галактических Стандартных лет, значит, я больше чем в четыре раза старше вас.
Глэдис держалась прямо и знала. что ее маленькая стройная фигурка делает ее сейчас, в тусклом освещении, почти девочкой.
В зале послышалось смутное бормотание, откуда-то слева – стон. Быстрый взгляд в ту сторону показал Глэдис, что Диджи схватился за голову. Глэдис сказала:
– Но это очень пассивный метод измерения времени. Здесь количество не переходит в качество. Моя жизнь текла спокойно, можно сказать, тускло. Я шла по проторенному пути, отгороженная от всех неприятностей гладко функционирующей социальной системой, в которой нет места никаким переменам и экспериментам, и моими роботами, которые стояли между мной и любыми неприятностями. Всего два раза в жизни я испытывала дыхание волнения, и оба раза были трагичными. Когда мне было тридцать два года – меньше, чем многим из вас, слушающим меня сейчас – надо мной нависло обвинение в убийстве. Но ненадолго. Два года спустя настал период – недолгий – когда я была втянута в дело о другом убийстве. В обоих случаях следователь Илия Бейли был на моей стороне. Я уверена, что многие из вас, а, возможно, и все, знакомы с историей, написанной сыном Илии Бейли. Теперь я могу добавить и третий случай, потому что в этом месяце я встретилась с великим волнением, достигшим своего пика, когда от меня потребовали встать здесь перед вами, а это явилось полной противоположностью тому, что я делала всю жизнь. Должна признаться, что только ваша доброта и родственный прием сделали это возможным.
Задумайтесь о контрасте всего этого с вашей жизнью. Вы – пионеры и живете в новом мире. Он растет всю вашу жизнь и будет расти после вас. В этом мире каждый день – приключение. Даже климат – приключение. Сначала у вас холод, потом жара, потом опять холод. Климат, богатый ветрами и грозами и внезапными переменами. Вы не можете позволить времени сонно протекать, как в мирах, где перемены слабы или их вовсе нет.
Многие жители Бейли-мира – торговцы или могут стать торговцами; половина их времени тратится на рысканье в космосе. А когда эта планета станет ручной, многие ее обитатели перекинут сферу своей деятельности на новые планеты или присоединятся к экспедициям, чтобы найти миры, где еще не ступала нога человека, и сделать их пригодными для обитания.
Если мерить длину жизни событиями и делами, свершениями и волнениями, то я – ребенок, моложе любого из вас. Большое число моих лет утомляет и утомляет меня; меньшее число ваших лет обогащает и побуждает вас. Так что скажите еще раз, мадам Ламбет, сколько вам лет.
Ламбет улыбнулась.
– Пятьдесят четыре ХОРОШИХ года, мадам Глэдис.
Ламбет села, и вновь начались аплодисменты.
Под их покровом Диджи хрипло спросил:
– Глэдис, кто научил вас так управлять публикой?
– Никто, – шепнула она. – Я никогда этого не делала.
– Тогда закругляйтесь, пока вы на коне. Особа, которая уже встает – наш ведущий ястреб. Вам нет нужды стоять против него. Скажите, что вы устали, и сядьте. Со Стариком Бастермейном мы управимся и сами.
– Но я не устала, – возразила Глэдис. – Мне самой интересно.
Человек, вставший теперь перед ней почти у самой сцены, был высок и крепок, с нависшими над глазами седыми бровями. Редкие волосы были белыми. Одежда – тускло-черная; белые волосы сбегали вниз по рукавам и по штанинам брюк, как бы устанавливая резкие границы его тела. Голос его был низким и музыкальным.
– Меня зовут Томас Бастермейн, и я известен еще и как Старик, наверное, потому, что кое-кто не хочет, чтобы я слишком долго заживался. Не знаю, как обращаться к вам, поскольку у вас вроде бы нет фамилии, а я не так хорошо знаком с вами, чтобы звать вас по имени. Честно говоря, я и не хочу быть хорошо знакомым с вами.
Похоже, вы помогли спасти наш корабль на вашей планете от ловушки и оружия, поставленных вашим же народом, и мы вам за это благодарны. А вы в ответ принялись болтать насчет дружбы и родства. Чистое лицемерие!
Когда ваш народ считал себя родным нам? Когда космониты чувствовали, что имеют какое-то отношение к Земле и ее народу?
Конечно, космониты – потомки землян. Мы этого не забываем. И мы помним, что в ы забыли это . Больше двух столетий космониты правили Землей и относились к землянам, как к отвратительным короткоживущим больным животным.
Теперь, когда мы становимся силой, вы протягиваете нам руку дружбы, но рука эта в перчатке, как и ваши руки. Вы, небось, не забыли вставить в нос фильтры! Правильно!?
Глэдис подняла руки.
– Возможно, люди в зале и тем более те, кто видит меня по гиперволне, не знают, что я в перчатках. Их не заметно, но они есть, я не отрицаю. И носовые фильтры, чтобы при дыхании попадало меньше пыли и микроорганизмов. И моюсь я чаще, чем это требуется для чистоты. Этого я тоже не отрицаю.
Но это результат моих недостатков, а не ваших. У меня слабая иммунная система. Моя жизнь слишком комфортабельна, и я подвергалась очень малому риску. Не я это выбирала, но я должна платить за это.
Что сделал бы любой из вас, окажись он в моем положении? Что сделали бы в частности вы, мистер Бастермейн?
Бастермейн угрюмо ответил:
– Сделал бы то же, что и вы, я рассматривал бы это как признак слабости, признак непригодности к жизни, а, следовательно, обязан был бы уступить дорогу более сильным.
Женщина, вы говорите о родстве с нами. Вы мне не родня. Вы из тех, кто пытался уничтожить нас, когда имели силу, а ослабев, заискивают перед нами.
В зале началось движение, явно недружелюбное, но Бастермейн держался твердо. Глэдис мягко спросила:
– Вы помните зло, которое мы причинили вам, когда мы были сильны?
– Не думайте, что забудем. Мы помним об этом всегда.
– Прекрасно! Значит, вы знаете, как этого избежать. Вы знаете, что очень плохо, когда сильные подавляют слабых. И значит, когда вы сильны, а мы слабы, вы не будете подавлять нас.
– Ну-ну, я слыхал такие аргументы. Когда вы были сильны, вы знать не знали о морали, а теперь хватаетесь за нее.
– Однако вы, когда были слабы, все знали о морали и были потрясены поведением сильных, а теперь, став сильнее, вы забываете о морали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
– Пожалуйста, мадам, оставайтесь стоять и поговорим. Как мы измеряем возраст? В годах, прошедших после рождения?
Женщина спокойно сказала:
– Меня зовут Сандра Ламбет. Я член Законодательных Органов и, следовательно, из тех, кого капитан (смех в зале). Отвечая на ваш вопрос, я думаю, что число Галактических Стандартных лет, прошедших со дня рождения, обычное для определения возраста особы. Мне пятьдесят четыре года. А сколько вам? Вы можете назвать цифру?
– Могу. Со времени моего рождения пришло и ушло двести тридцать пять Галактических Стандартных лет, значит, я больше чем в четыре раза старше вас.
Глэдис держалась прямо и знала. что ее маленькая стройная фигурка делает ее сейчас, в тусклом освещении, почти девочкой.
В зале послышалось смутное бормотание, откуда-то слева – стон. Быстрый взгляд в ту сторону показал Глэдис, что Диджи схватился за голову. Глэдис сказала:
– Но это очень пассивный метод измерения времени. Здесь количество не переходит в качество. Моя жизнь текла спокойно, можно сказать, тускло. Я шла по проторенному пути, отгороженная от всех неприятностей гладко функционирующей социальной системой, в которой нет места никаким переменам и экспериментам, и моими роботами, которые стояли между мной и любыми неприятностями. Всего два раза в жизни я испытывала дыхание волнения, и оба раза были трагичными. Когда мне было тридцать два года – меньше, чем многим из вас, слушающим меня сейчас – надо мной нависло обвинение в убийстве. Но ненадолго. Два года спустя настал период – недолгий – когда я была втянута в дело о другом убийстве. В обоих случаях следователь Илия Бейли был на моей стороне. Я уверена, что многие из вас, а, возможно, и все, знакомы с историей, написанной сыном Илии Бейли. Теперь я могу добавить и третий случай, потому что в этом месяце я встретилась с великим волнением, достигшим своего пика, когда от меня потребовали встать здесь перед вами, а это явилось полной противоположностью тому, что я делала всю жизнь. Должна признаться, что только ваша доброта и родственный прием сделали это возможным.
Задумайтесь о контрасте всего этого с вашей жизнью. Вы – пионеры и живете в новом мире. Он растет всю вашу жизнь и будет расти после вас. В этом мире каждый день – приключение. Даже климат – приключение. Сначала у вас холод, потом жара, потом опять холод. Климат, богатый ветрами и грозами и внезапными переменами. Вы не можете позволить времени сонно протекать, как в мирах, где перемены слабы или их вовсе нет.
Многие жители Бейли-мира – торговцы или могут стать торговцами; половина их времени тратится на рысканье в космосе. А когда эта планета станет ручной, многие ее обитатели перекинут сферу своей деятельности на новые планеты или присоединятся к экспедициям, чтобы найти миры, где еще не ступала нога человека, и сделать их пригодными для обитания.
Если мерить длину жизни событиями и делами, свершениями и волнениями, то я – ребенок, моложе любого из вас. Большое число моих лет утомляет и утомляет меня; меньшее число ваших лет обогащает и побуждает вас. Так что скажите еще раз, мадам Ламбет, сколько вам лет.
Ламбет улыбнулась.
– Пятьдесят четыре ХОРОШИХ года, мадам Глэдис.
Ламбет села, и вновь начались аплодисменты.
Под их покровом Диджи хрипло спросил:
– Глэдис, кто научил вас так управлять публикой?
– Никто, – шепнула она. – Я никогда этого не делала.
– Тогда закругляйтесь, пока вы на коне. Особа, которая уже встает – наш ведущий ястреб. Вам нет нужды стоять против него. Скажите, что вы устали, и сядьте. Со Стариком Бастермейном мы управимся и сами.
– Но я не устала, – возразила Глэдис. – Мне самой интересно.
Человек, вставший теперь перед ней почти у самой сцены, был высок и крепок, с нависшими над глазами седыми бровями. Редкие волосы были белыми. Одежда – тускло-черная; белые волосы сбегали вниз по рукавам и по штанинам брюк, как бы устанавливая резкие границы его тела. Голос его был низким и музыкальным.
– Меня зовут Томас Бастермейн, и я известен еще и как Старик, наверное, потому, что кое-кто не хочет, чтобы я слишком долго заживался. Не знаю, как обращаться к вам, поскольку у вас вроде бы нет фамилии, а я не так хорошо знаком с вами, чтобы звать вас по имени. Честно говоря, я и не хочу быть хорошо знакомым с вами.
Похоже, вы помогли спасти наш корабль на вашей планете от ловушки и оружия, поставленных вашим же народом, и мы вам за это благодарны. А вы в ответ принялись болтать насчет дружбы и родства. Чистое лицемерие!
Когда ваш народ считал себя родным нам? Когда космониты чувствовали, что имеют какое-то отношение к Земле и ее народу?
Конечно, космониты – потомки землян. Мы этого не забываем. И мы помним, что в ы забыли это . Больше двух столетий космониты правили Землей и относились к землянам, как к отвратительным короткоживущим больным животным.
Теперь, когда мы становимся силой, вы протягиваете нам руку дружбы, но рука эта в перчатке, как и ваши руки. Вы, небось, не забыли вставить в нос фильтры! Правильно!?
Глэдис подняла руки.
– Возможно, люди в зале и тем более те, кто видит меня по гиперволне, не знают, что я в перчатках. Их не заметно, но они есть, я не отрицаю. И носовые фильтры, чтобы при дыхании попадало меньше пыли и микроорганизмов. И моюсь я чаще, чем это требуется для чистоты. Этого я тоже не отрицаю.
Но это результат моих недостатков, а не ваших. У меня слабая иммунная система. Моя жизнь слишком комфортабельна, и я подвергалась очень малому риску. Не я это выбирала, но я должна платить за это.
Что сделал бы любой из вас, окажись он в моем положении? Что сделали бы в частности вы, мистер Бастермейн?
Бастермейн угрюмо ответил:
– Сделал бы то же, что и вы, я рассматривал бы это как признак слабости, признак непригодности к жизни, а, следовательно, обязан был бы уступить дорогу более сильным.
Женщина, вы говорите о родстве с нами. Вы мне не родня. Вы из тех, кто пытался уничтожить нас, когда имели силу, а ослабев, заискивают перед нами.
В зале началось движение, явно недружелюбное, но Бастермейн держался твердо. Глэдис мягко спросила:
– Вы помните зло, которое мы причинили вам, когда мы были сильны?
– Не думайте, что забудем. Мы помним об этом всегда.
– Прекрасно! Значит, вы знаете, как этого избежать. Вы знаете, что очень плохо, когда сильные подавляют слабых. И значит, когда вы сильны, а мы слабы, вы не будете подавлять нас.
– Ну-ну, я слыхал такие аргументы. Когда вы были сильны, вы знать не знали о морали, а теперь хватаетесь за нее.
– Однако вы, когда были слабы, все знали о морали и были потрясены поведением сильных, а теперь, став сильнее, вы забываете о морали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103